Я босиком прошел на кухню и открыл ему жестянку чего-то вкусного. Что хорошо в Орландо – он не привередлив в еде. Его излюбленными блюдами были авокадо и сырая печенка, но он охотно лопал почти все, что я клал ему в миску. Ел он всегда очень медленно, иногда делая паузу между кусками, дабы обдумать, что же он ест. Если сказать ему что-то, пока он жует, его рот переставал двигаться, и, прежде чем продолжать трапезу, кот, хоть и слепой, смотрел в твоем направлении и ждал, пока ты закончишь.
Готовя себе кофе и тосты, я прокрутил в голове вчерашний день: назад, вперед и со многими стоп-кадрами. Это напомнило мне спортсмена, просматривающего запись прошлой игры, чтобы отметить как собственные слабости, так и промахи своих противников.
Когда зазвонил телефон, я думал о словах, что Марис сказала мне в самолете на обратном пути: «Сегодня выдался один из таких деньков, которые утомляют на всю оставшуюся жизнь».
Телефон прозвонил четыре раза, пока я взял трубку.
– Уокер, ты ей еще не звонил?
– Нет. А надо?
– Конечно! Ты что, сам не понимаешь, как она напугана и как ей одиноко?
– Николас, еще девять часов утра! Не думаю, что она уже напугана и одинока. Послушай, мы говорили об этом, но я хочу спросить еще раз: тебе это действительно ничего, если я приглашу ее куда-нибудь?
– Абсолютно. Я знаю, что ты думаешь, но мы действительно не заходили далеко. Не становись параноиком раньше времени.
Прежде чем позвонить, я почистил зубы.
– Алло, Марис? Это Уокер Истерлинг.
– Привет! Я только что вернулась, пять минут назад. Выходила купить все нужное, чтобы разместиться здесь на неопределенный срок: зубную щетку, мыло и тушь для ресниц. Я даже зашла в магазин игрушек и купила пару наборов «Лего».
– «Лего»? И что вы с ним делаете?
– А что, Николас вам не говорил? Я с этим работаю. Я делаю конструкции из «Лего». Строю из них города. Из «Лего», бальзового дерева, иногда из папье-маше. Когда-нибудь я покажу вам. Я строю свои собственные города, чтобы заработать на жизнь, и люди действительно их покупают.
– Выставляетесь в галереях?
– О да. У меня была большая выставка в Бремене не так давно, продала почти все. Я так обрадовалась и так разленилась, что ничего не делала два месяца. Потом я обнаружила, что деньги кончились и пора снова браться за работу. К несчастью, это случилось как раз тогда, когда за меня взялся Люк.
– Марис, у вас сегодня есть время? Могу я пригласить вас на кофе или на обед?
– Я хотела то же самое спросить у вас.
– Правда? Тогда, может, устроим это прямо сейчас? Я не завтракал в надежде, что вы окажетесь голодны.
Через полчаса мы встретились на Грабене – одной из главных венских пешеходных улиц. Побывать там всегда приятно, здесь полно прогуливающихся, , кафе на открытом воздухе, шикарные магазины.
Я пришел раньше времени, и что-то толкнуло меня зайти в кондитерскую «Годива» и купить Марис два шоколадных мячика для гольфа.
Выходя оттуда, я увидел, как она пробирается по улице к собору Святого Стефана, где мы условились встретиться. Какое-то время я наблюдал за ней. Мне пришла в голову одна мысль, и я быстро двинулся наперехват. Оказавшись футах в десяти позади, я замедлил шаг, желая посмотреть реакцию людей на эту высокую женщину в красной шляпке.
И я не был разочарован. Мужчины наблюдали за ней с восхищением, женщины бросали два взгляда: первый, признающий достоинства, второй, быстро пробегавший с головы до ног, – оценивавший ее одежду и обращение с косметикой.
Я прикоснулся сзади к ее локтю. Не оборачиваясь, она дотронулась до моих пальцев.
– Это должен быть Уокер. Ха, это и в самом деле вы!
– Вы довольно доверчивы. А что, если бы рука была не моя?
– Если бы это были не вы? Но это должны были быть вы. Кого еще я сегодня знаю на Грабене?
– Но как вы можете быть такой уверенной после того безумия, что вам пришлось испытать в Мюнхене?
– Просто я хочу доверять людям. Если стану пугливой и подозрительной, значит, Люк действительно добился своего, хоть мы и далеко. Где же | §. нам поесть? Кафе «Диглас» еще живо?
К моему удивлению, ей было тридцать пять лет – больше, чем казалось с виду. Ее отец был одним из тех беспокойных инженеров, что таскают семью за собой по всему миру, присматривая за строительством то университета в Парагвае, то аэропорта в Саудовской Аравии. В семье было двое детей: Марис и ее старший брат Инграм, диск-жокей в Лос-Анджелесе.
Она ходила в школу для иностранцев в шести разных странах, пока в восемнадцать лет не поступила в Тайлеровскую художественную школу в Филадельфии, чтобы изучать живопись и скульптуру.
– Но школа и я были как вода и масло – никак не соединишь. С самого начала мне хотелось работать со всевозможными сумасшедшими вещами вроде «Лего», и мелками, и этими маленькими резиновыми солдатиками, что продаются в пластиковых пакетах в супермаркете. Вы понимаете, о чем я? Только этого я по-настоящему и хотела, но там этим совсем не занимались. Поэтому я делала заурядную тупую работу, а через два года ушла оттуда. Я поехала в Гамбург, потому что там жил один из моих величайших героев – Хорст Янссен, художник. Я решила, что раз он там живет, это и будет моей исходной точкой. Однажды летом я поехала туда и там осталась. Работала в барах и ресторанах, где удавалось найти место. Я научилась немецкому, принимая заказы и говоря посетителям, сколько платить… Я работала в одном баре под названием «Иль Джардино», где после работы собирались все гамбургские модели и фотографы. И в самое напряженное время, около половины двенадцатого ночи, ко мне подошел мужчина и попросил подержать букет белых роз. Ну, на самом деле он не попросил, а просто вручил его мне и вышел. У меня в одной руке был огромный поднос с пустыми стаканами, а в другой оказались все эти прекрасные цветы. Я не знала, что положить, и потому стояла посреди зала и смеялась… А тот мужчина вернулся с фотоаппаратом и стал меня снимать. Я картинно подняла букет, и стала позировать, как Бетти Грейбл, насколько могла со всеми этими стаканами и цветами! Закончив снимать, он протянул мне карточку и сказал, чтобы пришла на просмотр на следующий день. Это был фотограф Ово. Вы ведь слышали о нем, да? Ну, а самое потрясающее: на следующий день я обнаружила, что Ово – женщина! Когда я пришла в студию, там посреди помещения стояли ее ассистенты и модели, и было совершенно очевидно, что это женщина… Мне показалось ужасным, что я когда-то думала иначе!
Марис продолжала говорить о своей карьере модели, о трех месяцах в Египте, о жизни со знаменитым немецким оперным певцом. Событий и приключений хватило бы на три разные жизни. Ее тридцать пять лет были так насыщенны и захватывающе интересны, что не раз мне приходило в голову: возможно, она привирает. Мне доводилось знать великих лжецов, и я наслаждался их баснями. Но если с Марис Йорк дело обстояло именно так, это было невыносимо печально и в то же время опасно. Не напал ли на нее и Люк накануне из-за того, что она была прекрасной психопаткой, не способной отличить действительность от того, что ей хочется видеть? И более того: нападал ли на нее Люк вообще?
