В кабинете Малахова повисла тишина. Злая, звенящая в ушах. Даже старинные часы, оставшиеся от старых времен, словно перестали мерно отстукивать колебания маятника, а начали злобно выговаривать «ТИК-ТАК!»
– Я думаю, сейчас и начнется основной разговор? – спокойно спросил Малахов.
– Вы правильно заметили, – согласился Влад так же спокойно.
Во всем облике корреспондента произошли изменения. Из слегка нахального и напористого гостя, развязного журналиста он превратился в хозяина положения, вернее не единоличного хозяина, а одного из равных участников беседы.
– Теперь, видимо, я буду задавать вопросы? – спросил Малахов.
– Нет, не надо вопросов, я сам вам их задам в нужный момент. Вот мой первый вопрос. Не кажется ли вам, что действия ООН по итогам работы вашей комиссии были предопределены и никак не связаны с теми выводами, кото рые вы привели в вашем отчете?
– Разрешите, я оставлю это вопрос без ответа?
– Хорошо, вы же прекрасно понимаете, что такой вопрос содержит в себе ответ, с учетом того, что произошло. – Влад осмотрелся и добавил: – А вы налейте коньяка. И себе, и мне. Я же вижу, что это вам сейчас необходимо.
– Не передергивайте. Мне это было необходимо в начале нашей беседы, а сейчас я не рискну пить коньяк в вашей компании. Ничего личного, но это сугубо профессиональное, – ответил Малахов.
– Конечно, я понимаю, в присутствии противника нельзя расслабляться. А я себе налью! – улыбнулся Влад.
Он встал, подошел к сейфу, щелкнул поворотной рукояткой и достал бутылку. Малахов попытался вспомнить, был заперт сейф на ключ или нет.
– Не беспокойтесь, тут нет никакого трюка, я привык, что именно в таких сейфах в таких кабинетах стоит коньяк, – произнес Влад, наливая себе полстака на. – Так вот, – Влад сделал большой глоток. – Отличный коньяк. Так вот, вы себе никогда не задавали вопрос, почему жители этой деревни держали дома пораженных вирусом?
– Я думаю, ответ напрашивается сам. Много раз, это все знают еще по временам войны, люди часто не соглашались на экстерминацию ближайших родственников. Они надеялись на выздоровление. У каждого всегда есть надежда, что болезнь отступит, – ответил Вадим.
– Да, самое простое объяснение. Люди готовы рисковать своей жизнью, но все-таки не предавать своих близких. Это у ВАС редко случается.
– Слушайте, вы! – Малахов повысил голос. – Я не знаю, что вы понимаете под своей исключительностью, я не знаю, какую организацию представляете, но вы несете чушь! Нет никаких близких. После поражения вирусом человек перестает быть человеком. Это просто набор клеток, который даже и организмом не назовешь. Просто агонизирующая субстанция, пытающаяся совершить лишь одно – расп ространить вирус дальше. И пытаться спаси пораженного родственника или друга – это все равно что труп умершего от бубонной чумы сажать за обеденный стол. Благородство, превратившееся в безумие.
– Вы такой специалист по этике? – буркнул Влад. – Вы уверены, что благородство – это проявление разума? Что любовь – это следствие какого-либо знания? Я вот знаю историю, как один африканский царек убил своего сына за то, что тот видел, как его папа кушают. По их моральным и этическим нормам сын совершил преступление, и папа благородно скормил отпрыска крокодилам. Так что…
– Вы оправдываете убийство?
– Убийство всегда надо пресекать! – громко ответил Влад и дальше уже спокойно: – А вот желание сохранить чью-то жизнь, даже ценой своей, я думаю, неподсудно.
– Я не направлял авиацию на ту деревню, вы прекрасно знаете.
– Я вас уже и не обвиняю, – пожал плечами Влад, скосив глаза в бокал. – Я просто хочу, чтобы вы изменили свое мнение о том, что видели в той деревне. В конце концов, ну разбомбили деревню, ну погибли десяток зомби и сотня… Ну, об этом позже. Ничего страшного. Страшно, что мы никак не можем прийти к взаимопониманию.
– «Мы» кто?
– Ну, я так в лоб не могу объяснить вам… Давайте издалека. Вы в теорию Дарвина верите?
– Это научная теория, в нее нельзя верить. Ее нужно знать и соглашаться или не соглашаться с ней.
– Нужно ли?
– Да, нужно, других же теорий нет…
– Ну, а Адам и Ева…
– Это вера, а не теория. Она не подлежит анализу.
– Ну хорошо, а креационисты? Это ведь так прекрасно – разум из космоса, мы дети галактики и титанов, и мы…
– Это еще хуже, это вера, которая пытается доказать самое себя научными, естественнонаучными методами, так что не будем об этом. – Малахо в улыбнулся – Вы удивительно разносторонне образованы для журналиста… Хотя и путаете понятия.
– А я и не журналист. И я не путаю. Я пытаюсь выяснить, путаете ли вы понятия.
– Выяснили?
– О да, вы мыслите очень рационально и грамотно для военного.
– Ну, я не могу ответить в вашем духе, что я не военный. Но вы знаете, военные бывают разные.
– Знаю, – кивнул Влад. – Скажите, что вы знаете о тигровых лилиях?
– Что? – Вопрос был для Малахова неожиданным. – Ну, лилия, тигровая, цветок. И что?
– Красивый цветок, раскраска редкая.
– Ну и?
– Тигровые лилии всегда заражены вирусом пестролепестности, и именно это вирус делает их лепестки столь прекрасными. – Влад даже изобразил рукой цветок.
– Мне понятен ваш посыл. Но вот я никак не могу сказать, что человек, пораженный вирусом Z , прекрасен. Гниющая плоть, управляемая сигналами спинного мозга и мышечными рефлексами, стремящаяся пожрать все вокруг себя.
– Ну, вы еще вспомните, как выглядит ребенок, больной ветрянкой. А ведь ею надо переболеть.
– Зачем?
– Чтобы потом не заболеть уже взрослым.
– Я не совсем улавливаю вашу мысль.
– Вы и не можете ее уловить, – менторским тоном сказал Влад. – Вы не можете подозревать, что я думаю.
– Так объясните. Я начинаю уставать от этой дискуссии.
– А вы не хотите предположить, что, кроме гипотетического эволюционного пути развития человека и жизни, может существовать и вирусный?
– Я понял, о чем вы, – после некоторой паузы сказал Малахов. – И сразу возражу. Вот вы говорите, что вирус Z – это эволюционный шаг. Но не получается в результате заражения этим вирусом новых красивых лилий, а получаются зомби. К оторые не результат эволюции, а как раз наоборот. Вирус поражает смертельно! Никто не выздоравливает, как в случае ветрянки!
– А если выздоравливает? – тихо спросил Влад.
Повисла пауза. Малахов не отрываясь смотрел на Влада, который и не подумал отвести глаза. Он глядел на Малахова глазами стеклянной совы, бесстрастно и отрешенно.
