— Напрасно иронизируете, — сказал Логинов. — Если начистоту, действительно, много всяких странностей. Впору и в кундигу поверить. Кундига, кстати, не хуже мутанта. Другого я все равно ничего придумать не могу. Но я не об этом. Не скрою, я о вас тут иногда не лучшим образом отзывался. Так вот, судя по тому, как Репин реагировал, вы для него кое-что значили. Жаль, что это не взаимно.
— Откуда вы знаете, что он для меня значил? — вспыхнула Раиса. — Чего вы лезете? Какое вам дело? Если вы правы, он убил абсолютно невинного человека!
— Да, убил! — Николай слегка прихлопнул ладонью по столу. — И получил по заслугам. И те, кто в него стрелял, действовали совершенно правильно. Может и я, окажись на их месте, тоже бы выстрелил.
— Так для чего тогда, черт побери, вы меня сюда приволокли? Все вам более-менее известно, здравого смысла не занимать!
— Я его мало знал, это точно, — перебил Николай. — Но он же был не убийца, и не конченый псих. Я же видел. Что я, убийц и психов не насмотрелся?! Мужик как мужик. Ну, со странностями, но не сумасшедший. Да он и действовал вполне обдуманно. Работник, говорят, был неплохой. Я сегодня утром с ребятами из убойного отдела созвонился. У него поощрений за раскрытие мокрух три десятка. Да не в поощрениях дело. Но я хочу понять, я должен понять, как это все так получилось!
— А зачем это вам? — спросила Раиса.
— Зачем? — Николай потер лоб. Не мог он признаться журналистке в своем чувстве вины, да и объяснять это было долго и сложно. Поэтому Логинов начал со второй причины.
— Что бы там Репин ни натворил, но был он сыщик. Вам это, конечно, ничего не говорит. А если и говорит, то известно — филеры, мордобой, тайные осведомители. Оборотни в погонах, одним словом.
— А филеры, мордобой и оборотни в погонах — это выдумки? — вставила Раиса.
— Не выдумки, — неожиданно легко согласился Логинов. — Вы, журналисты, давно милицию с дерьмом смешали…
— А она не в дерьме?
— В дерьме, — опять подтвердил начальник розыска. — И вы даже не представляете, в каком. Потому что ни хрена в этой теме не понимаете и строчите что попало, всякую галиматью! Я оправдываться не буду. Но, во-первых, если рыба вся протухла, вы что, у нее свежий плавничок найдете? Если все кругом такое, откуда другой милиции взяться? Но сволочь всякая в погонах — это отдельный вопрос. Я про тех, кто не иссволочился, кто хоть что-то делать пытается. Таких законов понаписали, что, если хочешь преступника поймать, вся твоя работа сплошное беззаконие. Того гляди, самого в клетку посадят. Кому это охота?! Но я никак не научусь объяснять ни обворованным, ни родичам убитого, почему злодеи известны, но по воле гуляют?! Да потому, что вину их не докажешь. Там, — Логинов указал пальцем на потолок, — воры сами для себя законы написали. Да черт с ними, мы здесь, у себя живем. Но получается, что из-за них и здесь ничего сделать нельзя. Кто-то глядел на это, глядел да скурвился. А кто не скурвился… Лучше вообще на пожар не ходить, чем стоять руки в брюки, извините, дескать, воду не подвезли.
— Так, может, лучше и не ходить?
— Может и лучше. Я не пойду, вы не пойдете, чистенькими останемся. Пусть все горит ясным пламенем. Будем пожарные машины дожидаться. Только у меня так не выходит. Видно, у вас своя правда, у меня своя.
— Правда, если она существует, то непременно в единственном числе, — сказала Раиса. — В данном случае мне она, признаюсь, неизвестна. Зато известно другое. Встречным палом можно лесной пожар остановить, а можно и вообще все спалить к чертовой бабушке. Так что…
— Так что если на поселок пожар пойдет, — перебил ее Николай, — я хоть встречный, хоть какой пал пущу, потому что у меня других средств нету. А иначе, точно, сгорим. Но мы от темы отклонились… Хотя, может быть, и нет. Может быть, это мы как раз насчет того, что такое сыщик, в смысле — не по должности, а по совести. Когда человек в огонь лезет не по принуждению и не корысти ради, он для меня, не знаю, все равно, как… апостол…
Николай и сам не понял, откуда выскочило это словцо. Журналистка с любопытством взглянула на него.
— Не терзайтесь, не вы виноваты, что Репина убили. Это все Подземелье… Нет, это я так, не обращайте внимания. А насчет апостолов…
Она достала сигареты, щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась. Николай отметил, что совсем не дамское курево у журналистки. И курит она не по-женски, жадно и всерьез. В этой ее манере угадывал Логинов привкус долгого одиночества. Несмотря на профессиональную неприязнь ко всяким «обозревателям», Логинов подумал, что никакая она не «писучка», что-то в ней есть такое, и не зря Репин прилепился к ней.
— Так вот, про апостолов. — Раиса выпустила дым к потолку. — Когда-то давным-давно в Гефсиманском саду — далеко отсюда — остановился бродячий проповедник с компанией своих поклонников. Он к тому времени сильно достал официальных служителей культа крамольными речами. А потому служители в сопровождении толпы явились в сад арестовывать смутьяна. Один из его приверженцев, рыбак по имени Симон, в порыве преданности выхватил меч и отсек ухо рабу священнослужителя. Обратите внимание, не хозяину, а так, собственно, тому, кто под руку подвернулся. Проповедник насилия не признавал и удержал разбушевавшегося рыболова.
Раиса опять окуталась дымом.
— А я думал, вы верующая, — сказал Логинов. — Сейчас модно. Вон и крестик у вас на шее.
— А я и есть верующая, — подтвердила Раиса. — Только Бог у человека в душе, а не в притчах.
— Ну, может и так, — согласился Николай. — У нас тут раньше сектанты жили, тоже Библию не признавали. Сейчас все лоб крестят, а поступают, как специально в геенну огненную намылились. По мне, так лучше уж вообще голову не морочить ни себе, ни людям. Но что-то я ваш рассказ не понял. К чему вы это? Там же не просто людям уши отрезали. Апостол Петр Христа защищал.
Раиса подивилась такой продвинутости собеседника, деревенского детектива, но заострять не стала..
— Знаете, — сказала она, — как ни крути, а Бог есть любовь. И, не останови Учитель рьяного Петрушу, тот, наверное, много чего кому успел бы понаотсекать в благородном порыве.
— Не о том мы с вами говорим, — сказал Логинов. — Христос, Библия! Мы-то люди, а люди испокон веков заповеди Господни не сильно исполняют. Одной любовью не проживешь, не дадут. Можно, конечно, вторую щеку подставлять или вообще в сторону отойти. Пусть всяк творит, что ему заблагорассудится. Но тогда это будет не жизнь, а кошмар. Преисподняя, короче говоря. Значит надо кому-то и с мечом ходить.
— Дорого, я вижу, некоторые платят за это почетное право, — невесело усмехнулась Раиса. — К тому же иногда и не своей монетой.
