— И еще одна просьба, — добавила она после минутной паузы, — она не столь существенна и необходима, как первая, но я желаю, чтобы вы сделали одну вещь для меня, и прошу согласиться.
Мы все молча кивнули головами.
— Я желаю, чтобы вы прочли надо мной обряд погребения.
Ее прервал громкий стон мужа: взяв его руку, она приложила ее к своему сердцу и продолжала:
— Ты должен хоть когда-нибудь прочесть его надо мной. Какой бы ни был выход из этого страшного положения, это будет утешительной мыслью для всех или некоторых из нас. Надеюсь, прочтешь ты, голубчик мой, чтобы он запечатлелся в моей памяти навеки в звуках твоего голоса… что бы ни случилось.
— Но, дорогая моя, — молил он, — смерть далека от тебя.
— Нет, — ответила она, — я ближе к смерти в настоящую минуту, чем если бы лежала под тяжестью могильной насыпи.
Как я могу — да и вообще кто-нибудь — описать эту страшную сцену во всей ее торжественности. Даже скептик, видящий одну лишь пародию горькой истины во всякой святыне и во всяком волнении, был бы растроган до глубины сердца, если бы увидел маленькую группу любящих и преданных друзей на коленях вокруг осужденной и тоскующей женщины; или услышал бы страстную нежность в голосе супруга, когда он прерывающимся от волнения голосом, так что ему приходилось временами умолкать, читал простой и прекрасный обряд погребения.
— Я… не могу продолжать… слова… и… не хватает у меня… голоса…
Она была права в своем инстинктивном требовании. Как это ни было странно, какой бы причудливой ни казалась нам эта сцена, нам, которые находились в то время под сильным ее влиянием, впоследствии она доставила большое утешение; и молчание, которое доказывало скорый конец свободы души миссис Харкер, не было для нас полным отчаянием, как мы того опасались.
Дневник Джонатана Харкера
15 октября. Варна.
Мы покинули Черинг-Кросс 12– го утром, приехали в Париж в ту же ночь и заняли приготовленные для нас места в Восточном экспрессе. Мы ехали день и ночь и прибыли сюда около пяти часов вечера. Лорд Годалминг отправился в консульство справиться, нет ли телеграммы на его имя, а мы расположились в гостинице. Дорогой, вероятно, происходили случайности; я, впрочем, был слишком поглощен желанием уехать, чтобы обращать на них внимание. Пока «Царица Екатерина» не придет в порт, для меня не может быть ничего интересного на всем земном шаре. Слава Богу, Мина здорова и как будто окрепла: возвращается румянец. Она много спит; дорогою она спала почти все время. Перед закатом и восходом солнца она, впрочем, бодрствует и тревожна; у Ван Хелзинка вошло в привычку гипнотизировать ее в это время. Сначала требовалось некоторое усилие, но теперь она вдруг поддалась ему, точно привыкла подключаться. Он всегда спрашивает ее, что она видит и слышит.
Она отвечает:
— Ничего; все темно. Я слышу, как волны ударяются о борт, и как бурлит вода. Паруса и снасти натягиваются, реи скрипят. Ветер сильный…
Очевидно, что «Царица Екатерина» все еще в море и спешно направляется в Варну. Лорд Годалминг только что вернулся. Получил четыре телеграммы, по одной в день со времени нашего отъезда, и все одинакового содержания: Ллойд не имеет известий о «Царице Екатерине».
Мы пообедали рано и легли спать. Завтра нам надо повидать вице-консула и устроить так, если возможно, чтобы попасть на корабль, как только он придет. Ван Хелзинк говорит, что для нас важно попасть на судно между восходом и закатом солнца. Граф, превратись он даже в летучую мышь, не может силою своей воли пересечь воду и поэтому не может покинуть корабль.
Так как он не посмеет обернуться человеком, не возбуждая подозрения, чего он, очевидно, желает избегнуть, то он должен оставаться в ящике. Следовательно, если мы попадем на судно после восхода солнца, он будет в нашей власти, потому что мы сможем открыть ящик и овладеть им прежде, чем он проснется. Пощады от нас ему нечего ждать. Надеемся, что с чиновниками и моряками затруднений не возникнет. Слава Богу, это такая страна, где подкупом можно сделать все, а мы в достаточном количестве запаслись деньгами. Нам надо только похлопотать, чтобы судно не могло войти в порт неведомо для нас между закатом и восходом солнца, и мы будем спасены.
16 октября.
Ответ Мины все тот же: удары волн о борт корабля и бурливая волна, темнота и благоприятные ветры. Мы, очевидно, в полосе везения, и когда услышим о «Царице Екатерине», мы будем готовы. Так как она должна пройти через Дарданеллы, мы можем быть уверены что узнаем все своевременно.
17 октября.
Теперь, кажется, все устроено для встречи графа. Годалминг сказал судовладельцам, что подозревает, что в ящике на корабле могут оказаться вещи, украденные у его приятеля, и получил согласие на вскрытие ящика под свою ответственность. Владелец корабля дал ему письмо, приказывающее капитану предоставить Годалмингу полную свободу действий и дал такое же разрешение на имя своего агента в Варне. Мы повидали агента, на которого очень сильно подействовало ласковое обращение с ним Годалминга, и все мы спокойны; с его стороны будет сделано все, что может содействовать исполнению наших желаний. Мы уже сговорились, что делать, когда ящик будет вскрыт. Если граф окажется в ящике, Ван Хелзинк и Сьюард отрубят ему голову и воткнут кол в сердце; Моррис, Годалминг и я будем на страже, чтобы предупредить вмешательство, если понадобится, даже с оружием в руках. Профессор говорит, что если мы совершим обряд, то тело графа скоро обратится в прах. В таком случае против нас не будет никаких улик, даже если возникнет подозрение в убийстве. Но даже если этого не произойдет, мы одолеем или падем, когда-нибудь записки явятся доказательством нашей правоты и станут стеной между некоторыми из нас и виселицей. Мы решили не оставить камня на камне, но привести наш план в исполнение. Мы условились с некоторыми чиновниками, что как только «Царица Екатерина» покажется, нас тотчас же уведомят.
24 октября.
Целая неделя ожидания. Ежедневные телеграммы Годалмингу, но все те же: «нет известий». Утренний и вечерний ответы Мины под гипнозом неизменны: удары волн, бурливая вода, скрипящие мачты.
Телеграмма от Руфуса Смита, Ллойд, Лондон, Лорду Годалмингу, через вице-консула, Варна
24 октября.
«Сегодня утром получено известие о „Царице Екатерине“ из Дарданелл.»
Дневник доктора Сьюарда
25 октября.
Как мне не достает моего фонографа! Писать дневник пером страшно утомительно, но Ван Хелзинк говорит, что я должен записывать все. Вчера, когда Годалминг получил от Ллойда телеграмму, мы все были в диком возбуждении. Теперь я знаю, что чувствуют люди в сражении, когда раздается приказ начинать атаку. Одна лишь миссис Харкер не проявила никаких признаков волнения. Впрочем, в этом нет ничего странного, потому что мы приняли все меры, чтобы она ничего не знала, и старались скрыть наши чувства, когда были в ее присутствии. Она очень переменилась за последние три недели. Сонливость все больше овладевает ею, и хотя у нее здоровый вид — к ней вернулся румянец — Ван Хелзинк и я недовольны ею. Ван Хелзинк сообщил, что он внимательно осматривает ее зубы во время гипноза, и говорит, что, пока они не начинают заостряться, можно не опасаться перемен. Когда перемена наступит, необходимо будет принять меры… Мы оба знаем, каковы будут эти меры, хотя не поверяем друг другу своих мыслей. Ни один из нас не уклонится от обязанности… страшной обязанности.
