Ознакомительная версия.
Я прыгаю с края крыши — и меня подхватывает восходящий ветер.
Я маленькая, крохотная, тоненькая, невесомая. Мои ноги босы, на мне — пижама. Я лечу, подхватываемая ветром, и приземляюсь на серебристом шифере соседней крыши. Там, внизу, поднимают белёсые глаза бледные лысые упыри. Они ворчат, они шевелятся, они приходят в движение. Они идут на крышу, но я уже на другом её краю, и мои пятки толкают край крыши прочь, вниз.
Я прыгаю, и лечу, и бегу, и снова прыгаю, а в бесконечных восьмиэтажных домах просыпаются упыри, и бредут, шатаясь, наверх, и набирают скорость, и выскакивают, наконец, из окон дворницких, протягивая ко мне длинные белые руки, но я уже снова прыгаю, и снова лечу, и снова бегу — наперегонки с теми, кто проснулся и бросился по лестницам наверх в следующем доме.
Я танцую, и юбки мои взмётываются крыльями, плещутся волнами, распускаются гигантскими цветами. Качаются, тоненько звенят в моих ушах серьги, сверкают браслеты на руках. Я изгибаюсь, извиваюсь, выворачиваюсь и тут же упруго, свободно распрямляюсь. Я качаю бёдрами, бью бёдрами, трясу бёдрами. Руки мои — змеи, руки мои — птицы, руки мои — ветви.
Я погружаюсь в воду, лёжа, распластавшись, я опускаюсь, я всё ниже, и вода всё прозрачнее, и круглощёкая луна заглядывает сквозь неё в моё бледное лицо. Холодные водяные пальцы моют, полощут, выбеливают мои волосы, мои глаза, мои щёки, мои губы.
Я прыгаю, и лечу, и бегу, и скольжу, и верчусь, и выгибаюсь, и погружаюсь, погружаюсь, погружаюсь.
Крыша блестит за крышей, провал чернеет за провалом. Бегут, хрипят, тянут руки упыри.
Рвёт, дёргает нервы песня.
Леденит лёгкие, бронхи, желудок речная вода.
Вот и последняя. Там, за ней, лес, и в лесу — башня. Мне не долететь, но женщина, что стоит рядом, может отвести меня — если ей понравится танец. Если же нет — я оглядываюсь: все крыши покрыты бледной, злобной, колышущейся массой. В этом доме упыри пока спят, и крыша свободна, но стоит женщине уйти, и они проснутся.
Как красива эта женщина! Так прекрасны бывают только матери. Кожа её светится жемчугом, волосы блестят серебром, глаза сверкают — я не помню, где видела ещё этот яростный, пронзительный голубой свет, но он и знаком, и прекрасен, и пугающ.
— Танцуй! — говорит она. И я танцую. Я кружусь по крыше, то ближе к краю, то дальше, я прыгаю, я взмахиваю руками, я трепещу, я дразню, я угрожаю, я нежна, я дика, я счастлива — и она улыбается мне, ей нравится! Она берёт меня за руку — мы прыгаем вместе — под нами проносятся страшный чёрный провал улицы и колючие верхушки деревьев — приближается огромное окно, и я падаю на каменный пол, и поднимаюсь, озираясь. Здесь темно, и холодно, и грязно. На пол ложится свет из окна — нет, двери, и в этот свет вступает мужчина. У него большие чёрные глаза, толстые красные губы, но я тут же забываю о его лице, учуяв его кровь под покровом крепкой, но всё же такой соблазнительно тонкой кожи. Сколько в нём крови, сколько в ней силы! Я втягиваю воздух то носом, то ртом, словно пытаясь поймать не только запах, но и вкус. Он что-то говорит мне, но я понимаю только одно — передо мной добыча, лакомая, сытная. Ей нужно вспрыгнуть на холку, и прокусить вену возле уха, и лакать, сосать, хлебать тёплую пряную жидкость. Мягким охотничьим шагом я трушу вкруг него, набирая потихоньку скорость, готовя мышцы и суставы к прыжку, руки — к захвату, челюсть — к укусу. Он поворачивается и поворачивается следом за мной, он говорит и говорит, но я не слышу, не понимаю, и не хочу ни слышать, ни понимать. В моём горле что-то клокочет, мои губы расползаются, обнажая клыки и резцы. И, когда я почти готова прыгнуть — пусть спереди, сбоку, уже не важно, я не сомневаюсь в успехе — он вдруг выхватывает нож и взрезает себе тыльную сторону ладони. Протягивает мне — словно для поцелуя — и я, взвизгнув, заскулив, кидаюсь к нему, падаю на колени, хватаю его кисть обеими руками, припадаю к сочащейся красным, тёплым, солёным ране, как младенец к материнской груди, я пью, лижу, высасываю, дрожа от жадности, нежности, счастья. И, насытившись, напившись, наполнившись блаженством, я поднимаю к мужчине счастливое лицо и улыбаюсь в ответ на его улыбку, одновременно ласковую и торжествующую.
И только теперь чувствую, что мою шею обхватывает серебряными монетами и звеньями то ли ожерелье, то ли ошейник.
Прёмзель — немецкое название города Пшемысль.
Данке шён (немецкий) — большое спасибо.
Перевод А. Гелескула.
Янош Бихари (24.10.1764 — 26.04.1827) — реально существовавший цыганский скрипач и композитор, известный и любимый в Венгрии; один из создателей жанра «вербункош».
Пишта Данко (14.06.1858 — 29.03.1903) — реально существовавший цыганский скрипач и композитор, написавший немало песенок, до сих пор популярных в народе и часто воспринимающихся венграми, как народные.
эдеш (венгерский) — милая.
апука (венгерский) — папочка.
Университет Корвина — один из лучших университетов Будапешта, основан в 1920 году. Назван в честь венгерского короля Матьяша I по прозвищу «Ворон» (лат. Соrvinus).
Премьер д'Эсте — Франц Фердинанд Карл Людвиг Йозеф фон Габсбург, эрцгерцог д'Эсте.
кёсёнём, сеп (венг.) — спасибо, красавица
адь кеньерет, эдёш (венг.) — дай хлеба, дорогая
ха танцольни велем (венг.) — если он со мной потанцует
Адь кет кола… кет калача… кет баб… кольбас… фекете… кет фогкефе… кет канал… таска (венгерский) — Дай две кола… два калача… две фасоль… колбаса… чёрный… два зубные щётки… две ложки… сумка
Бре, време вам йе истекло, хочете ли доплачати? (серб.) — Эй, ваше время истекло, доплачивать будете?
само штрудле и пите (хорв.) — только штрудли и питы
двие каве, осам штрудла (хорв.) — два кофе, восемь штрудлей
Ништо, ништо. Па не говорите хрватски? (хорв.) — Ничего, ничего. Не говорите по хорватски, да?
Ознакомительная версия.
