Однажды утром, когда мы искали посильный перевал через горную цепь, на нас напала целая толпа апачей, которые выследили нас в ущелье, — это недалеко отсюда. Зная, что числом превосходят нас раз в десять, они не стали пускаться на свои обычные уловки, а просто понеслись на нас галопом, гикая и паля изо всех ружей. Сражаться было бессмысленно. Мы выжали из ослабевших лошадей все и забрались по ущелью так высоко, как только возможно было верхом. Потом спешились и, оставив врагу все снаряжение, бросились в чапараль, которым заросли склоны. Но винтовки мы при себе сохранили, все четверо — Рамон Гальегос, Уильям Шоу, Джордж Кент, Берри Дэвис.
— А, старые знакомые, — сказал наш артельный шутник. Он приехал с Восточного побережья и еще не освоил принятых здесь правил общения. Вожак резким жестом заставил его замолчать, и незнакомец продолжил свой рассказ.
— Дикари тоже попрыгали с седел, и часть из них двинулась по ущелью вперед от того места, где мы бросили лошадей, — они хотели перекрыть нам путь через перевал и загнать нас еще выше на гору. К несчастью, чапараль рос узкой полосой, и выше начиналось открытое пространство. Вылетев туда, мы попали под огонь десятка ружей; но апачи — плохие стрелки, особенно когда торопятся, и Бог судил так, что мы все уцелели. Дальше по склону, шагах в двадцати от зарослей, возвышались неприступные скалы, но прямо перед собой мы увидели в них небольшой проход. Вбежав туда, мы оказались в пещере величиной с комнату. Это значило, что мы получили отсрочку: один человек с магазинной винтовкой мог там обороняться хоть против всего племени. Но от голода и жажды мы не имели защиты. Отвага наша была при нас, но с надеждой пришлось расстаться.
Ни одного из индейцев мы больше так и не увидели, но дым и пламя костров в ущелье говорили нам о том, что день и ночь они со взведенными курками караулят в кустах и что, вздумай мы покинуть убежище, никому из нас и двух шагов не сделать. Три дня, сменяя друг друга, мы сторожили вход, пока наконец страдания наши не стали нестерпимыми. И вот, — это было утром четвертого дня — Рамон Гальегос сказал:
— Сеньоры, я не знай хорошо, кто такой есть Господь Бог и что ему нравится, а что нет. Я не имей никакая вера и не понимай ваша. Извиняй, сеньоры, если я вас обидел, но против игра апачей я имей козырь.
Он встал на колени на каменном полу пещеры и приложил к виску дуло пистолета.
— Madre de Dios,[10] - промолвил он, — прими душу Рамона Гальегоса.
И он покинул нас — Уильяма Шоу, Джорджа Кента и Берри Дэвиса.
Я был вожаком, и все ждали моего слова.
— Он был храбрец, — сказал я. — Он знал, когда умереть и как умереть. Глупо ждать, пока мы лишимся рассудка от жажды и бросимся под индейские пули или будем скальпированы живьем — это отдает дурным вкусом. Последуем же примеру Рамона Гальегоса.
— Твоя правда, — сказал Уильям Шоу.
— Твоя правда, — сказал Джордж Кент.
Я распрямил члены Рамона Гальегоса и покрыл его лицо платком. Уильям Шоу подумал вслух:
— Так вот и мне бы лежать — хоть первое время.
Джордж Кент сказал, что и ему хочется того же.
— Так и будет, — заверил я их. — Краснокожие черти еще неделю сюда не сунутся. Уильям Шоу и Джордж Кент, взведите курки и преклоните колени.
Они повиновались, и я встал перед ними.
— Господи, Отец наш всемогущий! — сказал я.
— Господи, Отец наш всемогущий, — повторил Уильям Шоу.
— Господи, Отец наш всемогущий, — повторил Джордж Кент.
— Отпусти нам наши прегрешения, — сказал я.
— Отпусти нам наши прегрешения, — повторили они.
— И прими наши души.
— И прими наши души.
— Аминь!
— Аминь!
И я положил их подле Рамона Гальегоса и покрыл их лица.
По другую сторону от нашего костра внезапно раздался шум. Это один из нас вскочил на ноги, сжимая в руке пистолет.
— А ты? — завопил он. — Ты как посмел удрать? Почему ты живой? Пусть меня повесят, но я тебя сейчас к тем троим отправлю, трусливый пес!
Но наш вожак в молниеносном прыжке схватил его за руку.
— А ну полегче, Сэм Янци, полегче!
Мы все повскакивали с мест, за исключением незнакомца, который сидел неподвижно и выглядел совершенно безучастным. Кто-то придержал Сэму другую руку.
— Командир, — сказал я, — тут что-то не так. Этот парень либо сумасшедший, либо обманщик — заурядный обманщик, которого Сэму Янци вовсе незачем убивать. Если он действительно из той компании, то там было пять человек, и, выходит, одного он не назвал — себя, очевидно.
— Верно, — сказал вожак, отпустив бунтаря, который покорно сел на место, — тут что-то необычное. Немало уж лет прошло с тех пор, как у выхода из той пещеры нашли четыре скальпированных и обезображенных трупа. Там они и похоронены. Я видел эти могилы, и вы тоже их завтра увидите.
Незнакомец встал; он казался очень высоким в свете гаснущего костра, о котором мы позабыли, когда, затаив дыхание, слушали его рассказ.
— Четверо нас было, — сказал он. — Рамон Гальегос, Уильям Шоу, Джордж Кент, Берри Дэвис.
Окончив последнюю перекличку товарищей, он повернулся и ушел во тьму больше мы его не видели.
Минуту спустя к костру подошел наш дозорный, который держал в руках ружье и был изрядно взволнован.
— Командир, — сказал он, — последние полчаса на том холме стояли три человека. — Он показал рукой как раз в ту сторону, куда только что удалился незнакомец. — В лунном свете я их очень хорошо видел, но ружей при них не было, так что я взял их на мушку и решил — пусть только сунутся. Сунуться они не сунулись, но нервы мне потрепали, черт бы их взял.
— Возвращайся на пост и смотри, не вернутся ли, — приказал вожак. Остальным спать, пока я всех в костер не перекидал.
Дозорный послушно удалился, чертыхаясь сквозь зубы. Мы начали устраиваться на ночлег, и тут неугомонный Янци спросил:
— Прошу прощения, командир, но кто это, к дьяволу, такие?
— Рамон Гальегос, Уильям Шоу и Джордж Кент.
— А тот, значит, Берри Дэвис. Эх, жаль, не угостил я его свинцом.
— Незачем. Мертвей ты б его не сделал. Спите давайте.
Нравственность и Материальный Интерес
Нравственность и Материальный Интерес встретились на узком мостике, где двоим не разминуться.
— Распластайся предо мной, низкая тварь! — грозно приказала Нравственность. — И я переступлю через тебя!
Материальный Интерес ничего не ответил, только посмотрел ей в глаза.
— Ну… э-э-э… ладно, — неуверенно проговорила Нравственность. Давай потянем жребий, кому кого пропустить.
