Он уже поднимался по мраморным ступеням. Перед входом в лифт остановился и позвонил.
Феррара расположился в шикарных апартаментах на втором этаже. Двери открыл одетый во все белое слуга, явно с Востока.
— Опять чертовы театральные эффекты, — пробормотал Кеан. — Ему бы на концертах фокусы показывать.
С поклонами и улыбками посетителя препроводили в небольшую приемную. Стены и потолок комнаты поражали ажурной ориентальной резьбой по сандаловому дереву. В нишах, или скорее в стенных шкафах, стояли прелюбопытнейшие вазочки и прочая посуда. Двери были задрапированы тяжелыми богато украшенными портьерами. Посреди мозаичного пола бил фонтанчик. У одной из стен стоял мягкий диван: дневной свет не доходил до него, поэтому с потолка свешивался узорчатый абажур из синего стекла, придающий всему окружающему особую атмосферу. Серебряная курильница с одной стороны дивана издавала слабый аромат. Слуга удалился.
— Святые небеса, — ворчал с отвращением Кеан, — так ему надолго денег покойного сэра Майкла не хватит.
Он бросил взгляд на дымящуюся курильницу:
— Фу! Баба проклятая! Это же благовония!
Вся ненормальность этого логова восточной распущенности получила свой приговор устами худого благовоспитанного шотландца со свежим чисто выбритым лицом и типично британскими манерами.
Смуглый дворецкий отодвинул занавес и жестом пригласил в комнату, низко поклонившись, когда гость проходил мимо. Кеан оказался в кабинете Феррары. За каминной решеткой ярко пылал огонь, и в помещении стояла невыносимая жара.
Роберт заметил, что помещение являло собой тщательно продуманную копию кабинета Энтони в Оксфорде, только места здесь было, конечно, больше, и вся обстановка выглядела роскошнее за счет паласов, подушек и ковров, обильно покрывающих пол. Но на месте оказались и захламленный стол, и невероятный инструментарий, и необычная серебряная лампа; мумии тоже никуда не делись; там же были старинные книги, папирусные свитки, заспиртованные змеи, кошки и ибисы, статуэтки Исиды, Осириса и других нильских божеств, а также многочисленные фотографии женщин (или «гарема», как подумалось Кеану в Оксфорде). Энтони Феррара тоже находился в кабинете.
На нем был тот же серебристый халат, отделанный лебяжьим пухом, что и при встрече на оксфордской квартире. На словно выточенном из слоновой кости лице играла улыбка, но отнюдь не доброжелательная: улыбались только алые губы, а глаза, продолговатые и блестящие под четко обрисованными бровями, были безрадостны и даже зловещи. Если бы не короткие блеклые волосы, его можно было бы принять за красивую, но порочную женщину.
— Дорогой Кеан, какой приятный визит. Ты молодец!
Голос был хрипл и вновь очаровал Роберта своей мелодичностью, хотя говорил Феррара неэмоционально и неискренне. Было вполне объяснимо, почему женщины, правда, лишь некоторые, были словно воск в руках сладкоголосого соблазнителя.
Гость коротко кивнул. Кеан был плохим актером, к тому же сама роль давила на него. Пока Феррара говорил, им можно было плениться, но когда молчал, становился отвратителен. Энтони это знал, поэтому говорил много — и хорошо.
— Ты неплохо устроился, — сказал Кеан.
— А почему бы и нет, мой дорогой друг? Каждый из нас чуть-чуть сибарит. Так зачем сопротивляться столь восхитительной склонности? Спартанская философия ощутимо нелепа. Это все равно, что зайти в розарий и зажать нос, оставаться на солнце рядом с тенистой беседкой, променять сочные вкусные фрукты на горькую придорожную траву.
— Понял, — отрубил Кеан. — Не думаешь вернуться к работе?
— К работе, — Энтони улыбнулся и упал на гору подушек. — Прости, Кеан, но я с радостью и без колебаний оставлю ее более суровым персонажам, таким, как ты, например.
Он протянул серебряный портсигар, но Роберт отказался, присев на краешек стола.
— Нет, благодарю. Я и так слишком много курил сегодня, даже во рту горчит.
— Дружище, — Феррара поднялся, — у меня есть вино, и я со всей ответственностью заявляю, что подобного ты никогда не пробовал, — чистый нектар. С самого Кипра.
Кеан приподнял руку, и стало ясно, что он вылитый отец.
— Спасибо, не стоит. Как-нибудь в другой раз, Феррара. Да и не пью я вино.
— Виски с содовой? Старый добрый британский бренди с той же содовой? Или благородный скотч с минералкой?
В хриплом голосе Энтони звучал смешок или даже откровенная насмешка. Но Кеан невозмутимо покачал головой и выдавил улыбку.
— Огромное спасибо, я так рано не пью.
Он встал и начал расхаживать по комнате, рассматривая разбросанные по ней многочисленные диковинки. Особое внимание он уделил фотографиям. Потом, подойдя к огромному стеллажу, начал разглядывать ряды амулетов, статуэток и всевозможных предметов неизвестного назначения. Вновь заговорил Феррара.
— Там слева, Кеан, прелюбопытная головка жрицы. Мозг вынули, а вместо него в полость поместили колонию жуков-кожеедов. Эти создания никогда не видели света, Кеан. Но я тебя уверяю, что у них имеются глаза. У меня в коробке на столе около сорока экземпляров. Возможно, они тебя заинтересуют.
Роберт вздрогнул, но почувствовал себя обязанным взглянуть на эту отвратительную коллекцию. В квадратной застекленной коробочке он увидел жуков. Они лежали рядами на подстилке из мха, совсем как живые. Кеан в первый раз видел таких: все их тельце, за исключением сверкающего оранжевого основания крылышек, было покрыто длинными черными волосками.
— Личинки этих насекомых встречаются чрезвычайно редко, — начал объяснение Феррара.
— Правда? — буркнул шотландец.
Он чувствовал физическое отвращение к жукам, чья жизнь начиналась и заканчивалась в черепе мумии.
— Гадость какая! — воскликнул он. — Зачем они тебе?
Феррара пожал плечами.
— Кто знает? — загадочно проговорил он. — Вдруг однажды пригодятся.
Зазвонил колокольчик, и по поведению Энтони стало ясно, что он ждет гостей.
— Мне пора, — сказал Кеан.
И действительно, он только и мечтал о прохладном и относительно чистом воздухе Пикадилли. Он чувствовал, что человек, с которым обстоятельства вынуждали его общаться, был средоточием зла. Эта обязанность начала тяготить Роберта.
— Если пора, иди, — прозвучало в ответ. — Конечно, твоя работа в газете отнимает массу времени.
И вновь послышалась насмешка, но Кеан уже прошел в мандару[19] с ее освежающим фонтанчиком и серебряной курильницей, испускающей тонкие струйки пара. Слуга открыл входную дверь, а Феррара с поклоном проводил удаляющегося посетителя. Но руку для пожатия так и не протянул.
