Она сходит вниз, а он занимает ее место, спотыкаясь и почти падая с платформы. С одной неработающей рукой управлять огнеметом проблематично. Мелани помогает ему, переключая тумблеры, пока он сам поворачивает дуло.
Турель крутится при помощи сервоприводов, так что хотя бы эта часть проходит безболезненно. Сержант нацеливается на однообразную серую массу грибкового леса, в который невозможно промахнуться, потому что он заполняет половину горизонта.
– Жечь в любом месте? – спрашивает он ее. Его голос становится медленным и тягучим, как у мистера Виттакера раньше.
– В любом, – кивает Мелани.
– Малыш, эта штука тянется на многие мили. Мы не… мы не прожжем ее насквозь. У нас просто не хватит горючего для такого дела.
– Нам не нужно много, – говорит Мелани. – Огонь будет распространяться сам.
– Я чертовски надеюсь, что ты права. – Паркс прижимается к смотровому окну и нажимает на педаль. Огненные полосы расчерчивают небо по горизонтали, прорезая себе путь через серые массы, как двадцатиметровый меч.
Нити, находящиеся прямо на пути пламени, просто исчезают. Те, что по бокам, действительно загораются. Огонь действительно распространяется, причем быстрее, чем они успевают смотреть за ним. Грибковый лес сухой, как трут. Он, кажется, даже хочет, чтобы его сожгли. В свете ожесточенного пламени становятся видны первые деревья. Языки пламени, как дикие звери, проносятся через грибковый лес, отбрасывая замысловатые тени на близлежащие здания. Поскольку в деревьях больше жидкости, чем в нитях, они начинают искриться задолго до того, как подхватывают огненную эстафету.
Через минуту Мелани касается руки сержанта.
– Должно быть, достаточно, – говорит она ему.
Он с благодарностью убирает ногу с педали. Огненный меч втягивается обратно в ствол огнемета.
Сержант сходит с платформы, еле держась на ногах.
– Ты должна позволить мне, – бормочет он. – Я представляю опасность. Я… Голова будто расколется сейчас пополам. Боже, малыш, прошу тебя, открой дверь.
Паркс, кажется, не в состоянии найти выход сам. Он поворачивается то в одну, то в другую сторону, моргая налитыми кровью глазами и морщась от света. Мелани берет его под левую руку и ведет к двери.
Мисс Джустин сейчас сидит, но, кажется, не замечает, как они проходят мимо. Ее голова висит между коленями, а на полу лужа рвоты.
Мелани останавливается, чтобы поцеловать ее, очень осторожно, в темечко.
– Я вернусь, – говорит она. – И позабочусь о вас.
Мисс Джустин не отвечает.
Рука сержанта лежит на ручке входной двери, но Мелани мягко останавливает его, стараясь не причинить ему боль.
– Мы должны подождать, – объясняет она.
Она закрывает шлюзовой отсек, следуя инструкциям, написанным на стене рядом с панелью управления. Сержант Паркс озадаченно смотрит на нее. Красная лампочка гаснет, загорается зеленая, и она открывает центральную дверь.
Они выходят в туман, очень красивый, будто кто-то накрыл весь мир кружевной занавеской. Воздух такой же, как всегда, но во рту появился привкус песка. Мелани облизывает губы, чтобы избавиться от этого ощущения, и видит, что Паркс тоже облизывает губы.
– Можно я где-нибудь присяду? – спрашивает он ее. Паркс моргает, и красная слеза течет по его лицу.
Мелани находит черный пластиковый мусорный ящик на колесиках и кладет его набок. Она сажает сержанта сверху, а сама опускается на колени рядом.
– Что мы сделали? – спрашивает он хриплым голосом, беспокойно оглядываясь по сторонам, как будто потерял что-то, но не может вспомнить, что. – Что мы только что сделали, малыш?
– Мы сожгли эту серую штуку. Мы сожгли ее всю.
– Точно, – кивает он. – А… А Хелен?
– Вы спасли ее, – уверяет она его. – Вы принесли ее обратно, и теперь она в безопасности. Ее не укусили. Вы спасли ее, сержант.
– Хорошо, – говорит он и надолго замолкает.
– Слушай, – внезапно просыпается он. – Не могла бы ты… Малыш, слушай. Можешь сделать для меня кое-что?
– Что?
Сержант достает из кобуры пистолет. Чтобы сделать это левой рукой, ему приходится тянуться через все тело. Он выбрасывает пустой магазин и ощупывает пояс, пока не находит новый, который зажимает между ног, и опускает сверху пистолет. Он показывает Мелани, куда ставить пальцы и как снять с предохранителя. Потом передергивает затвор.
– Я хотел бы… – говорит он и снова замолкает.
– Что бы вы хотели? – спрашивает его Мелани. Она держит большой пистолет в крошечных руках и на самом деле знает ответ. Но он должен сам сказать это, чтобы она убедилась, что права.
– Я достаточно повидал их, чтобы знать… Я не хочу так, – говорит сержант. – Я имею в виду… – Он громко сглатывает. – Не хочу становиться одним из них. Не обижайся, пожалуйста.
– Я не обижаюсь, сержант.
– Я не могу стрелять левой рукой. Прости. Я прошу слишком много.
– Все в порядке.
– Если бы я мог стрелять левой рукой…
– Не волнуйтесь, сержант. Я сделаю это. Я не оставлю вас, пока все не закончится.
Они сидят бок о бок, когда наступает рассвет. Небо расчерчивается настолько тонкими лучами, что нельзя сказать, когда закончилась ночь и начался день.
– Мы сожгли ее? – спрашивает сержант.
– Да.
Он вздыхает, и что-то булькает у него в груди.
– Чушь собачья, – стонет он. – Эта штука в воздухе… это грибок, да? Что мы сделали, малыш? Расскажи мне. Иначе я заберу у тебя пистолет и отправлю тебя в кровать пораньше.
Мелани сдается. Она не хотела тревожить его такими новостями перед смертью, но лгать ему после того, как он попросил сказать правду, она тоже не может.
– Помните, мы видели коконы на деревьях? – говорит она, указывая в сторону горящего леса. – Там. Коконы, полные семян. Доктор Колдуэлл сказала, что это зрелая форма грибка. Рано или поздно эти коконы разломятся и разнесут семена по ветру. Но коконы слишком твердые, они не могут открыться сами по себе. Доктор Колдуэлл сказала, что им нужен толчок, чтобы открыться. Она назвала это природным рефлексом (экологическим триггером). И я вспомнила деревья в тропических лесах, которым нужен пожар, чтобы распылить семена. Я видела эти леса на картине, которая висела у меня в камере на базе.
Паркс онемел от ужаса, осознав, что только что сделал. Мелани гладит его по руке, надеясь на прощение.
– Вот почему я не хотела говорить вам. Я знала, что вы расстроитесь.
– Но… – Паркс качает головой. Он не может все это понять. Мелани видит, как трудно ему подбирать слова. Офиокордицепс разрушает ненужную часть мозга, постепенно забирая возможность думать. В конце концов Паркс с трудом выговаривает: – Почему?
Из-за войны, говорит ему Мелани. И из-за детей. Дети, похожие на нее, – второе поколение. От голодной чумы нет лечения, со временем она сама становится своим лечением. Ужасно, ужасно обидно за людей, которые впервые им заразились, но их дети будут в порядке, и они смогут вырасти и завести своих детей и создать новый мир.
– Но только если вы позволите им вырасти, – заканчивает она. – Если вы продолжите стрелять в них и резать на куски и складывать в большие банки, то новый мир будет некому строить. Ваши люди и юнкеры продолжают убивать друг друга, и вы вместе убиваете голодных, где бы их ни встречали – так мир скоро опустеет. Но другой путь лучше. Все разом превратятся в голодных и, значит, умрут, что очень грустно. Но потом вырастут их дети, которые не будут старым видом людей, но и голодными они не будут. Они будут особенные. Как я и другие дети в классе. Они будут следующими людьми. Теми, кто все исправит.
Она не знает, что из этого сержант услышал. Его движения меняются. Мышцы лица расслабляются, но потом, каждая по отдельности, вздрагивают, а руки начинают болтаться, как у плохо анимированной куклы. Он бормочет: «Хорошо» несколько раз, и Мелани расценивает эти слова как доказательство того, что он ее понял. И принял. Или же он просто вспомнил, что она с ним разговаривала, и теперь хочет заверить ее, что все еще внимательно слушает.
