Как ни странно, я заулыбалась. Опять.
Серое утро перешло в тихий пасмурный день, когда я постучала в деревянную дверь. За спиной горели уличные фонари, под ними на земле покачивались оранжевые круги. В окне, выходящем на улицу, светился неоновый магический знак – настоящий антик, он гудел, как машина, бросая отсвет на куртинку тысячелистников. Я чувствовала себя выдохшейся и опустошенной – так всегда у меня бывает после очередного задержания, а тут еще кровь на одежде и этот запах гнилых фруктов.
Дверь была выкрашена в красный цвет; защитное поле маленького кирпичного домика, окруженного милым, но довольно запущенным садом, было очень мощным и практически непроницаемым. В этом саду калифорнийские маки переплетались с полынью, настурциями и наперстянками; что-то еще цвело, но большинство цветов уже облетели и поникли, чувствуя приближение холодных зимних дождей. Я ощутила резкий запах розмарина – наверное, она недавно срезала стебли, чтобы их засушить. Летом, когда сад превращался в сплошное буйство красок, защитное поле продолжало его охранять – надежно и строго. Насколько мне было известно, Сьерра никогда не выходила за пределы своего участка. Я ни разу не слышала, чтобы хоть кто-нибудь встретил ее в городе; впрочем, это не мое дело.
Я пришла сюда совсем по другой причине. Даже мутный дневной свет больно резал мне глаза; очень хотелось, чтобы стало хоть немного темнее. Как и большинству псионов, днем мне немного не по себе; боязнь дневного света – это у нас в генах. Зато когда наступает ночь, я оживаю. По крайней мере, в этом я не изменилась.
Хорошо, что я вовремя вернулась в город. Прошлый сеанс я пропустила и с тех пор чувствовала себя виноватой. Я уже занесла руку, чтобы постучать, но в этот момент защитное поле замигало, окрасилось в приветливый розовый цвет, и дверь открылась сама по себе. Я откинула со лба мокрую прядь – и встретилась со взглядом Сьерры Игнатиус.
Ее огромные голубые глаза были настолько светлыми, что не сразу можно было определить, где кончается радужная оболочка и начинается белок, а в ее зрачках иногда вспыхивал огонь. Глаза Сьерры были подернуты странной пеленой – признак врожденной слепоты. Обычно слепота лечится еще в детстве с помощью генной терапии, но Сьерру почему-то не вылечили ни в детстве, ни в более зрелом возрасте. Несмотря на это, она передвигалась по своему домику так ловко и уверенно, как не могут и некоторые зрячие. Ходили слухи, будто родители Сьерры были луддерами, однако меня это не интересовало. Нас сблизила ее слепота, ведь Сьерра, как и я, тоже была аномальным явлением; наверное, именно поэтому я и отважилась прийти сюда.
– Дэнни!
Она была мне искренне рада, эта маленькая сухощавая женщина с пушистыми волосами и татуировкой на левой щеке. Моя щека загорелась, и татуировка на ней задвигалась. Я почувствовала, что улыбаюсь, – уголки губ приподнялись, словно сами по себе. Сьерра была похожа на крошечную шаловливую фею, от ее ауры пахло розами и древесной золой – единственный запах мира людей, который мне почему-то нравился.
– А я-то все думала, придешь ты или нет. В прошлом месяце ты не явилась.
За спиной Сьерры, сняв руку с рукояти короткого боевого меча, стояла поджарая шаманка с такой же татуировкой, как у Сьерры; сильные и ловкие движения женщины говорили о ее отличной боевой подготовке. Изящно склонив голову в знак приветствия, шаманка развернулась на каблуках и удалилась. Кора сильно меня недолюбливала, как, впрочем, и я ее. Когда-то между нами произошел конфликт из-за одного скинлина. Он был ее другом, а я сдала его полиции по обвинению в убийстве и незаконной рекомбинации генов. Тогда Кора не сказала мне ни слова, но отношения между нами испортились, и теперь каждый раз, когда я приходила к Сьерре, шаманка молча, но демонстративно поднималась к себе. Потрясающее владение собой. Убить ее было бы для меня просто невыносимо.
– Прости, что в прошлый раз не пришла, – сказала я, вдыхая сильный запах благовоний и лаванды.
Воздух в доме источал такие ароматы, что, как только Сьерра закрыла за мной дверь, я почувствовала, как уходит накопившееся за день напряжение. В маленькой передней было темно, возле стоявшей в нише фигурки Асклепия горели свечи. Стены передней были отделаны деревянными панелями, пол также был деревянный.
– Я была на задании.
– Сколько тебя помню, ты всегда на задании, милочка. Пошли, у меня все готово. Что у тебя сегодня болит?
Как всегда, она сразу приступила к делу, твердым шагом пройдя мимо меня. Если бы я закрыла глаза, то двигалась бы гораздо медленнее. Аура Сьерры протягивала ко мне тоненькие щупальца, давая понять, что узнала меня. Почувствовав пряный аромат исходившей от Сьерры энергии, я подумала о Джейсе. Мы прошли через чистенькую кухню, где на окнах стояли горшки с пряными травами, а под потолком на шнурке лениво покачивался стеклянный шар-подвеска. Все аккуратно стояло на своих местах, на кухонном столе не было ничего, кроме двух винно-красных салфеток и вазы с белыми лилиями, при виде которых я содрогнулась. После Сантино я не могла смотреть на цветы.
– У меня? Болит? – изобразив крайнее изумление, спросила я, когда вслед за Сьеррой вошла в круглую комнату, где журчал маленький фонтанчик, выложенный черными камушками; посреди комнаты стоял топчан, накрытый свежими белыми простынями.
«Что у меня может болеть? Ничего. Только плечо. Рука. Сердце».
– Ничего у меня не болит. И чувствую я себя вполне нормально.
– Врешь. Ну да ладно. – Сьерра привычным движением разгладила простыни. – С чего начнем?
Я пожала плечами и тут же вспомнила, что Сьерра меня не видит. Сняв пальто, я повесила его на вешалку возле двери, неловкими пальцами правой руки расстегнула ремень с кобурой.
– Со спины, с чего же еще. Как всегда. Ты примени только магию, больше ничего не нужно.
Склонив набок головку, Сьерра прислушивалась к моим движениям.
– Пахнет порохом. Ты ранена?
Я снова улыбнулась. До Рио я не улыбалась месяцами.
– Потрясающе. Да, я немного грязная. Извини. – Сняв сапоги, я в одних носках зашлепала по полу. – Ты не возражаешь?
Будь я человеком, мне пришлось бы отмываться химикатами, чтобы смыть кровь; а так испачкалась только моя одежда, что же касается кожи, то она просто впитала в себя черную сукровицу, и все. Сьерра, как любой псион, видела черный огонь, сверкающий в моей ауре, который указывал на мое родство с демонами, и все же ни разу не предложила мне воспользоваться химикатами, решив, что все, что исходит от меня, для нее не опасно. Ее интересовали только открытые раны, а вот их-то у меня и не было. Во всяком случае, снаружи.
