довольно рано и возвращался поздно и что Оливия, возможно, ухаживала за этой одеждой, потому что в ней она выглядела лучше всего, как и многие женщины. Тем не менее меня так ни разу и не пригласили посетить конюшню. В каком-нибудь другом доме это произошло бы еще за первым завтраком, по окончании которого я бы уже непременно глазел на фамильных гнедых – если, конечно, речь об имении, где конюшня еще осталась, а не была сдана под ферму шампиньонов или школу искусств.
В свой четвертый вечер я поднялся по темной лестнице – как отмечено в дневнике – и увидел, как Элизабет идет через почти пустой зал на кухню в задней части дома. Я прошел налево от лестничной площадки по темному коридору к своей комнате.
Тут произошло нечто абсолютно неожиданное. Открыв дверь, я увидел спину какого-то человека, застывшего у одного из двух окон – того, напротив которого не стоял большой прикроватный столик. Взгляд незнакомца был устремлен в темень парка – не такую уж и беспросветную в сравнении с той, что царила в доме, если подумать. Едва ли я мог уловить нечто большее, чем просто темный силуэт, лишенный черт.
Я точно знаю, что произошло дальше, потому что записал это на следующее утро. Во-первых, я простоял там довольно долго в явном шоке и нерешительности. Мужчина – а это определенно был мужчина, – должно быть, услышал, как я подошел и открыл дверь, но с места не сдвинулся. Я зажег три тусклых лампочки под потолком, не вполне уверенный, как поступить дальше. Тогда мужчина повернулся, и я смог довольно хорошо рассмотреть его. Он был выше меня, молодой и красивый, с выдающимся носом и копной темных волос, эффектно вьющихся по лбу. По такому описанию можно счесть, что передо мной находился этакий стереотипный повеса-художник довоенных времен, но на деле я бы скорее поверил, что этот молодой человек – спортсмен или даже солдат, но никак не живописец. Я ссылаюсь на такие архетипы – только вводящие в заблуждение в большинстве случаев, чего греха таить, – лишь для того, чтобы дать некоторое представление о впечатлении, которое некто в комнате произвел на меня в ту секунду, когда наши взгляды встретились. Несомненно, он был очень хорошо одет – традиционно, без вычурности. Похоже, в доме очутился еще один гость, в полумраке забредший не в ту комнату; однако то, что он предпринял дальше, такую версию сделало маловероятной, пусть и не невозможной. Подойдя быстрым шагом ко мне, пока я стоял у двери, незнакомец посмотрел мне прямо в глаза – а затем, не говоря ни слова, проскользнул мимо меня в коридор. Пройдя по коридору в абсолютной тишине – ведь я так и не нашелся со словами, что, согласно записи в дневнике, ставил себе в вину на следующее утро, – мужчина скрылся в темноте, забравшей не только образ, но и звук его шагов. Хотя, я не скажу сейчас наверняка, производил ли он, ступая, хоть какие-то звуки – слишком уж сильно я уповал на то, что он обронит хоть слово и не обратил на это ни капли внимания.
Наверное, разумнее всего было тогда просто пойти за ним, но вместо этого я закрыл дверь и подошел к окну, где мужчина только что стоял. На запыленных половицах следы его ног почему-то не отпечатались; заметив это, я почувствовал, как холодок испуга бежит по моей спине. Объяснение, что пыль успела покрыть следы, пускай и не такое уж невозможное, – с оглядкой на то, что я замечал в других частях дома, – к этому времени едва ли было менее тревожащим, чем мысль о том, что в самом этом человеке есть что-то странное. Я перерыл все свои ящики и, поняв, что ничего не пропало, испытал едва ли не досаду.
Вернувшись к окну, я изучил взглядом темнеющий парк – и тут произошло кое-что по-настоящему пугающее. Мрак сгустился в достаточной мере, наделив мои освещенные покои отражением в стекле – но не настолько, чтобы я мог видеть одно лишь отражение; и очертания фонтана со статуей оставались достаточно четкими. Глядя в том направлении, я увидел – ну или подумал, что увидел, – фигуру все того же гостя, застывшую на подъездной дороге, на левом ее околотке. Конечно, не в подробностях, лишь силуэт – и одно только расстояние, разделявшее нас, снимало все вопросы о подробностях, – но я не сомневался, что вижу именно того, о ком думаю. Забавно, но прежде я ни разу не выглядывал из этого окна и никого не видел на той дороге – дом жил уединенной жизнью и не мог похвастаться крупным штатом прислуги.
Так или иначе, зрелище, открывшееся из окна, вселило в меня безотчетный суеверный испуг, и я не могу быть полностью уверен в том, что произошло дальше. Я точно не видел, чтобы человек, стоящий внизу, двинулся с места, но мгновения спустя, вместо того, чтобы зашагать прочь, он каким-то образом вновь оказался в четырех стенах моей комнаты, и его отражение встало плечом к плечу с моим. Более того, я буквально почувствовал, как то пространство рядом со мной, что еще недавно оставалось совсем пустым, за долю секунды заполнилось… чем-то.
Отшатнувшись от оконного стекла со вскриком – я не пуглив сам по себе, но только вообразите себя в подобной ситуации, – я заозирался. Конечно же, в комнате я был все так же один, разве что какой-то затхлый душок, прежде мною не замечаемый, коснулся моих ноздрей. Ничего страшнее подозрения в том, что гость где-то спрятался, быстро скрывшись прочь из моего поля зрения, на ум не шло, но спрятаться ему, по большому счету, тут было негде. Быстро в этом убедившись, я снова бросил осторожный взгляд на отражение комнаты. Ничего и никого постороннего – совсем; и если и виден где-то силуэт – то мой собственный, никак иначе. Я обессиленно опустился в кресло – и в мою дверь кто-то постучал, отчего я подскочил, будто на иголках.
– Войдите! – крикнул я раздраженно.
Оказалось, явилась серая Элизабет. Я запоздало узнал ее манеру – точно так же она стучалась ко мне, принося завтрак. Когда она вошла, я машинально встал, сам не знаю, по какой причине.
– Мисс Брейкспир говорит, что она услышала вскрик, и попросила меня выяснить, все ли в порядке, – произнесла служанка.
Я решил не темнить:
– Когда я пришел сюда несколько минут назад, у окна стоял мужчина и смотрел на улицу.
– Да, сэр, – только и ответила она.
– В каком смысле
