* * *
Уверившись, что окончательно заблудилась, Марьям бежала наугад, задевая кресла и комоды, но не чувствовала боли – видимо, все заглушал адреналин, – пока едва не полетела кубарем по лестнице. Ссыпавшись по ступенькам, она осознала, что попала в какой-то другой, незнакомый холл – даже пол здесь был не паркетный, а из керамогранита. Бросившись в первый попавшийся коридор, врезалась в кого-то. Этот кто-то облапил ее, прижал к стене. Марьям завопила, принялась отбиваться, целя ногтями в лицо.
– Тихо-тихо! Перестань ты! Это я!
– Алик, ты?!
Она вывернулась из его объятий – тот разжал руки с явной неохотой; затараторила, тяжело дыша:
– Там, наверху. Человек. Он хотел убить… Я подслушала, а он заметил, побежал за мной… Надо валить. Бага…
– Спокойно. Никого тут нет. Этот дом пуст.
– В смысле, пуст? Я видела, и… Надо забирать Багу и бежать.
– Не надо никуда бежать. Смотри.
Алик сделал вид, что пинает чучело оскалившегося енота. Нога прошла насквозь. Марьям распахнула рот:
– Ты чё, привидение?..
– Попробуй!
Она недоверчиво засунула руку в нутро чучела, выдернула, потом засунула снова.
– Ничего не чувствую. Мы умерли? – глупо спросила Марьям.
– Ну ты точно вымираешь. По крайней мере, как вид, – усмехнулся Алик. – Таких неандертальцев, как вы с Багиром, еще поискать. Это ж динамический интерьер, деревня! Сел за комп, собрал домик мечты и ходишь, наслаждаешься. Надоело – пересобрал.
– Херасе! А тот мужик, что за мной гнался?
– Это нейрослепки. За эту херню Магне и попячили.
– Что за нейрослепки?
– Посмертные. Типа как фото постмортем. Ма-а-аленькая часть их сознания. Они помнят последние часов семь-восемь жизни и переживают их по кругу. Потом забывают – и все по новой. К нему комиссия по этике на эту тему и прикопалась: что он создает, по сути, нейросеть-психопата, зафиксированную в наихудшем своем состоянии. А он хотел на их основе делать виртуальных помощников, типа. Кто-то, походу, додумался их подключить к голопроекторам, вот и…
– Кто мог до такого додуматься?
– Ну, угадай. Вот тебе и вся мистика: голопроекторы, метки дополненной реальности, мощный сервак. Здесь другая беда – фактически тут одни голые стены, и поживиться нам нечем. А серверную я так и не…
– Помогите! – вновь раздалось из холла. Алик нарочито вальяжно повернулся на звук – не упустил шанса продемонстрировать Марьям превосходство над Багиром хотя бы в этом. Запоздалое осознание заставило внутренне похолодеть: голос принадлежал Багиру.
Бедняга выглядел жалко – он полуполз-полуковылял на одной ноге, вторая ниже щиколотки была изрезана в мясо вместе с кроссовкой. За ним оставался кровавый след, как за гигантским слизнем, черный в тревожном багровом свете.
– Алик, помоги! – прохрипел Багир, цепляясь за чучело росомахи, стоявшее у камина, но рука провалилась насквозь, и он свалился на пол.
– Бага! – взвизгнула Марьям, бросилась к своему парню, но в полуметре от него застыла, побледнев.
– Это просто голо… – Алик осекся.
Длинные бледные руки, словно в фильме ужасов, высунулись из жерла камина, вцепились в Багира; подтянули к себе, распоров решеткой футболку с кривляющимся рэпером – решетка оказалась настоящей. Как и руки.
– Держи! – среагировал Алик, бросился к Багиру, схватил за здоровую ногу, Марьям уцепилась за футболку.
– Не отпускайте! – выл Багир. – Оно меня утягивает!
Действительно, чьи-то бледные грабли тащили упирающегося Багира в отверстие дымохода.
– Больно! – выл тот на одной ноте. Тот самый Багир, которого били по яйцам полиуретановыми трубками, чтобы узнать, кто вывел с интернатовского общака крипту, но он так и не раскололся и не заложил Алика; тот Багир, что вышел против троих чеченов, когда один из них ухватил Марьям за задницу в клубе. Сейчас он представлял собой жалкое зрелище: бледные руки неумолимо втягивали его в проем, скрючивая, сжимая, подгоняя человеческую анатомию под размеры отверстия.
– Не отпус…
Послышался жуткий хруст, весь Багир вдруг сжался, став похож на чиби-фигурку самого себя – маленький торс, короткие ручки и большая непропорциональная голова, – и исчез в отверстии дымохода. Алик и Марьям, лишившись опоры, покатились по полу. Марьям еще держала руки перед собой; в кулаке остался клочок футболки-анимашки. Ткань тоненько визжала: «Моя грязнуля скинни-кинни-кинни…» Алик что-то едва слышно прошептал.
– Что?
– Я говорю, здесь не было никакого камина!
– На хер камин! – Марьям поднялась на ноги, пришла в себя. – Валим!
Оба сорвались с места и побежали по длинному, из ниоткуда возникшему коридору. В панике они не заметили, что другой коридор, из которого явился Багир, исчез.
* * *
Ориентироваться не помогали ни одинаковые чучела, расставленные там и тут, ни узор плитки, который менялся на глазах. Подобно слепцам, Алик и Марьям метались по особняку на ощупь. Переходя из помещения в помещение, они натыкались на фальшивые двери – те на поверку оказывались стенами. А внутри стен – по вентиляции, по коробам для проводов, за декорациями – с жужжанием, словно хищное насекомое, пробиралось нечто кошмарное, неумолимое.
– Сюда! – Алик резко свернул, прошел сквозь стену, будто сам был призраком.
– Ты где?! – завопила Марьям. Из стены выросла рука, втянула ее следом в узкую каморку.
– Не визжи! – зашипел Алик. – Мы в холле, через который пришли.
– В каком холле? Это кладовка для швабр!
– Сейчас – да. Не верь глазам. Щупай стены.
И они принялись обшаривать пространство.
– Есть! – воскликнул Алик. – Хватайся!
Марьям ухватилась за дверную ручку, та оказалась холодной, твердой и успокаивающе-реальной. А еще она не поворачивалась.
– Не открывается!
– Дергай сильнее!
Марьям потянула изо всех сил, даже зажмурилась от напряжения, а когда открыла глаза, не сразу поняла, что свет погас. На потолке вспыхнули два жутких голубых огонька. Послышался звук, какой издает идущий в атаку шершень.
– Врассыпную! – скомандовал Алик, оттолкнул Марьям. Та покатилась по плитке, провалилась сквозь стену и оказалась в очередном безликом помещении. Опять зажегся аварийный свет. Вот уж не думала она, что будет рада снова видеть этот дрожащий полумрак, придававший всему оттенок кошмара. Вдалеке раздалось:
– На лестницу! Беги наверх!
Марьям закрыла глаза, попыталась идти на ощупь.
Лестницу она нашла, когда налетела грудью на перила; удар вышиб воздух. Поднялась по ступеням. Длинный коридор в красном свете напоминал родовые пути. В конце этих путей, маленький и багровый, как эмбрион, стоял…
– Алик!
– Машка!
На потолке закачалась тяжелая люстра из оленьих рогов. От люстры отделилась тень и приземлилась на пол – между Марьям и Аликом.
– Сука! – выдохнул тот.
Нечто выпрямилось, цокнуло каблучками. Костюм с кружевным чепчиком и почерневшим от крови фартуком выдавал в создании горничную. Когда-то эта робогорничная стоила как целый поезд Москва – Питер, с вагонами и пассажирами, но в нынешнем состоянии ее купил бы, пожалуй, разве что аттракцион ужасов. Губы будто пропущены через мясорубку; один глаз лишился склеры и поблескивает голым фотоэлементом, местами содрана кожа, наружу торчат провода и трубки охлаждения. Лицо горничной из белого киберскина жило отдельной жизнью – дергалось, как у приговоренного на электрическом стуле. Со стоном Марьям опознала и источник вездесущего жужжания: им оказался огромный промышленный электронож в руке горничной. Та недолго покрутилась на месте, решая за кем погнаться; потом, видимо, просчитав расстояние, направилась в сторону Марьям.
– Беги! – крикнул Алик, и Марьям побежала. Лестница, как назло, исчезла – или она ее пропустила. В панике она пробежала мимо одной двери, второй и уперлась в тупик.
– Сука…
Горничная никуда не спешила: цокала каблучками, будто собираясь поднести гостю чашечку чая, вот только вместо подноса в ее руке жужжал электронож. Марьям была готова поклясться, что разглядела ошметки плоти и костяную крошку, налипшие на цепь ножа. В голове мелькнуло воспоминание, как из другой жизни:
