Подожди, — сказал он. — Дельфина.
Она посмотрела на него тем сонным взглядом, которого он уже начал бояться; этот взгляд означал, что она вот-вот произнесет слова, которые ей не принадлежали.
— Возвращайся в Пикардию и попроси епископа простить тебя, если он еще жив. Он отправит тебя в паломничество в Сантьяго-де-Компостела76 или, может быть, в крестовый поход, если на востоке осталось с кем воевать; вернувшись, ты придешь к епископу и скажешь слова, которых не имеешь в виду, и он скажет слова, которых не имеет в виду, и ты вернешь свой замок обратно. Если сможешь найти кого-нибудь, кто будет управлять им. И снова станешь сеньором, если кто-нибудь остался в живых, чтобы выращивать пшеницу. И тебе не придется никого прощать, быть милосердным, заботливым или обходительным, потому что здесь будут править дьяволы. Сначала они убьют хороших людей, а когда все хорошие люди будут мертвы, они придут за такими, как ты, которые были почти хорошими, но не совсем; чаши, из которых текла вода. И когда вас не станет, худшие из людей окажутся в зубах своих хозяев, потому что те, кто пал, не любят людей. Так что они отправят в Ад и хороших, и плохих, потому что на Небесах не будет другого места, кроме Ада. Не будет, без любви. Не будет, без прощения.
Томас стоял и смотрел на нее, а она на него, и наступила ночь, и в деревьях зашумел сильный ветер.
— Мы все далеки от совершенства. Ты. Я. Отец Матье. Мы все кого-то разочаровываем. Можем ли мы прощать только тех, кто согрешил против других?
Он закрыл глаза и увидел опухшее, израненное лицо священника, слабо улыбающегося при мысли о своем брате.
Если увидишь Роберта, скажи ему
Скажи ему
Я не знаю
Ты прощаешь ее?
ДВАДЦАТЬ-ДЕВЯТЬ
О Маргарите де Перонн
Томас де Живрас женился на Маргарите де Перонн в день Сретения Господня в 1341 году. Шел мокрый снег. Дочь мелкого сеньора из лагун, она все же принесла приличное приданое: кедровый сундук, трех кобыл, два гобелена, десять золотых ливров и желанный многими рецепт паштета из копченого угря. Ее настоящее приданое было двойным. Во-первых, ее связи — сестра ее матери вышла замуж за представителя семьи великого Ангеррана де Куси. Во-вторых, — и это доставляло больше хлопот, — она была потрясающе красива. Многие лорды и немало купцов добивались ее руки, но ее отец отказывался, надеясь обогатить свое происхождение одной-двумя каплями королевской крови. Этого так и не произошло. К тому времени, когда он снизил свои требования, Маргарите было уже двадцать.
Два почти-заключенных брака сорвались в последний момент. Один рыцарь из Абвиля умер от укуса пчелы. Другой, очень красивый сын торговца тканями из Гента, повесился после ссоры со своей настоящей любовью, прачкой, по поводу предстоящей свадьбы с француженкой, которую он никогда не видел.
Если бы он увидел свою невесту, то, возможно, просто поиграл бы веревкой.
Красивая или нет, но Маргарите шел уже двадцать третий год. Хуже того, ходили слухи, что она была в числе почти двухсот пикардийских девушек, лишенных девственности трубадуром Жеаном из Пуату, который вел подсчет в своих стихах, хотя и не называл имен. Даже если это было правдой, она была удачной партией для такого сквернословящего рыцаря низкого происхождения, как Томас де Живрас. Согласие отца было продиктовано тремя причинами: его отчаянием из-за того, что она не хотела уходить в монастырь; его любовью к графу де Живрасу, который предложил этот брак; собственными предпочтениями девушки.
Поначалу она с опаской относилась к этому браку, разочарованная отсутствием писем от Томаса, справедливо подозревая, что его образование ограничивается ареной для турниров.
Он приехал навестить ее в октябре.
Как только она увидела, насколько costaud77 был Томас — тонкая талия; широкая грудь; еще темные волосы на красивой голове, которую ему приходилось пригибать, чтобы войти в комнату; лицо, на котором еще не было ямы от стрелы (она никогда не увидит этот шрам), — она была готова отправиться в печь.
Увидев озорной блеск в его глазах, она была зажарена. Он не писал писем, но не был ни глупым, ни занудным.
И еще в одном отношении она подходила Томасу.
Для нее было обычным делом упоминать имя Господа всуе по двадцать раз в перерывах между исповедями.
Она сделала это в тот момент, когда впервые увидела своего будущего мужа.
— Боже мой, — произнесла она так тихо, что никто не услышал.
А потом повторила это снова.
В тот прохладный октябрьский день, когда они встретились, Томас отправился на верховую прогулку с компанией, в которую входили сеньор де Перонн, граф де Живрас и Маргарита. С того момента, как она заговорила, он был напуган ее ученостью — она не была кухаркой, как его мать; Маргарита де Перонн не только знала латынь, но и шутила на ней; после того, как ястреб почти отказался спускаться с дерева, она что-то сказала своему пузатому, хорошо одетому дяде-настоятелю, из-за чего тот чуть не свалился набок со своей лошади. Она еще пела, и не потому, что была должна. В ее голосе звучала неподдельная радость. На обратном пути, когда мужчины замолчали, наговорившись о короле, войне и качестве лошадей, она осветила березовую рощу своего отца отрывками колядок, иногда поглядывая на своего жениха, чтобы понять, тронут ли он ее песнями.
Он был тронут, и это было хорошо.
Ибо в том юном возрасте она все еще говорила себе, что никогда не ляжет под мужчину, который не любит песни.
На следующий день после свадьбы Томас повел свою новобрачную на вершину старой нормандской башни, которую он только что получил от графа де Живраса. Над ними простиралось февральское небо, серое, но уже не брызжущее льдом, внизу виднелись коричневые поля и несколько домов Арпентеля. Его жена была умнее, чем он когда-либо мог себе представить, и красивее, чем, по его мнению, должны быть жены, и все же она была счастлива с ним. Наслаждение, которое она получила на брачном ложе, казалось, затронуло даже ее душу, и ее зеленые глаза редко отрывались от его глаз; три прикосновения ее кольца всегда будут напоминать ему о тех трех разах, когда он овладел ею. «Когда-то он бывает подобен быку, когда-то — лисе, а когда-то — кроткому ягненку», — сказала она себе. Он будет верен ей. У них будет много сыновей. Он поднимется. Бог и милость любимого сеньора его поднимут.
Его мать, вдова и в некотором роде красивая темноволосая великанша, работала на кухне графа. Она сказала Томасу, что его отец был немецким рыцарем, совершавшим паломничество в Испанию, что было иронично, поскольку она сама была
