По пятницам «Сейнсбериз» работает круглосуточно, думала Эл. Так что я смогу прокрасться в магазин, пока она спит. Нет, не просто спит, это не сработает. Я должна напоить ее. Она представила, как вставляет пластмассовую воронку в горло Колетт и вливает шардоне. Я смогу взять машину, если не разбужу Кол, выезжая со двора. Может, единственный способ — дать ей снотворного. Или вырубить ее. Иди сюда, подумала она, хочешь, я врежу тебе лопатой?
Нет, правда, к выходным он должен уйти. Я скажу ему. Даже если она не разовьет активности по переселению вил и тяпок, в начале неделе сюда припрутся рабочие строить фонтан.
Она заперла черный ход. Пересекла кухню, постояла у раковины, выпила стакан воды. На фронте сарая все спокойно: дверь закрыта, следов на земле нет. Она налила еще стакан. Быстрее, быстрее, думала она, пока не пришла Колетт и не сказала, что водопроводная вода — яд, пока она не сказала, поспешное питье — частая причина смерти страдающих ожирением.
Эл вдруг осознала, что в «Коллингвуде» царит полная тишина.
Она вышла в прихожую.
— Колетт?
Нет ответа. Но сверху доносился скулеж, который становился все громче по мере того, как она поднималась по лестнице.
Она постояла у двери Колетт. Она лежит на кровати и плачет, подумала Эл. Но почему? Она пожалела о том, что сказала мне, о том, что обозвала меня толстухой? Неужели целая вечность бестактности промелькнула перед ее глазами? Навряд ли. Колетт не считала себя бестактной. Она считала себя справедливой.
Без разницы, подумала Эл. Это мой шанс. Пока эмоции отвлекают ее, я прокрадусь в сад и передам свою добычу Марту. Или, если он ушел, занесу в сарай, будет приятный сюрприз к его возвращению.
Вчера она принесла ему три апельсина. Его не слишком впечатлил рассказ о том, как она выкрутилась, заявив, что выжимала из них сок. Он намекнул, что предпочел бы стейк, но она не видела способа устроить в сарае полевую кухню. Так что он получит консервированного тунца. Она надеялась, что он оценит тот факт, что банки были ужасно тяжелыми.
Скрипя ступеньками, она спустилась вниз, оставив Колетт с ее горем, в чем бы оно ни заключалось. В конце пути ее неотвратимо поджидало собственное отражение в стекле. Лицо розовое, словно ветчина. Надо было купить ему мясную нарезку, подумала Эл, чтобы не тащить на себе консервы, хотя, конечно, из-за теплой погоды ему пришлось бы съесть мясо в тот же день. Так я, по крайней мере, обеспечу ему небольшой запас, который он сможет унести в рюкзаке.
Она открыла заднюю дверь, проковыляла к мусорному баку и сунулась за него. Пакеты исчезли. Март, должно быть, ползком вернулся и прихватил их на обратном пути. Что ж, надеюсь, у него крепкие зубы, подумала она, консервный нож-то я не купила.
Наступил вечер, Колетт так и не спустилась; но достаточно, думала Эл, и случайного взгляда из окна спальни на Марта, скользящего по залитой лунным светом лужайке. Ну почему я попросту не дала ему денег и не отправила восвояси? Я не смогла бы дать ему больше, скажем, сотни фунтов, иначе Колетт поинтересовалась бы, зачем я их сняла и на что потратила. О, она спросила бы очень вежливо, зная, что я имею на то полное право, но ей все равно было бы любопытно…
Когда уже почти стемнело, она вышла из раздвижных дверей.
— Элисон? Это ты? — Мишель махала рукой.
А кто еще, интересно, это мог быть? Она неохотно двинулась к забору.
— Пригнись, — попросила Мишель. — Хочу пошептаться с тобой. Слышала об эпидемии среди кроликов?
Эл покачала головой.
— Понимаешь, это очень странно. Не то чтобы мне было какое-то дело до кроликов, я бы никогда не завела животных, ведь у меня дети, а животные разносят всякие токсикозы. Но малыши в яслях уже все глазки выплакали. Они пошли в сад, чтобы покормить кролика, а он лежит в клетке лапками вверх, и жуткая струйка черной крови стекает из его рта.
Наверное, подумала Эл, держать Марта в сарае — это все равно что снова стать ребенком, шалить за спиной у взрослых, красть еду и так далее; бегать на угол, как только удастся раздобыть деньги. Это та самая игра, то кукольное чаепитие, о котором я мечтала. У нас много общего, подумала она, у меня и Марта, он словно мой младший братик. Она заметила, что Март постоянно спотыкается и падает — все из-за лекарств. Она подумала, ма тоже постоянно спотыкалась и падала.
— И что говорят ветеринары? — спросила она Мишель.
— Да считай, ничего, мол, а что вы хотели от кроликов? Пытаются свалить все на еду, якобы мы их плохо кормили. Во всем виноваты владельцы, и точка. Жулики. Эван говорит, ему тоже нет дела до кроликов, но он очень встревожен, в свете того, что происходит с детской площадкой. А ветеринары все отрицают, улавливаешь? Он гадает, не знают ли они что-то, чего мы не знаем.
О боже, сказала она. Наверное, они должны провести вскрытие. Она не знала, что еще сказать. Мне пора, наконец выдавила она и похромала от забора, а Мишель крикнула ей вслед: продержится теплая погода до выходных или нет?
К восьми часам Эл чертовски проголодалась. Колетт не подавала признаков жизни и явно не собиралась спускаться и надзирать за ее ужином. Она прокралась наверх и прислушалась. Вечер все больше и больше напоминал ей о юности. Необходимость ходить на цыпочках, подслушивать у дверей вздохи и стоны в комнатах.
— Колетт, — мягко позвала она. — Ты не подсчитаешь мои калории?
Нет ответа. Она приоткрыла дверь.
— Колетт!
— Да обожрись ты хоть до смерти, — отозвалась Колетт. — Мне-то какое дело?
Она лежала лицом вниз на постели. И выглядела очень плоской. И совершенно никакой. Элисон тихо потянула дверь на себя, так тихо, что надеялась, это продемонстрирует ее безоговорочное уважение к состоянию Колетт, — так тихо, что почти сочувственно.
Она прокралась в сад. Луна еще не обогнула угол «Джеллико» на излучине дороги, и Эл не видела, куда ступает. Ей хотелось постучаться, но разве это не глупо, подумала она, стучать в дверь собственного сарая?
Она чуть приоткрыла дверь. Март сидел в темноте. У него был фонарик и батарейки, но не того типа — вот еще пункт для моего списка покупок, подумала она. Она могла бы принести ему свечи, но боялась, что он устроит пожар.
— Забрал покупки?
— Нет, — ответил он. — Какие покупки? Я умираю с голоду. Падаю в обморок.
— Я дам тебе пятьдесят фунтов, — сказала Эл. — Ступай в Нэпхилл и купи китайской еды навынос, хорошо? Возьми мне комплексный обед на двоих, а себе — чего захочешь. Сдачу оставь себе.
Когда Март ушел, пригибаясь под лучами охранного освещения, она постаралась устроиться поудобнее на парусиновом садовом стуле. От земли под бетонированной площадкой тянуло холодом; Эл подняла ноги и хотела было поджать их, но стул намекнул, что не прочь опрокинуться; металл врезался в спину, и ей пришлось сесть прямо и поставить ноги обратно на землю. Она гадала, что же случилось с покупками.
