Здесь я остро почувствовал давление воды и вес баллона и маски – пришла пора подниматься обратно, возможно, дальнейшие поиски придется прервать, чтобы найти удобное место, где можно по дну выйти на берег, но не успел я ничего сделать, как меня еще сильнее повлекло дальше в открытое море, прочь от берега, на юг, подальше от Иннсмута.
С ужасающей внезапностью мне стало ясно, что меня тянет как магнитом, и здравый смысл мне уже не поможет – кислорода в баллоне хватит ненадолго, и его придется перезаряжать еще до того, как я успею вернуться на берег, если я зайду в море еще чуть дальше. Но я уже был беспомощен и покорно повиновался инстинкту: словно какая-то сила, над которой я не был властен, утаскивала меня прочь от берега, вниз – дно здесь полого опускалось все глубже к юго-востоку от дома на скале. В этом направлении я постепенно и продвигался, не останавливаясь ни на миг, несмотря на нарастающую во мне панику: я должен, должен повернуть обратно, должен начать искать путь назад. Плыть к пещере потребовало бы от меня почти сверхчеловеческих усилий, несмотря на уменьшение давления воды на обратном пути; добраться до подножия лестницы в колодце под домом в то время, когда запас кислорода у меня уже почти бы закончился, казалось и вовсе невозможным – если я сейчас же не поверну обратно.
Однако что-то не позволяло мне повернуть. Я шел все дальше, прочь – будто по плану, начертанному для меня силой, мне неподвластной. У меня не было выбора – я должен был идти вперед, и все то время, покуда росла моя тревога, то, что я желал делать, боролось во мне с тем, что я должен был делать, – а кислорода в баллоне становилось все меньше. Несколько раз я яростно порывался выплыть наверх, но, хотя плыть было вовсе не трудно, – напротив, легкость моих движений казалась мне самому почти чудом, – я постоянно возвращался на дно океана, или оказывалось, что я просто плыву дальше.
Один раз я остановился и огляделся, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в морскую глубину. Мне померещилось, что за мной следом плывет большая бледно-зеленая рыба; более того, мне представилось, что это даже не рыба, а русалка, ибо за ней трепетали длинные волосы, но затем видение скрылось в подводных зарослях. Стоять долго я не мог-меня влекло еще дальше, пока я, наконец, не понял, что кислорода в баллоне не осталось вовсе, дышать становилось все труднее и труднее, я попытался выплыть на поверхность – и почувствовал, что падаю с того места; где остановился, в расселину морского дна.
Затем, лишь за несколько мгновений до того, как потерял сознание, я заметил быстрое приближение фигуры, следовавшей за мной, почувствовал, как чьи-то руки касаются моей маски и баллона… ибо это была вовсе не рыба и не русалка. Я увидел обнаженное тело Ады Марш, длинные волосы развевались по течению у нее за спиной, – и она плыла с легкостью и грацией урожденной обитательницы морских глубин!
To , что последовало за этим видением было самым невероятным. Гаснущим сознанием я уловил скорее чем увидел, как Ада сняла с меня маску и баллон и опустила их – куда-то в глубину под нами – и сознание медленно возвратилось ко мне. Я понял, что плыву рядом с Адой, она ведет меня своими сильными, уверенными пальцами – не обратно, не вверх, а по-прежнему вперед…
Я обнаружил, что могу плыть так же умело, как и она, открывая и закрывая рот, как будто дышу сквозь воду, и почувствовал что именно это я и делаю! Я владел даром предков и не знал об этом – теперь же он открылся мне вместе с неохватными чудесами морей. Я мог дышать, не поднимаясь на поверхность. Я был рожден амфибией!
Ада промелькнула впереди, к я ринулся за ней. Я был быстр, но она двигалась еще быстрее. Не нужно больше неуклюже ковылять по дну – остались лишь толчки рук и ног, словно бы предназначенных для передвижения сквозь толщу вод, лишь бьющая через край, торжествующая радость плавания без ограничений, к некоей цели, которой, как я смутно сознавал, я должен был достичь. Ада вела меня, и я плыл за нею, а над нами, над поверхностью вод солнце опускалось на запад, день заканчивался, у горизонта гас последний свет, и в отблесках дня зажегся серп месяца.
В этот час мы поднимались к поверхности, следуя вдоль линии зазубренных скал, отмечавших берег то ли континента, то ли какого-то острова – я не мог сказать точно.
Вынырнули мы вдали от побережья – в этом месте из волы выглядывал кусочек скалы, с него виднелись мигающие огоньки города, гавани на западе, и, оглянувшись на то место, где в лунном свете сидели мы с Адой Марш, и «видя, как между нами и побережьем тенями скользят лодки, а к востоку от нас – только линия горизонта, я понял, где мы находимся – на том самом Дьявольском Рифе у Иннсмута, где прежде, еще до той катастрофической ночи в 1928 году, наши предки играли и резвились среди своих собратьев из океанских глубин.
– Как же ты мог этого не знать? – терпеливо спрашивала меня Ада. – Ведь ты бы так и умер, задушенный всем этим, если бы я вовремя не зашла в дом…
– Откуда мне было знать? – отвечал я.
– А как, ты думал, твой дядя отправлялся в свои подводные экспедиции?
Поиск моего дяди Сильвана был и ее поиском, – а теперь и моим. Искать Печать Р'лаи и дальше, обнаружить Спящего в Глубинах, Сновидца, зов которого я ощутил и которому внял, – Великого Ктулху. Искать надо было не под Иннсмутом – в этом Ада была уверена. Чтобы доказать это, она вновь повела меня в глубины, еще дальше в море от Дьявольского Рифа, и показала громадные мегалиты – каменные структуры, лежавшие в развалинах после глубинных бомбежек 1928 года.
Это было то самое место, где много лет назад первые Марши и Филлипсы продолжили свою связь с Глубоководным Народом. Мы плавали среди руин некогда великого города, и я впервые увидел там Глубоководных и преисполнялся ужаса при их виде – лягушкообразные карикатуры на человеческие существа, они плавали с гротескными телодвижениями, так напоминающими лягуш a чьи; они наблюдали за нами своими выпученными глазами, Шевеля широченными ртами – смело, без боязни, признавая в нас собратьев, вновь приплывших к ним вниз, в руины на дне океана. Разрушения здесь действительно были ужасны. Так же уничтожались и другие места маленькими группками злобных людей, решивших во что бы то и стало не допустить возвращения Великого Ктулху.
И снова вверх, снова к дому на скале, где Ада оставила свою одежду, чтобы заключить соглашение, которое свяжет нас друг с другом, чтобы задумать план путешествия на Понапе, план дальнейших поисков.
Через две недели мы отправились, туда на специально зафрахтованном судне. О нашей цели мы не осмелились прошептать ни слова даже экипажу – из страха, что нас сочтут сумасшедшими и откажутся с нами плыть.
