Возможно, голова у меня раскалывается из-за этого ускользающего воспоминания, ведь я так напряженно, изо всех сил старалась его поймать. Сейчас мне не нужно усилий, чтобы вспомнить. Картина сама всплывает перед глазами, возвращается снова и снова: Генри в крови, Генри падает. Это так растревожило меня, что я не смогла завтракать. Взглянув на еду, вспомнила Генри, и кусок не полез в горло. Невозможно положить что-то в рот, невозможно даже подумать о какой-то радости или удовлетворении. Неужели Бет чувствовала то же самое все двадцать три года? От этой мысли мне становится холодно. Как будто что-то стоит у тебя за плечом, преследует тебя, не отстает. Оно постоянно рядом, дышит в спину, не дает забыть о себе. Нечто темное и неотступное, как твоя тень.
Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть. Это Динни, на сей раз в непромокаемом пальто, руки в карманах. Щеки вспыхивают, меня словно окатывает какой-то непонятной волной – облегчения, а может, ужаса.
– Динни! Привет, заходи, – приглашаю я.
– Привет, Эрика. Я просто хотел убедиться, что у тебя все в порядке. После вчерашнего… – Динни перешагивает через порог, но остается стоять в дверном проеме.
– Входи, я дверь не могу закрыть, пока ты так стоишь.
– У меня ботинки в грязи.
– Это не самая большая беда, уверяю тебя, – отмахиваюсь я.
– Ну, как ты? Я боялся, что… если ты наглоталась воды там, в пруду, то могла заболеть, – говорит он. Он держится скованно, такого прежде за ним не водилось, эта его неуверенность трогает меня.
– Да все отлично, правда. То есть чувствую я себя чудовищно и выгляжу, видимо, соответственно – краше в гроб кладут. Но в остальном все в порядке, – улыбаюсь я.
– Ты ведь могла погибнуть, – мрачно замечает он.
– Знаю, знаю. Мне стыдно. Я не нарочно, поверь. И спасибо тебе, ты ведь спас мне жизнь, теперь я перед тобой в долгу, серьезно.
При этих словах Динни резко вскидывает голову и недоверчиво смотрит мне в глаза. Но его взгляд тут же смягчается, он поднимает руку, проводит холодными пальцами по моей щеке. Я замираю, затаив дыхание.
– Идиотка, – шепчет он.
– Спасибо, – отвечаю я.
Наверху раздается удар. Я рисую в воображении полный чемодан, свалившийся с кровати на пол. Динни отдергивает руку, прячет в карман.
– Это Бет? – спрашивает он.
– Бет, а может, это призрак прошлого Кэлкоттов. Видимо, она собирает вещи. Не желает оставаться тут больше ни дня. – Я бессильно развожу руками.
– Так вы уезжаете?
– Я… я не знаю. Я не хочу. Не сейчас. А может, и вообще… – Я искоса гляжу на него. Я ведь вовсе не уверена, что выдержу, что сумею жить в этом доме одна.
– Не будет больше Динсдейлов и Кэлкоттов в Стортон-Мэноре. Конец эпохи, – произносит Динни, но в его голосе я не слышу сожаления.
– А вы уезжаете? – удивляюсь я. Сердце протестующе подскакивает в груди.
– Уедем рано или поздно. Гнилое это место, неподходящее для зимы. Честно говоря, я и оказался здесь только из-за Хани.
– Мне казалось, ты сказал, что увидел в газетах сообщение о смерти Мередит.
– Ну да… и это тоже. Я подумал, не исключено, что вы с Бет окажетесь в этих краях.
Некоторое время мы оба молчим. Я по-прежнему слишком не уверена в нем, чтобы подвергать проверке нахлынувшее чувство. Не исключаю, что и Динни чувствует то же самое.
– Я хочу попрощаться с Бет, прежде чем вы исчезнете, – тихо говорит он.
Я киваю. Конечно хочешь, кто бы сомневался.
– В прошлый раз вы ушли, и я не успел… – добавляет Динни многозначительно.
– Она наверху. Мы поссорились. Не знаю, захочет ли она спуститься, – объясняю я. Смотрю на его руки. Квадратные ладони, въевшаяся грязь. Черные полумесяцы под ногтями. Я вспоминаю ил Росного пруда, откуда Динни меня вытаскивал. Вспоминаю, как он прижал меня к себе на минуту, когда угли потухли и меня начал бить озноб. Я думаю о его поцелуе. Как же я хочу, чтобы он остался.
– Из-за чего вы ссорились?
– А ты сам-то как думаешь? – с горечью бросаю я. – Она не желает говорить мне, что тогда произошло. Но она должна посмотреть правде в глаза, Динни, понимаешь, должна! Ей ведь из-за этого так плохо всю жизнь, я же знаю!
Динни нетерпеливо вздыхает, переминается с ноги на ногу, как будто готов броситься бежать. Потом раздраженно трет ладонью лоб.
– Ты так и не сказал ей то, что собирался, Динни. Но… ты можешь все рассказать мне вместо нее.
– Эрика…
– Я хочу знать!
– А что, если это все изменит? Что, если ты и твоя сестра правы и лучше обо всем забыть? – Он испытующе заглядывает мне в глаза.
– Я и хочу все изменить! Да и что, собственно говоря, изменится? Она моя сестра Я люблю ее… и буду любить всегда, что бы она ни сделала. В будущем или в прошлом, – пылко заявляю я.
– Я говорю вовсе не о Бет.
– А о ком же тогда? О чем ты? Объясни наконец!
– Не кричи на меня, Эрика, я тебя слышу. Я говорю о… тебе и обо мне. – Голос Динни смягчается.
Я замолкаю на два удара пульса. Сердце бьется быстро, но кажется, что прошла вечность.
– Так о чем ты?
– Как объяснить… что бы это ни было… что бы это ни оказалось, оно все может изменить, и необратимо. – Динни отворачивается, складывает на груди руки. – Ты это понимаешь?
Я прикусываю нижнюю губу, в глазах начинает щипать. Но тут я представляю себе Бет в ванной, какой я застала ее прошлой ночью: вроде бы живую и здоровую, но ускользающую. И я подавляю огонек сомнения, только что зажженный во мне Динни.
– Понимаю. Но я должна знать, – шепчу я. У меня течет из носа. Я вытираю его тыльной стороной ладони. Жду, что Динни заговорит, но он молчит. Только переводит взгляд с пола на дверь, потом на лестницу и снова на пол, ни на чем не задерживаясь. На скулах ходят желваки, он все плотнее стискивает зубы. – Расскажи мне все, Динни! Мы с Бет убежали. Я не знаю, что случилось, но помню, как мы убежали, ты остался, а Генри был в пруду. И это был последний раз, когда я его видела, последний раз, когда его кто-то видел. И я требую, чтобы ты рассказал мне все!
Голос у меня звучит неестественно, срывается на писк.
– Пусть Бет… – начинает он.
– Бет не станет. А может, расскажет когда-нибудь. А может, снова попытается убить себя, и на этот раз у нее получится! Я должна ее от этого избавить! – Я плачу.
Динни потрясенно смотрит на меня.
– Она пыталась покончить с собой? – выдыхает он. – Из-за этого?
– Да. У нее депрессия. Она не просто хандрит – она больна, Динни. И я хочу знать, что стало причиной этой болезни. Если ты не скажешь… значит ты просто хочешь, чтобы она так и оставалась в этом состоянии – состоянии безумия. Просто скажи, что ты сделал с телом? Скажи мне, где оно! – умоляю я. Кровь стучит в ушах, как океанский прибой.
– Эрика! – Крик Бет эхом отдается под сводами холла. Мы с Динни подскакиваем, как нашкодившие дети. – Не делай этого! – кричит моя сестра, сбегая вниз по лестнице. Глаза расширены, лицо искажено страхом.
– Бет, я не собирался ей говорить, – начинает Динни, поднимая руку, чтобы успокоить ее.
– Как это? Почему – потому что Бет велела тебе замолчать? – огрызаюсь я.
– Не говори никому. Никогда! – говорит Бет. Я не узнаю ее голоса. Хватаю ее за руки, стараюсь заглянуть в глаза, но она не сводит взгляд с Динни, и между ними проскакивает что-то, и это невыносимо для меня.
– Бет! Пожалуйста, Бет, посмотри на меня! Посмотри, во что ты превратилась, скрывая эту тайну! Умоляю, Бет, настало время от нее избавиться. Пожалуйста. Ради Эдди! Ты нужна ему здоровой…
– Не впутывай сюда Эдди! – резко бросает сестра, ее глаза наполняются слезами.
– Почему это? Все это портит жизнь и ему, ты знаешь! Ты за него в ответе. Ради этого ты должна быть сильной, Бет…
– Да что ты в этом понимаешь, Эрика? Что ты вообще знаешь об ответственности? У тебя даже постоянной работы нет! Ты меняешь квартиры каждые полгода! Живешь как студентка, с тех пор как ушла из дома, у тебя даже кошки или собаки никогда не было, а ты мне толкуешь об ответственности! – кричит Бет, и я отшатываюсь, как от удара.
