Отовсюду к ним тянулись облезлые руки, стараясь ухватить хотя бы небольшой кусок человечины. Зомби вылезали везде, и от них едва удавалось увернуться. Абсурдная идея гнала Олега к котловану, а рассудок заранее противился тому, что задумал осуществить лейтенант. Дикость будущего поступка давила на черепную коробку, но Егоров несся вперед, пока десятки, если не сотни, мертвецов медленно ковыляли следом.
У котлована никого не оказалось, и Олег, взглянув на первую волну приближающихся трупов, столкнул Леху с Мишкой вниз. Мальчишки покатились по склону, обрастая снежной коркой. Когда друзья воткнулись головами в растекшуюся по дну слизь, Олег прыгнул следом. Ворчание мертвецов приближалось, на другом краю котлована уже вырастали серые силуэты.
– Вы что ж натворили такое? – плакал Мишка, размазывая зловонную жидкость по замерзшему лицу. – Нас же теперь всех сожрут!
В земле словно ковырялись огромные кроты. Изрытые мертвецами тоннели сочились снежной влагой, в глубинах невообразимой трясины копались проснувшиеся покойники.
– Нас бы и так сожрали, – срывающимся голосом говорил Олег, глядя на новые фигуры вокруг котлована. – До последнего куска, как остальных.
Леха сидел на земле, смотря в одну точку. Его, казалось, уже ничего не интересовало. Мишка пытался что–то сказать, но издал лишь бессильный стон.
– Но здесь, – продолжал Олег, намазываясь оставшейся после костра дрянью, – может, проживем. Хоть и немножко в другом качестве. Если не разучимся говорить, скажете мне спасибо.
Хрусталики на ресницах Мишки дрогнули. Сверху донесся знакомый вой. Мальчишка медленно опустился рядом с Лехой, из закрытых глаз которого, словно рельсы, тянулись ледяные полоски. Над головами ребят в сплетении деревьев ухнул филин. На востоке занимался рассвет. Мишка обнял друга и, пульсируя крупной дрожью, тоже зажмурился.
Олег уповал на то, что та химия, которая разбудила мертвецов, все еще сохранилась здесь. Огромное кострище с раскисшей землей должно было стать его пропуском в новый мир. Мир без боли и усталости. Без адского холода и болезней. Мир без жизни. Егоров последний раз поднял голову к туманному небу тайги. Его личная стройка БАМа подошла к концу, и Олег лишь надеялся, что успеет ожить до того, как мертвецы оставят от него человечий обрубок.
В котлован спускались десятки бамлаговцев. Падая, спотыкаясь, путаясь в снегу, они шли за своей пищей. Волочили мертвые ноги, чтобы впервые за сорок с лишним лет наконец–то наесться.
– А что, по–вашему, хуже: покойники или дети? – спросил я.
– Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам.
– А покойники все–таки не врываются в нашу жизнь, – сказал Сакердон Михайлович.
– Врываются! – крикнул я и сейчас же замолчал.
Даниил ХАРМС. «Старуха»
Любой человек расскажет вам, что ничего хорошего нет в центральной районной больнице.
Ровным счетом ничего. А уж морг там и вовсе дрянь, особенно если учитывать, что морга как такового в большинстве центральных районных больниц и вовсе нету.
Вот и в Энской ЦРБ морг представлял собой обыкновенный подвал, расположенный под одноэтажным зданием с кирпичным цоколем и деревянными стенами, окрашенными в зеленый цвет. В здании, относящемся к поликлинике, находились кабинеты окулиста, отоларинголога, какие–то лаборатории и подсобные помещения. Многие посетители даже и не задумывались, что в полутора метрах ниже, под полом, на металлических прозекторских столах лежат голые покойники.
Да они там не так часто и лежали. Откуда в маленьком городке, хотя бы даже известном в летописях с 1146 года, взяться множеству мертвых тел? Умрет, бывало, старуха, так у нее и диагноз известен: пора уж. Что ее вскрывать? Что там у старухи внутри может быть интересного? Гадость всякая. Вот и лежит старуха дома, на столе, сложивши на груди руки со свечкою. Над нею то ли плачут, то ли поют другие старухи, которым еще не пора, да гундосит священник в ожидании выплат и обязательного подношения рюмочки. А потом старуху везут на кладбище на грузовичке с открытыми бортами, и еще одна старуха, которой не пора, сидит рядом, свесив ноги в войлочных чунях, и бросает на дорогу еловые ветки.
Говорят, на те ветки наступать ни в коем случае нельзя, а то помрешь вслед за старухою. Разумеется, нелепое суеверие – уж сколько наступает народу на те ветки, и никто, к сожалению, тут же не помер. А то квартирный вопрос в стране решился бы сам по себе, не говоря уже о многих других государственных проблемах.
Так что со старухами не стоит и руки марать, старухам морг не нужен.
Когда кто помоложе умирает, или особенно из милиции, из райкома–райисполкома, из торговли – тогда да, вскрытие. И зашить надо аккуратно, не тяп–ляп, и череп опять же просят не пилить, хотя положено, и рыло побрить надо или там накрасить, если баба. Чего уж, тут и на ладонь чего всегда капнет. Трешка там или пятерка. Или даже десятка.
Но это если своей смертью померши.
А если не своей, а на машине разбился, например, то вскрытие уже делает судмедэксперт. Он был один на три района, так называемый «кустовой», благо аварий со смертельными исходами случалось не слишком много, несмотря на автотрассу поблизости. Однако иногда судмедэксперт не торопился; вот и сейчас в углу лежал на носилках уже двухдневный труп молодого мужичка, который убился, свалившись на «КамАЗе» с моста в мелкую речку. Вернее, мужичок даже не то чтобы убился – его зажало в сплюснувшейся кабине, и помер он от СДС, то бишь синдрома длительного сдавления.
Труп был совсем не страшный: в полуспущенных трико, с татуировкой ПВО на запястье и почему–то в зимней шапке из рыжей собаки, хотя стояло лето.
Страшный же труп лежал на других носилках, в темном углу. То был удавленник со всеми признаками трупной эмфиземы – образовавшиеся при гниении газы уже пропитали подкожную клетчатку и раздули ее до неприличия, особенно лицо и губы. Рожа темно–синего цвета более всего напоминала ожиревшего негра, хотя это был обыкновенный кочегар банно–прачечного комбината, спьяну повесившийся у себя в комнатушке и провисевший там неделю с лишним.
Как видно из всего этого, занятий судмедэксперту предстояло весьма много, что, впрочем, нисколько не волновало местного патологоанатома Обуваева.
На самом деле Обуваев работал стоматологом, но за отсутствием отдельной единицы совмещал две важных должности, закончив специальные курсы при областной больнице. Иметь дело с покойниками Обуваеву нравилось даже больше – в отличие от страдающих зубами, покойники не орали, не дергались, не обещали прийти завтра. Лежали себе и в самом крайнем случае позволяли случайно дернуть рукой или ногой. Посмертный рефлекс.
