– Понятия не имею, – коротко ответил я.
– Тут на обороте кое-что написано, – сообщила мне Спэнджер и начала читать: – «Нам удалось открыть новые методы помощи тем, у кого была изъята часть души. Тесный контакт, похоже, творит чудеса. Всего через несколько часов мисс Калао полностью преобразилась».
– Кто такие имбрины? – поинтересовалась доктор Спэнджер, положив фото на стол и домиком сложив пальцы под подбородком.
Задним числом я понимаю, что это было глупо, но в тот момент мне показалось, что меня приперли к стене и единственное, что мне остается, – это сказать правду. У них были письма и фотографии, и все истории, которыми я до сих пор их потчевал, развеялись как дым.
– Они нас охраняют, – ответил я.
Доктор Спэнджер бросила взгляд на моих родителей.
– Всех нас?
– Нет. Только странных детей.
– Странных детей, – медленно повторила доктор Спэнджер. – И ты считаешь себя одним из них?
Я протянул руку.
– Будьте добры, верните мне мои письма.
– Я их тебе отдам. Но сначала нам надо поговорить, хорошо?
Я сложил руки на груди. Она разговаривала со мной, как с умственно недоразвитым ребенком.
– Так что же дает тебе основания полагать, что ты странный?
– Я могу видеть то, чего не видят другие люди.
Боковым зрением я видел, что родители бледнеют все сильнее. От моих откровений им было дурно.
– В письмах ты упоминаешь какой-то э-э… Пан…петлекон? Что ты можешь рассказать мне об этом?
– Эти письма написал не я, а Эмма, – ответил я.
– Ну да, конечно. Тогда поговорим о ней. Расскажи мне об Эмме.
– Доктор, – вмешалась мама. – Мне кажется, не стоит поощрять…
– Прошу вас, миссис Портман. – Доктор Спэнджер подняла ладонь. – Джейк, расскажи мне об Эмме. Это твоя девушка?
Я увидел, как поползли вверх брови отца. У меня еще никогда не было не то что девушки, но даже настоящего свидания.
– Думаю, она была моей девушкой. Но сейчас мы вроде как… расстались.
Доктор Спэнджер что-то записала, затем начала постукивать кончиком ручки по подбородку.
– А когда ты ее себе представляешь, как она выглядит?
Я отшатнулся, вжавшись спиной в спинку кресла.
– Что вы имеете в виду – я ее себе представляю?
– Ой! – Доктор Спэнджер поняла, что дала маху, и поджала губы. – Я хотела сказать…
– Ладно, все это чересчур затянулось, – вмешался отец. – Джейк, мы знаем, что эти письма написал ты.
Я чуть не выпрыгнул из кресла.
– Что вы знаете? Это даже не мой почерк!
Отец извлек из кармана еще одно письмо – то, которое написала ему Эмма.
– Это ведь написал ты, сознайся? Это тот же почерк.
– Это тоже была Эмма! Смотри, тут даже имя ее стоит!
Я попытался выхватить у него письмо, но отец отдернул руку.
– Иногда нам чего-то хочется так сильно, что мы начинаем фантазировать и верим в то, что наши фантазии реальны, – произнесла доктор Спэнджер.
– Вы думаете, я чокнутый! – закричал я.
– Мы такое слово не употребляем, – ответила доктор Спэнджер. – Прошу тебя, Джейк, успокойся.
– Как насчет почтовых марок на конвертах? – напомнил им я, показывая на письма на столе доктора Спэнджер. – Они пришли из Лондона!
Отец тяжело вздохнул.
– В прошлом семестре ты в школе изучал фотошоп, Джейки. Может, я и старый, но я знаю, как легко все это подделать.
– А снимки? Я и их подделал?
– Это фотографии твоего дедушки. Я уверен, что уже их видел.
У меня шла кругом голова. Меня предали и выставили на посмешище. Я сгорал от стыда. А потом я вообще перестал отвечать, потому что все, что я говорил, только еще больше убеждало их в том, что я утратил рассудок.
Я с трудом сдерживал негодование, пока они говорили обо мне так, как будто меня там вообще не было. Новый диагноз доктора Спэнджер заключался в том, что я страдаю «радикальным отрывом от реальности» и что все эти «странные дети» – часть замысловатой системы галлюцинаций, сконструированной моим мозгом, включая мифическую девушку. Будучи очень умным, я сумел на протяжении долгих недель дурачить окружающих, заставляя их считать себя нормальным. Но теперь письма доказали, что до исцеления еще очень далеко и я даже могу представлять угрозу для себя самого. Она порекомендовала безотлагательно поместить меня в «клинику» для «реабилитации и наблюдения». Насколько я понял, так у психиатров называется психушка.
Оказалось, что у них все было спланировано заранее.
– Это всего на неделю, от силы на две, – успокоил меня отец. – Это очень хорошее место, супердорогое. Считай это небольшими каникулами.
– Отдайте мне письма.
Доктор Спэнджер сунула письма в папку.
– Прости, Джейк. Мы решили, что будет лучше, если они останутся у меня.
– Вы мне солгали! – воскликнул я.
Бросившись к ее столу, я попытался их схватить, но Спэнджер оказалась проворной и успела отскочить вместе с папкой. Отец что-то крикнул и схватил меня, а секунду спустя в кабинет ворвались двое моих дядьев. Все это время они ожидали в коридоре, чтобы не позволить мне сбежать, попытайся я это сделать.
Они вывели меня на парковку и усадили в машину. Мама нервно пояснила, что дяди несколько дней поживут у нас, пока в клинике не освободится для меня место.
Они боялись оставаться со мной наедине. Мои собственные родители. Кроме того, они не хотели нести за меня ответственность и поэтому решили умыть руки, отправив в клинику. Как будто речь шла о необходимости перебинтовать травмированный локоть. Давайте уж называть вещи своими именами, – думал я, – речь идет о дурдоме, каким бы дорогим он ни был. Там у меня не получится делать вид, что я глотаю лекарства. Выплюнуть их мне уже никто не позволит. И уж точно мне не удастся одурачить врачей россказнями об амнезии и бессознательном бродяжничестве. Они будут пичкать меня нейролептиками и тиопенталом, пока я не выложу им все, что знаю о Странном мире. Получив доказательство того, что мое безумие не поддается коррекции, они будут вынуждены запереть меня в палате, обитой войлоком, до конца моих дней.
Я понял, что мне конец.
* * *
На протяжении последующих нескольких дней с меня не спускали глаз, как если бы я был преступником. В соседней со мной комнате всегда находился кто-то из родителей или дядьев. Все ожидали звонка из клиники. Видимо, это было весьма популярное место, потому что меня собирались запихнуть туда, как только там освободится место, что могло произойти в любой день.
– Мы будем навещать тебя каждый день, – заверяла меня мама. – Джейки, я обещаю тебе, что это всего на несколько недель.
Всего на несколько недель. Ну да, так я и поверил.
Я пытался с ними беседовать. Я их уговаривал. Я умолял их найти графолога, который подтвердил бы, что письма написаны не мной. Так ничего и не добившись, я сменил тактику. Я признался в том, что действительно написал эти письма (хотя, разумеется, это было не так). Я сказал, что понял, что сам все это придумал, и на самом деле не существует ни странных детей, ни имбрин, ни Эммы. Это их обрадовало, но решимости не поколебало. Позже я случайно услышал, как они шепчутся друг с другом, и узнал, что ради того, чтобы забронировать мне место в очереди на лечение в этой дорогущей клинике, они заранее заплатили за первую неделю моего там пребывания. Пути назад не было.
Я задумался о побеге. Я мог схватить ключи от машины и попытаться уехать. Но меня все равно бы поймали, и это лишь усугубило бы мое положение.
Я фантазировал о том, как мне на помощь приходит Эмма. Я даже написал ей письмо, рассказав обо всем, что со мной произошло, но не мог его отправить. Даже если бы мне удалось незаметно выскользнуть к почтовому ящику, почтальон возле нашего дома больше не показывался. Но даже если бы она и получила письмо, что бы это изменило? Я находился в настоящем, далеко от петли. Она все равно не смогла бы приехать.
