— Это не мой дар.
— А что насчет Питта? — Дана перевернулась на диване. — Каков он?
— Он воин, полный гордости, высокомерия и воли. Он доводит до бешенства и возбуждает. — Она опустила зеркало.
— Зоя, вы настоящий художник.
— О, мне просто нравиться играть с волосами. — Она остановилась перед Ровеной и высвободила несколько прядей вокруг ее лица. — Отличный образ для важной обеденной встречи или после-Оскаровской гулянки. Сексуальный, женственный и яркий. Правда, вы так выглядите всегда.
— Простите, но я просто обязана спросить, — вмешалась Дана, — каково это — быть с одним и тем же парнем, ну, по существу, вечно?
— Он единственный мужчина, который мне нужен, — ответила Ровена.
— Ой, да ладно. У вас, должно быть, было несколько сотен фантазий о других мужчинах за последние пару тысячелетий.
— Конечно. — Губы Ровены сложились в мечтательную улыбку. — Однажды был молодой официант, в Риме. Такое лицо и фигура. С глазами настолько темными, что в них можно увидеть целый мир. Он приносил мне кофе и булочки. Он называл меня bella donna с такой всезнающей улыбкой. Пока я ела мою булочку, я представляла, как покусываю его аппетитную нижнюю губу.
Она прикусила свою собственную губу и рассмеялась.
— Я рисовала его в моей студии, позволяла ему возмутительно флиртовать со мной. А когда он уходил, я отрывала Питта от его дел, чем бы он в этот момент не занимался, и совращала его.
— Вы никогда не изменяли.
— Я люблю своего мужчину, — просто ответила Ровена. Мы связаны, телом, сердцем, душой. В этом есть своя магия, более могущественная, чем любое заклинание, более опасная, чем любое проклятие. — Она положила руку поверх руки Зои. — Вы любили мальчика, и он дал вам сына. За это вы всегда будете его любить, даже не смотря на то, что он оказался слаб и предал вас.
— Саймон весь мой мир.
— И вы сделали этот мир полным любви и света. Я так вам завидую. Вам и вашему ребенку. — Она поднялась и подошла ближе, чтобы провести пальцами по волосам Даны. — Вы любили человека, уже не мальчика, но еще не мужчину. Поэтому вы его так и не простили.
— Почему я должна что-то прощать?
— В этом весь вопрос, — ответила Ровена.
— А что насчет меня? — спросила Мэлори, и Ровена села на подлокотник дивана, коснувшись рукой ее плеча.
— Вы любите так сильно, так стремительно и неистово, что это заставляет вас сомневаться в своем собственном чувстве. Поэтому вы не можете доверять любимому.
— Как я могу поверить в то, что не имеет смысла?
— Пока остается этот вопрос, ответа не будет. — Она наклонилась, прижалась губами ко лбу Мэлори. — Спасибо за теплый прием в вашем доме, и за то личное, что вы со мной разделили. Вот, возьмите.
Она протянула руку и вложила в ладонь Мэлори бледно голубой камень.
— Что это?
— Небольшой талисман. Положите его сегодня под свою подушку. Ваш сон будет безмятежным. Я должна идти. — Она слегка улыбнулась, поднялась и направилась к стеклянной двери, по пути поправляя волосы. — Интересно, что скажет Питт о моей прическе. Спокойной ночи. — Она открыла дверь и скрылась в сумерках.
Зоя выждала три секунды и стремительно подскочила к двери. Поставив ладони рамочкой вокруг лица, она приблизилась к стеклу.
— Ну вот. Я думала, она растворится или что-то в этом роде, но она просто уходит. Как обычный человек.
— Она кажется даже слишком обычной. — Дана подвинулась, чтобы дотянуться до попкорна. — Ну, ты знаешь, для богини с несколькими тысячелетиями жизни за спиной.
— Но грустной. — Мэлори повертела голубой камень в руке. — Вся эта изысканность и хладнокровие на поверхности, но под этим скрывается тоска. Особенно это было видно, когда она говорила о тебе и твоем сыне, Зоя.
— Забавно. — Зоя вернулась назад, выбрала кисть, взяла расческу с редкими зубьями и заколки, и встала позади дивана. — Она живет в этом большом… замке, среди всех этих красивых вещей. — Она начала расчесывать волосы Даны. — И она красива, даже ослепительна, я бы сказала. Она богата, и у нее есть любимый мужчина. Она путешествует и может рисовать потрясающие картины.
Разделив волосы Даны на пряди, она начала наносить краску.
— Но она завидует такой, как я, потому что у меня есть ребенок. Вы думаете, она не может иметь детей? Я не хотела спрашивать, это слишком личное. Но этот вопрос все равно не выходит у меня из головы. Если она может делать все те вещи, что делает, почему она не может иметь ребенка?
— Может, Питт не хочет детей. — Дана пожала плечами. — Некоторые люди не хотят. Что ты там сзади делаешь?
— Кое-что новое. Я смешиваю несколько оттенков. Это будет смотреться молодо и пикантно. А ты?
— Что я?
— Ты хочешь детей?
Дана прожевала попкорн и задумалась.
— Да. Парочку. Думаю, если в следующие пару лет не найду парня, с которым смогу остаться на долгое время, сделаю это сама. Ну, ты понимаешь, использую в качестве любовника достижения медицины.
— Ты что, в самом деле так сделаешь? — Восхищенная, Мэлори протянула руку к миске с попкорном. — Растить ребенка одной. Я хочу сказать, выбрать такой вариант сознательно, с самого начала, — добавила она, взглянув на Зою. — Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Конечно, сделаю. — Дана поставила таз между ними. — А почему нет? Я здорова. И думаю, у меня есть, что предложить ребенку. Конечно, я должна быть уверена в прочности своего финансового состояния, но если до моих, скажем, тридцати пяти, на горизонте не появится подходящего парня, я предприму необходимые действия.
— В твоих рассуждениях нет ни капли романтики, — прокомментировала Мэлори.
— Возможно, но это дает результаты. Ты должна взглянуть на свою жизнь. Если есть что-то, чего ты действительно хочешь, ты должна добиваться этого любой ценой.
Мэлори подумала о своем сне, о ребенке, которого она держала на руках. О свете, переполнявшем ее мир и ее сердце.
— Если даже ты чего-то по-настоящему хочешь, есть границы.
— Ну, убийство или серьезное членовредительство, конечно, отпадают. Я говорю о том, чтобы принимать важные решения, преодолевать препятствия и расхлебывать результат. А что насчет тебя, Зоя? Я про растить-ребенка-самой, — спросила Дана.
— Не думаю, что решусь на это снова. Это трудно. Не с кем разделить груз, а некоторые грузы невозможно нести одной. Нет никого, кто смотрит на ребенка и чувствует то же, что чувствуешь ты. Никого, с кем можно разделить эту любовь и гордость.
— Ты была напугана? — спросила ее Мэлори.
— Да. О, да. Я до сих пор напугана. Думаю, это нормально — чувствовать страх, ведь это так важно. А ты хочешь детей, Мэл?
