потребности в бегстве от быта все более серого, постылого и безыдейного, – я в течение некоторого времени думал, что, возможно, стоит изложить хотя бы один из троицы случаев, самый, на мой взгляд, поразительный. Обычно я если что-то и пишу, то только отчеты по работе – и все же я постараюсь подать эту историю в самом последовательном и предельно откровенном виде. Речь не идет о борьбе за наполовину утраченные воспоминания, поскольку задача состоит по большей части в адаптации выдержек из моего дневника к соответствующему периоду времени. Десять лет работы за плечами – думаю, час настал.
Так получилось, что именно в течение этих десяти лет наш Фонд учредил Комитет психических и оккультных исследований. Как известно, Совет много лет колебался, прежде чем сделать этот шаг, имея в виду крайнее нежелание Фонда ввязываться в какие-либо споры, а также постоянную опасность быть обвиненным в чудачествах или смуте; но в конце концов давление стало настолько сильным, что реакции уже нельзя было избежать. Я думаю, это было неизбежно. Связь между интересом к старым зданиям – среди которых много пришедших в упадок церквей – и к тому, что в народе зовется «привидениями», очевидна. Кроме того, Фонд, как и большинство существующих добровольных обществ, поддерживают в основном пожилые люди.
Исследовательский комитет П. и О., несомненно, проделал хорошую работу, но я не решался представить им свой собственный отчет, несмотря на то, что я, возможно, в состоянии представить целых три. Фонд – очень консервативная (не в политическом смысле, конечно) организация, и моя дилемма – это дилемма госслужащего. Если государственный служащий проявляет инициативу и дела идут хорошо, он не может по характеру своей работы ожидать многого в плане вознаграждения; тогда как, если его инициатива пойдет не по плану, его могут ожидать всевозможные неприятности, от выговора и отказа в повышении до «черной» пометки напротив его имени в списках. Поэтому считается, что способ продвижения по государственной службе или в любой другой области, где условия регулируются государством, заключается в том, чтобы никогда не проявлять инициативу и никогда не поддерживать кого-либо. Это неизбежно, пока мы основываем все наше управление на бюрократической модели. Фонд, конечно, не такой строгий судья, как государство, хотя бы потому, что никто не должен в нем отвечать перед парламентом за его действия. Но вместе с тем Фонд – крупное предприятие, взявшее обязательства не оскорблять никого, если того можно избежать, даже своих прямых критиков.
Отчет, пусть и тщательно отредактированный, представленный мной людям из П. и О. по любому из трех моих дел, мог, по моему мнению, привести к раздорам, к непопулярности автора в различных кругах и, возможно, даже к иску о клевете, в котором будет участвовать Фонд. Есть несколько тем, к которым люди более чувствительны, чем к так называемому «сверхъестественному», чья мера на весах общественности достаточно мала. Если вдруг возникнут какие-либо проблемы, предоставление такого отчета вряд ли будет истолковано Советом как входящее в мои обязанности. Остается только размышлять о массе важной информации, которая никогда не увидит свет по тем же причинам. Я счел за лучшее ограничить распространение моего повествования немногими избранными людьми, загодя обязав их держать уста на замке, и еще одну копию сохранил для потомков, поместив ее в свой небольшой архив.
Особая должность, на которой я трудился, была учреждена, когда рост Фонда, а также объем и разнообразие подведомственных ему объектов, породили множество новых задач – часто срочных, но выходящих за рамки сферы деятельности любого члена штаба. Все они, к слову, набирались исключительно для выполнения ряда обязанностей по сохранению (в самом строгом смысле слова) объектов; их часто продвигали по службе, никто подолгу не засиживался на одном месте. Мои же обязанности варьировались от установки большого количества скульптур в некогда герцогском парке до организации гавани для парусных лодок на острове у побережья Уэльса; от разочаровывающих шести месяцев, посвященных монтажу кинодекораций, до еще более длительного периода, потраченного на пропаганду фестиваля плодородия под открытым небом с пением и танцами. Большая часть моих работ выполнена на открытом воздухе – следовательно, в попытках уклониться от британского климата, местных филистимлян и членов Фонда, многие из которых – завзятые самодуры и наивно полагают, что могут купить расположение любого сотрудника за малую мзду. Многие, но не все. Есть среди них и весьма приятные, гостеприимные люди. Случалось, я цинично предполагал, что в Фонде я – единственный, кто занимается реальными делами, но так во мне всего лишь говорила жалость к себе. Так или иначе, в Фонде я смог добиться гораздо большего, чем на любой другой работе; благодаря ему я твердо стоял на ногах.
События, которые я собираюсь описать, произошли в Кламбер-Корте в Бедфордшире, резиденции семьи Брейкспиров, одна ветвь которой, как говорят, породила единственного англичанина, за все время ставшего Папой Римским (и который также запомнился Папой, обладающим наибольшей физической силой в сравнении с остальными Папами). Ту ветвь, что осела в Кламбер-Корте, представляли две незамужние сестры. Их отец, последний лорд Сент-Адриан, умер много лет назад, и, как говорили, с тех пор мать стала немного странной. По крайней мере, такие ходили слухи в офисе Фонда. В конце концов девушки препоручили заботы о Кламбер-Корте Фонду, но сами остались жить там на правах арендаторов вместе с родительницей. В той же служебной сплетне говорилось, что одно время сестры жили очень разгульно, без чьего-либо контроля, и пустили все баснословное богатство по ветру. Подобные объяснения могли быть правдивы в прежние времена, но в наши дни за ними обычно стоит нечто большее. Гораздо более вероятно, что Брейкспиры, как и большинство клиентов Фонда, разорились в пору одной из великих социальных бурь двадцатого века.
Мое пребывание в этом доме не имело никакого отношения ни к самому зданию, ни к окружающей его собственности, как я объясню позже, но так получилось, что я уже бывал в Кламбер-Корте прежде. Это не входило в мои обязанности, которые не включают в себя какие-либо регулярные обходы. Я поехал туда как рядовой член Фонда – инкогнито. Ранее я часто находил нужным представиться с порога, щегольнув вдобавок тем, как мои коллеги преуспевают в их бесконечной борьбе с разрушением культурного наследия и странными, непокорного нрава людьми, жившими в интересных Фонду домах. В ту пору престарелый президент Фонда часто описывал коллектив как очень большую семью, и это было далеко не просто клише: везде чувствовалось присутствие Фонда, наблюдающего за тем, кто как себя ведет, и от него трудно было отделаться. Конечно,
