Пальто у меня было расстегнуто, держалось только на застегнутом ремне. Так было холоднее, зато легче достать пистолет. Ходить зимой с оружием — много приходится решать подобных вопросов.
Он меня заметил раньше, чем я вошла в наружные двери. Улыбнулся он мне так, что все его лицо засветилось — так он обрадовался. Я бы и стала брюзжать по этому поводу, кабы не то, что мне приходилось всеми силами давить такую же улыбку. Один из других моих бойфрендов сказал как-то, что я терпеть не могу быть влюбленной, — и был прав. Всегда такой дурой себя чувствую, такой дурой, что это уже клинический случай, явная неполноценность. Ага, амурная. Это как умственно ограниченные.
Лицо под шляпой было слишком привлекательным, чтобы назвать его симпатичным. Нет, он был красив — в полном смысле этого слова. И каков бы у него ни был рост, какие бы он ни накачал мышцы, это уже не изменится. Но лицо его не было тонким, как у Жан-Клода или у Мики, слишком крепкая в нем была костная структура, слишком широкие скулы. Что-то было в этой красоте мужское — не могу прямо так указать, но никогда, глядя на него, не увидеть было в нем женственности — только мужественность. Это за последние месяцы он так изменился, и я просто не заметила перемену, или же он всегда такой был, а я настолько была предубеждена, что не увидела: у него куда более мужественное лицо, чем у Жан-Клода или Мики? А может быть я все еще приравниваю силу и взрослость к мужественности? Ну уж нет, только не я.
У него улыбка несколько поугасла:
— Что-нибудь случилось?
Я улыбнулась и обняла его.
— Просто задумалась, достаточно ли я уделяю тебе внимания.
Он обнял меня в ответ, но будто не от всей души, чуть отодвинул от себя, чтобы заглянуть в лицо.
— А почему ты об этом задумалась?
Наконец я себе позволила посмотреть ему в глаза. Сегодня он меня так отвлекает, что я избегала его взгляда, будто он — вампир, а я — туристка какая-нибудь. Глаза у него — истинный и настоящий цвет сирени. Но дело даже не в цвете: они огромные, красивые и придают его лицу ту законченность, от которой сердце замирает. Слишком красивый. Просто он слишком красивый.
Он коснулся моего лица:
— Анита, в чем дело?
Я покачала головой:
— Не знаю.
Я и в самом деле не знала. Меня тянуло к Натэниелу, но избыточно как-то. Я отвернулась, чтобы не смотреть ему прямо в лицо. Да что за фигня сегодня со мной творится?
Он попытался притянуть меня в поцелуе, и я отодвинулась. От поцелуя я сейчас просто расклеюсь.
Он опустил руки, и в его голосе появились первые нотки злости. Чтобы Натэниел разозлился — это многое нужно.
— Это всего лишь кино, Анита. Я даже секса не просил, только в кино сходить.
Я подняла к нему взгляд:
— Я бы предпочла домой — и секс.
— Отчего я и просил кино.
— Что? — наморщила я лоб, не понимая.
— Тебя смущает, что тебя видят со мной?
— Нет. — Я позволила себе выразить неприятное недоумение по поводу того, что он задал подобный вопрос.
А лицо у него было серьезное, уязвленное — вот-вот он рассердится.
— Так в чем же дело? Ты меня даже не поцеловала.
Я попыталась объяснить:
— Я на минуту забыла обо всем, кроме тебя.
Он улыбнулся, но до глаз улыбка не дошла.
— И это так плохо?
— В моей профессии — да.
Я смотрела, как он пытается понять. Он красив, но я могла сейчас смотреть на него без идиотской мины. Придвинулась поближе, ощутила запах нового кожаного пальто. И обняла Натэниела, а он после секундной паузы обнял меня в ответ, и я зарылась лицом в кожу пальто и в него. Сладкий, чистый аромат — а под ним угадывается запах ванили. Я теперь знала, что это не только он, что частично этот сладкий запах создается шампунями и одеколоном, но эти ароматы никогда не ощущались такой соблазнительной ванилью на чьей-нибудь другой коже. Таинственный фокус кожной химии, изменяющей аромат по-настоящему хороших духов.
— Нужно пойти сесть, — шепнул он мне в волосы.
Я отодвинулась, снова хмурясь, встряхнула головой. Мысли прояснились, но не совсем. Тогда я полезла в карман пальто за бархатной сумочкой, открыла ее и вытащила, покопавшись, крестик. Он себе лежал на ладони, серебряный и спокойный. Я наполовину ждала, что он засветится, покажет, что какой-то вампир на меня хочет воздействовать. Но он лежал без малейших признаков жизни.
— Что случилось, Анита? — Теперь у Натэниела был встревоженный вид.
— Кажется, кто-то на меня воздействует.
— Крест не показывает.
— Натэниел, ты неотразим, но настолько забываться на людях — совсем не в моем характере.
— Ты думаешь, это опять Дорогая Мамочка?
Так я прозвала главу совета вампиров, создательницу всей вампирской культуры. В прошлый раз, когда она на меня обратила внимание, крест мне прожег ладонь, и вынимать его пришлось доктору. На ладони навечно остался шрам. До сих пор крест у меня в сумочке или под кроватью не давал ей приблизиться.
— Не знаю, быть может.
— Не так уж много есть вампиров, которые могут пройти через твои парапсихические щиты, — напомнил он.
Я надела цепочку на шею — серебро блеснуло на шелковом свитере.
— Ты уверена, что между тобой и серебром достаточно ткани?
— Нет, но я не думаю, что это Мамуля.
Он вздохнул и попытался убрать с лица хмурую озабоченность.
— Ты думаешь, в кино лучше не ходить?
— Нет, Жан-Клод сказал, что сегодня нам ничего не грозит.
— О’кей, — согласился Натэниел, — только мне не нравится, как ты это сказала. Объясни, что сейчас происходит?
— Пойдем сядем, и я тебе расскажу, что знаю. Хотя это и немного.
Мы нашли два места в заднем ряду, так что за спиной у меня была стена, и мне был виден весь кинотеатр. Это не потому, что я вдруг стала параноидально осторожна — нет, не больше обычного. Я всегда, если есть возможность, сажусь в заднем ряду.
Пока шли анонсы, я ему рассказала все, что знала — как я и сказала, это было немного.
— И это все, что Жан-Клод тебе сказал?
— Ага.
— Что-то слишком таинственно.
— Не то слово.
Началась музыка, свет постепенно погас, и убейте меня на месте, если я помнила, как называется фильм, который мы решили посмотреть. Спрашивать Натэниела я не стала — во-первых, это могло ранить его чувства, а во-вторых, сейчас я сама все узнаю.
Через три часа с копейками я уже знала, что смотрели мы новую версию «Кинг-Конга». Натэниелу кино понравилось больше, чем мне. Спецэффекты были потрясающие, но я готова была принять смерть обезьяны куда раньше, чем она на самом деле состоялась. Очень с моей стороны нехорошо, тем более что местами фильм был замечательный. Крест у меня ни разу не засветился, и я не была заворожена Натэниелом более обычного. Обычного — это когда сидишь в кино вдвоем, в темноте, на местах для поцелуев, это приятно и забавно, но самообладания не теряешь. Я было подумала дать рукам волю, и с кем-нибудь другим из мужчин моей жизни, может быть, и поступила бы так, но у Натэниела куда меньше внутренних запретов, чем у прочих. Я могла случайно запустить процесс, который мне не захотелось бы заканчивать прямо в кинотеатре. К тому же невозможно одновременно смотреть кино и тискать бойфренда. Я, по крайней мере, так не умею.
