В менее просвещенные времена женщина, пишущая в жанре, привлекающем в основном мужскую аудиторию, частенько скрывала свой пол псевдонимом. Соответственно, мужчины, которые писали романтические истории, часто прятались за женскими фамилиями. Опасность здесь, вероятно, в том, что «я» и второе «я» могут перепутаться, в результате чего может обнаружиться, что вы приобрели совершенно новый гардероб, кардинально отличающийся от того, каким пользовались годом раньше, а некоторые из наиболее важных частей вашего тела остались на столе хирурга.
Творцы большой литературы зачастую используют псевдонимы для тех произведений, которые с удовольствием читают обычные люди. Они верят, что читательский успех есть абсолютное доказательство того, что данное произведение не имеет никакой литературной ценности, и пусть им нравится получать гонорары за произведения, выпускаемые массовыми тиражами, они не хотят, чтобы их опознали в авторах этих произведений. До конца 1940-х годов граница между большой и массовой литературой была столь размыта, что ее, можно сказать, и не существовало. Многие писатели работали и тут, и там под своим настоящим именем, и их авторская репутация нисколько при этом не страдала. В качестве примера можно назвать Джона Ф. Маркуонда [30], который получил Пулитцеровскую премию и хвалебные отклики критиков на свои повести и романы, относящиеся к большой литературе, и при этом писал детективы, главным персонажем которых выступал некий мистер Мото. В наше время такому не бывать. Во-первых, мистер Маркуонд умер достаточно давно, а потому ему не приходилось укладываться в сроки, обусловленные контрактом, и участвовать в долгих рекламных турах своих новых книг. Более того, после окончания Второй мировой войны американские литературоведы и критики заняли крайне элитистскую позицию, граничащую с презрением к мнению массового читателя, которую и выражают самыми разными способами, включая жесткое разделение литературы на санкционированные и презираемые жанры. Ожидаемым эффектом такого разделения стало превращение писателей-жанровиков в блестящих хроникеров жизни обыкновенных мужчин и женщин, а ведь когда-то этой работой занимались исключительно большие писатели. При этом неожиданный эффект заключался в том, что большинство авторов большой литературы стали креативными трусами, боящимися выйти за узкие рамки, установленные этими самыми литературоведами и критиками.
Некоторые писатели пользуются псевдонимами, потому что включены в списки «на похищение» инопланетянами, и ощущают необходимость скрыть свой литературный талант, чтобы избежать нежелательных проктологических исследований на борту их звездолета.
Другие писатели берут псевдоним после того, как просыпаются в незнакомом городе, чтобы обнаружить полную потерю памяти. У них нет удостоверения личности, подушечки их пальцев сожжены кислотой, им сделали пластическую операцию, благодаря которой ближайшие родственники и друзья не могут опознать их даже по большим газетным фотографиям. Они, конечно, чувствуют, что в прошлой жизни были писателями, но не могут вспомнить ни одной написанной строчки, а потому им приходится делать себе имя повторно. Некоторые выбирают простые имена, имеющие отношение к жанру, в котором они собираются работать: Джо Мистери, Боб СайФи, Бренда Романс. У вторых фантазия побогаче: Микки Мистериозо, Роберт Рокетбласт, Бритни Хитер Слинкисайз. Третьи останавливают свой выбор на совсем уже непотребных фамилиях, скажем, Люк Флегм или Кэтлин Гастроэнтоптоз [31], и их литературные карьеры развиваются особенно успешно.
В сравнении с причинами, побуждающими писателей брать себе псевдоним, причины, заставившие меня опубликовать роман «Дверь в декабрь» под именем Ричарда Пайджа, прозаичны, если не сказать скучны, вот почему я дальновидно перенес их обсуждение в завершающую часть послесловия. В 1984 году, когда я написал этот роман, я успешно публиковался под собственным именем (Дин Кунц), а также под псевдонимом Лей Николс. Приятный во всех отношениях господин, который публиковал книги Дина Кунца в издательстве «Беркли букс», перешел в конкурирующее издательство «Нью америкэн лайбрери». Он понимал, что я, скорее всего, не захочу издавать новые книги под своей настоящей фамилией в издательстве, куда он перешел на работу, но знал и другое: я был недоволен сотрудничеством с издательством «Покет букс», где мои книги выходили под псевдонимом Лей Николс. Согласно контракту с «Покет букс», мне оставалось написать под этим псевдонимом только одну книгу. Приятный во всех отношениях господин предложил мне подписать с ним контракт на книгу, которая по жанровым особенностям будет соответствовать другим книгам Лея Николса, но издать ее в его издательстве под другим псевдонимом — Ричард Пайдж. И, после того как я передал бы в «Покет букс» последний роман Николса, оговоренный контрактом, я мог перейти вместе с Николсом в «Нью америкэн лайбрери», где известный псевдоним появился бы на книге, которая во всех планах значилась как роман Пайджа. Что-то в этом было нечестивое, даже дьявольское, но таковы нравы издательского мира.
А потом, я как раз передал последний роман Николса в «Покет букс» и уже засел за роман Пайджа, приятный во всех отношениях господин вновь поменял работу, перешел в «Покет букс». Он стал издателем Лея Николса и пообещал решить все проблемы, которые у меня были с «Покет букс». Такое изменение ситуации я только приветствовал, но мне не удалось убедить «Нью америкэн лайбрери» взять обратно выплаченный мне аванс, даже с процентами, и аннулировать заключенный контракт. В результате я написал «Дверь в декабрь», и в 1985 году на прилавки попал мой первый и единственный роман, опубликованный под псевдонимом Ричард Пайдж.
Девятью годами позже книги под моей собственной фамилией так хорошо продавались (несмотря на то, что я отклонил последнее и самое щедрое предложение Сатаны продать свою душу), что я более не пользовался псевдонимами. Я даже переиздал книги Лея Николса под своим именем («Сумерки», «Глаза тьмы», «Дом грома», «Ключ к полуночи», «Призрачные огни»), и все они стали бестселлерами среди изданий в обложке. Вот почему издательство «Нью америкэн лайбрери» предложило проделать то же самое с романом «Дверь в декабрь». Мы заключили новый договор, в 1994 году они отправили в магазины два миллиона экземпляров, и все остались довольны результатами продаж, кроме Сатаны.
В наши дни, когда люди спрашивают меня, что случилось с Ричардом Пайджем, я всегда говорю им правду (метафорическую): «Я оглоушил его тупым тяжелым предметом, купленным на распродаже тупых предметов в „Кмарте“, сжег в дровяной печи, что стоит у меня во дворе, и украл его маленькое, но приносящее неплохие деньги литературное наследство».
В снабженной комментариями библиографии «Спутник Дина Кунца», книге о моей работе, великодушный библиограф пишет о романе «Дверь в декабрь»: «Это исследование разлагающего влияния власти и стремления к тоталитаризму написано мрачно, как и многие произведения автора, но мрачность романа уравновешивается образом Дэна Холдейна, реплики которого не столь ироничны, сколь едки». Насчет уравновешивания судить, конечно, читателю, но я действительно хотел исследовать вышеуказанные аспекты, хотя книга эта также и о том, как семейные узы и любовь могут перебороть эти зловещие силы.
Те из вас, кто был моим постоянным читателем, знают, что я всегда пишу о могуществе семейных уз, любви, веры, надежды. Я уже утверждал не один раз и готов повторить вновь и вновь: никому из нас не удастся спасти себя самому; мы все — инструменты спасения друг друга, и только благодаря надежде, которую мы даем друг другу, мы поднимаемся из тьмы к свету. Я стараюсь жить по этим принципам, и за исключением одного эпизода с дровяной печью, думаю, мне это удается.
