– Стон клопов, само собой, вдохновляет, но я…
Она поглядела на меня с еще большим сомнением, но потом вздохнула и поинтересовалась:
– Скажи-ка, Тим, дружочек, а что ты знаешь про то, что здесь произошло с Полей? Сорок три года назад которая.
– А что? – спросил я.
– Так ты знаешь или нет?
– Да все знают, – ответил я. – Поля исчезла. Наш дедушка оглянулся, а ее уже нет. Растворилась.
– Странно, что я узнала про это совсем недавно, – сказала Галка. – Да и то случайно, папаня с чего-то проболтался…
– Ничего странного, – ответил я. – Мрачная фамильная тайна, мне про нее еще в садике рассказывали, в воспитательных целях. Видимо, ты была послушной девочкой, тебя миловали.
– Что же в этой истории воспитательного?
– Ну как же, все просто – не ходите дети гулять в лес, пропадете, потеряетесь в овраге, волки рыщут в буераке, то-се. А ты откуда узнала?
– Нам в школе задали проект, – объяснила Галка. – Название, как всегда, стремное, конечно, «Страницы семейной летописи», но все равно. Я принялась изучать – что там у нас по части семейных летописей, вот и наткнулась. То есть отец рассказал, конечно. Что наша двоюродная бабушка Полина пропала без вести в раннем детстве. На ровном месте. И ее не нашли. Никогда-никогда. А прадедушка разыскивал ее почти десять лет, и летом и зимой, но тоже так и не нашел… а потом…
– Потом он и сам потерялся, – напомнил я. – В конце концов. Где-то тут исчез, в этих местах.
Я обвел рукой пространство за упавшим огородом.
– Да, в конце концов, он тоже потерялся, – кивнула Галка. – По непроверенным данным. Конечно, информации найти почти не удалось, но… – Галка оглянулась с таинственным видом. – Но кое-что накопалось, – сказала она.
– Слухи, – предположил я. – Газетные вырезки.
– Какие газетные вырезки? – Галка постучала себя по голове. – Это семидесятые годы, тогда про такие штуки не писали, тогда все секретно было. Но ты прав. Слухи, городские легенды, я проанализировала и обобщила.
– Ну, покажи.
Галка сощурилась:
– Зачем тебе?
– Как – зачем?! – удивился я. – Ты же сама вспомнила! Проект «Скелеты в шкафу», все такое. А потом, все равно скучно, делать нечего, почитал бы, что ли.
Галка задумалась.
– Да не переживай ты так, – успокоил ее я. – Я не собираюсь твой проект присваивать, у меня свой есть, я про леденцовые коробки пишу, мне пропавшие без вести не очень интересны.
– Ну, хорошо, – сказала Галка. – Хорошо. Только… только надо пойти на место.
– На какое место? – не понял я.
– На то самое. Ну, где Поля пропала.
Я поморщился:
– Так это… километров пять отсюда.
– Три, – перебила Галка. – Три километра отсюда.
Она поглядела на меня… Ну вот как тогда, когда фотографировала мое зимнее фиаско.
– Знаешь, я не очень точно знаю где, – попытался отбрыкаться я. – Мне давно уже показывали, да там и заросло все, наверное. И комары опять же. Может, ты мне свой проект тут прочитаешь, не усугубляясь?
– Да не, – помотала головой Галка. – Давай прогуляемся лучше, чего уж… Если мы уж тут, то надо сходить, прочитать там.
– Почему именно там?
– Для создания настроения, – пояснила Галка. – Рассказывать о событии на месте самого события – это шикарно. Без этого проект выглядел бы неполно. А так все как полагается, с реконструкцией, по-серьезному. Кстати, для реконструкции нужны какие-нибудь палки – чтобы местность разметить. Приготовь пока, а я сейчас.
Галка убежала в свою комнату, а я стал рубить колья из штакетника и чувствовать себя дураком. Впрочем, это недолго длилось, дураком ведь себя можно чувствовать, только если кто-то уличит тебя в том, что ты дурак, – а здесь кто меня мог уличить? Народу в Октябрьском полтора человека, да и те престарелого возраста, так что можно безумствовать. Потом, мы для местных городские, а городские всегда с придурью, городским прощается.
Показалась Галка, ожидаемо пошутила про Ваню Хельзина, я не ответил, чтобы не вдаваться в препирательства, все равно переспорит, я в споре не богатырь.
Галка успела к походу подготовиться – надела туристические ботинки, рубашку в клетку, рюкзак. На боку у нее болтался фотоаппарат со здоровенным объективом, это она у мамки своей позаимствовала, у тети Ани. Тетя Аня пишет книгу про травоедение и сама же снабжает ее фотографиями своего излюбленного силоса.
– А фотик зачем?
– Все надо фиксировать, – ухмыльнулась Галка. – А вдруг что-нибудь…
– Что?
– Вдруг ты исчезнешь?
Я насторожился. Подумал, что такая особа, как Галка, вполне могла бы устроить мне какую-нибудь хитроумную ловушку, в очередной раз подстроить, чтобы я выглядел дураком, а потом выкладывать в Сеть живописные фото моего позора.
С другой стороны, дома действительно скучно – будешь сидеть на крыльце, нюхать, как мама и тетя Аня томят на кухне в чугуне похлебку из лебеды, рассуждая о необычайной легкости организма, которая от этой похлебки образуется. Можно радио еще послушать, тут есть старинный такой приемник, который после пятиминутного разогрева начинает выдавать передачи областной радиостанции, причем какие-то странные передачи – про торфоразработки, будни леспромхозов и реконструкцию железнодорожного моста, построенного еще в девятнадцатом веке, – никакой музыки, никаких анекдотов. Так что, немного поразмыслив, я решил сходить с Галкой – какое-никакое, а развлечение. Просто надо быть наготове, чтобы она не смогла меня поймать.
– Да не переживай, – махнула рукой Галка. – Это я шучу. Ты что таких кольев настрогал, вампиров, что ли, бить собираешься?
Я ее проигнорировал, и мы отправились к реке.
Я в Октябрьском уже бывал, причем в детстве довольно часто. На реку меня, конечно, одного не пускали, но вокруг поселка я обследовал почти все и ничего интересного не обнаружил – лопухи, овражки, камней много, но интересных нет, в основном розовые булдыри, глубоко вросшие в землю.
Сегодня Октябрьский уменьшился. Когда-то в нем было домов пятьдесят, сейчас чуть больше десятка, да и то все на южном конце. Но улица центральная сохранилась, хотя и заросла по краям из-за того, что ездили по ней теперь редко. Да и ходили тоже редко, так что мы шагали почти по колено в свеженькой траве. Домики вокруг стояли одновременно ветхие, но аккуратные, видно, что в Октябрьском живут в основном старушки, малосильные, но до сих пор аккуратные. Во всяком случае, наличники на почти всех уцелевших домах крашеные, причем некоторые весьма кислотной краской.
Метров через триста единственная улица депрессивного поселка Октябрьский плавно трансформировалась в лесную дорогу; лес на северной оконечности поселка был тоже северный: чистые сосны, почти никакого подлеска, белый мох и просторы. Дорога песчаная и сухая, и, что характерно, никаких следов от машин на ней не присутствовало, так что выглядела эта дорога совсем древней. Прошли по ней метров пятьсот, после чего свернули направо, в сторону реки. Раньше тут водилась тропинка, я помнил, мы ходили с бабушкой за смолой, но теперь тропинки никакой уже не нашлось, и мы двинулись просто через лес.
