– Ну, мать, ты совсем заработалась, – покачал он головой.
Разило от оперативника изрядно, но взгляд был ясным.
– Вставай, поехали, – сказал Влад со вздохом.
– Куда? – Кира потерла глаза, украдкой мазнув ладонью по подбородку.
Ночь качалась за окном на мокрых проводах, шебуршилась в ветвях деревьев, роняя в рябые лужи тяжелые капли.
– Домой. Куда еще? – удивился Желтовский. – Ну пошли, пошли, ребята на дежурке до общаги подкинут…
Кира не стала сопротивляться. В уазике было тепло, пахло бензином, оружейной смазкой и куревом, и ее вновь разморило. Сон был неглубоким, прерывистым, жесткая подвеска мотала Киру на ухабах, подбрасывала на сиденье, глаза открывались и закрывались так, что недолгий путь домой превратился в цепочку обрывочных картин: кроваво-красные огни стопарей идущей впереди машины; гнойный, мигающий глаз светофора; пятна света, ползущие по мусорным бакам; взъерошенные фигуры в глубокой тени автобусных остановок; рекламные щиты с подсветкой, на которых дорогие джипы вдруг превращались в оскаленные физиономии бесполых существ; витрины магазинов с манекенами, застывшими, словно клиенты Федяева на жестяных столах с желобами. Скрипели колодки, взрыкивал на разгоне двигатель, щелкал сигнал поворота, приборная панель сочилась зеленоватым светом болотных огней…
Она не помнила, как поднялась домой, разве что лифт трясся и скрипел тросами больше обычного, словно жаловался на судьбу – на сожженные кнопки, ободранный пластик, матерные граффити и застарелую лужицу блевотины в углу.
Сон с холодным туманом над пропастью приходил к Кире еще дважды. Она просыпалась в поту, тяжело дыша, слушала совиное уханье в груди, и пятно безжизненного света на потолке казалось ей нарисованной дверью в ночное небо. Сон изменился. Она была уверена, но в чем конкретно он стал другим – не помнила. Когда Кира уже засыпала – в последний раз перед яростной трелью будильника, – это смутное впечатление на миг приобрело четкие очертания.
Ее отчаянный призыв о помощи кто-то услышал.
Остаток ночи прошел спокойно. Кира спала тихо-тихо, как младенец у материнской груди.
* * *
Около девяти часов пасмурного моросящего утра Кира стояла чуть в стороне от ступеней центрального входа торгового центра «Мираж-2» и, придав кукольному лицу туповатое выражение, делала вид, что считает низкие клочковатые облака. Старый свитер с рукавами, вытянутыми на локтях, мешком свисал до середины бедер. Из кармана застиранных, мятых джинсов с прорехами под коленями торчал тюбик «Момента». Растоптанные кроссовки выглядели так, будто Кира стащила их из мусорного бака. Она не причесывалась сегодня, и рыжая шевелюра напоминала моток медной проволоки в лавке приемщика цветных металлов. Самой отвратительной деталью ее легенды был налет на зубах. Кира с тоской ощупывала его языком, стараясь не вспоминать ту ахинею, которую она наговорила Пчеле перед просьбой прикрыть ее от Божка. Один день, подумала Кира, один день… Господи, только бы не попасться на глаза кому-нибудь из знакомых. Бредовая идея…
Время неспешно сочилось сверху мелкой крупкой.
Небо расползалось, словно кусок серого пластика, облитого кислотой. В прорехах пенилась та же серая муть. Автоматические двери торгового центра с шипением разъезжались перед людьми и с плотоядным стуком смыкали створки. На Киру обращали внимание не больше чем на низенький рекламный щит, на котором служащий местного фаст-фуда скоро выведет мелом корявое: «Специальное предложение! Сегодня бизнес-ланч – 135 руб». На стоянке с пыхтением ворочались автомобили, пуская сердитые дымки. Кира смотрела в глубину Мытникова переулка, в конце которого меж лип виднелось здание Федеральной налоговой службы по Кирчановской области. Мытный пятак, подумала Кира, щека сломалась насмешливой складкой, и тут же взгляд зацепил на периферии две неподвижные маленькие фигурки.
Она вытащила из кармана клей и, отвинтив колпачок, сделала вид, что нюхает: перепонка в горловине тюбика не была нарушена, хотя сам он старательно измят.
Кира зашлась коротким лающим смехом. Пара гламурных девиц, выходящая из дверей, шарахнулась с крыльца в сторону на подламывающихся каблуках. Накрашенные губки сложились в испуганно-презрительное «Фи!».
– Слышь, коза, ты че тут пасешься? – услышала Кира. – Это наша поляна…
– По-ля-на, – повторила она и вновь засмеялась, оборачиваясь.
«Случается и в нашей работе чудовищное везение…»
Скупое описание Инны Сергеевны оказалось на редкость точным.
Если бы не жесткий взгляд, Вера ничем бы не отличалась от других девочек-подростков: худенькая, голенастая, с едва наметившийся грудью. На полголовы ниже Киры, не очень высокая для девочки своих лет. Синий спортивный костюм сидел на ней ладно, бедра уже распирали штанины скорой близостью девичества. Волосы стянуты в короткий хвостик на затылке, перехваченный резинкой, украшенной имитацией стразов. Но глаза… Зеленые, с медной жилкой, были подернуты старческой пленкой: уставшей, всезнающей. И руки. Обветренные, красноватые ладони с грубой кожей и глубоко въевшейся в папилляры грязью. Нет, она следила за собой. Лицо свежее, умытое, тонкие губы, подведенные гигиенической помадой с блестками, пушистые ресницы. Только взгляд выдавал ее с головой. Вера не была ребенком уже очень давно, как и Лека, хотя он еще походил на щенка: беззащитного, мягкого и пушистого. Карие глаза широко распахнуты, веки и щеки по-ребячьи припухлые, каштановая шевелюра в пацанячьем беспорядке. Короткая курточка была уже ему мала, а вот шерстяные штанишки, напротив, велики: нескладной гармошкой брючины спускались на сандалии. Судя по испачканным бахромистым краям, Лека вечно на них наступал.
– Тетя, ты дурочка? – спросил он бесхитростно, глядя Кире прямо в лицо. Разумеется, он не подначивал. Вопрос был задан прямо и по-детски простодушно. Вера одернула мальчика за рукав.
– А чего? – возмутился Лека. – Сама, что ли, не видишь?
– Вижу. Помолчи, – сказала Вера и обратилась к Кире: – Тебя как зовут?
Кира на секунду наморщила лоб, потом пожала плечами и хихикнула. Лека закатил глаза.
– Кому собираешь? – не отставала Вера. – Почему здесь? Сколько тебе лет?
– Кира, – сказала Кира.
– Чего? – переспросила Вера. – Чего Кира? Тебя так зовут?
Кира закивала.
– Ни фига тормозит, – Вера посмотрела на мальчика, но тот лишь дернул ее за руку, как капризный братишка.
– Вер, ну пойдем, – затянул он плаксиво. – Видишь же, она ку-ку. Еще и нюхает… Ты с ней разговаривать до утра будешь. Стоит и пусть стоит, чего ты?..
А ведь действительно, подумала Кира, могут и уйти. Запросто. Она вдруг растерялась, весь утренний настрой, сдобренный изрядной долей сумасшедшинки, улетучился. Глупость какая. И что дальше? Сказать что-нибудь про Кышу? Нет, нельзя. Нельзя. В лучшем случае сбегут, в худшем – замкнутся. Они ведь едва-едва поверили в ее маскарад… Да и поверили ли? Девчонка вон как зыркает, как опер на перекрестном допросе…
