Дэнни вышел из дома, яростно крутя в воздухе венчиком для взбивания яиц. Это была либо двухвинтовая моторная лодка, либо двухствольный пистолет «Гатлинг».
– Дэнни, – спросил я его, – что скажешь, если Лиз останется с нами? Не возражаешь?
Дэнни замер. Задумался, а затем сказал:
– Хорошо, – и убежал прочь.
Я взял Лиз под локоть и повел ее в дом:
– Давай найдем тебе комнату.
Мы поднялись по лестнице и прошли по коридору. В доме было семь пустых спален, но лишь в трех из них стояли кровати, и только две с матрасами. Попрыгав на них по очереди, Лиз выбрала комнату напротив моей. Другой мебели там не было, кроме дешевой лакированной тумбочки и потрепанного кресла «Паркер Нолл». Но Лиз, похоже, это не смутило. Думаю, это было лучше, чем заброшенная мастерская.
– Мы приберем здесь, покрасим и найдем какие-нибудь занавески, – сказал я. – Видишь, у тебя отсюда прекрасный вид на площадку перед домом и подъездную дорожку.
Лиз бросила свой мешок на кровать:
– Здорово. Повешу на стену плакаты.
Мы вместе вышли в коридор.
– Не нужно было этого делать, – бросила она мне через плечо. – Если я надоем, не молчи. Просто скажи «пока», «на выход» или «проваливай». Я не стану возражать.
Она начала спускаться по лестнице впереди меня, продолжая что-то говорить. Тем временем, проходя мимо маленькой чердачной двери, я отчетливо услышал царапанье. Как будто какой-то крупный зверь прижался к двери с другой стороны, но потом (услышав наше приближение) осторожно поспешил вверх по лестнице. В кромешную тьму. Где стал ждать. И слушать.
На верхней ступеньке я замешкался, держась рукой за стойку перил. Звук был настолько иррациональным и омерзительным, что меня начал бить озноб. Он напомнил мне о крысах, с которыми я сталкивался в ислингтонской канализации. Только это существо было крупнее и, если такое возможно, грязнее.
Лиз остановилась на угловой ступеньке и посмотрела на меня снизу вверх.
– Что-то не так? – спросила она. – У тебя такой мрачный вид.
– Думаю, мне нужно еще выпить, – сказал я и проследовал за ней на кухню.
Перед обедом Лиз и Дэнни пошли по магазинам, чтобы купить хлеба, ветчины и помидоров. Когда они ушли, я сел в огромной пустой гостиной посреди пыльных солнечных лучей и принялся звонить в совет острова Уайт.
– У меня здесь крыса. Возможно, белка. Хотя, судя по звукам, больше похоже на крысу.
– Что ж… Извините, но мы больше не занимаемся грызунами. По причине сокращений. Вам придется обратиться к частникам.
– Можете кого-нибудь порекомендовать?
– В районе Бончерча? Попробуйте обратиться к Гарри Мартину. Он живет в Шанклин-Олд-Вилидж, это недалеко.
– У вас случайно нет его номера телефона?
– Нет… не думаю, что у него вообще есть телефон, если честно.
Лиз приготовила для пикника бутерброды с сыром чеддер и ветчиной, которые мы съели на лужайке, под раскаленным, подернутым дымкой небом. Лиз разговаривала больше всех. Она была открытой, непосредственной и искренне веселой. Хотела работать в органах местного самоуправления. К числу марксистов-ленинистов не относилась, но и второй Маргарет Тэтчер не была. Она верила, что сможет как-то изменить мир.
– Я уверена, что смогу добиться перемен, – с энтузиазмом заявила она.
«Конечно, сможешь», – подумал я. Может, и цинично, но доброжелательно. Все в твоем возрасте думают, что смогут оставить свой след.
– Просто хочу быть гением, вот и все, – сказала Лиз. – Знаменитым гением. Хочу появляться на телевидении и с фальшивым немецким акцентом обсуждать состояние общества.
– И каково же состояние общества?
Она легла на старую коричневую занавеску, которую я принес вместо одеяла для пикника. И отхлебнула прохладное «Фраскати»[10] прямо из бутылки.
– Состояние общества таково, что мужчины относятся к женщинам как к богиням, пока не заполучают их. Затем они начинают эксплуатировать их, мучить, избивать и оскорблять. И чем больше они их эксплуатируют, мучают, избивают и оскорбляют, тем больше женщинам это нравится.
– А тебе нравится? – спросил я.
– Нет. Категорически нет. Но с другой стороны, меня никто и не заполучал.
– Знаешь, не все мужчины – невоспитанные хамы, избивающие своих жен.
– Все достойные – именно такие. И в этом есть страшная ирония.
Я сел и стал наблюдать, как Дэнни играет возле пруда.
– Осторожно, Дэнни! Там глубже, чем кажется на первый взгляд!
– Ты ведь обожаешь его, правда? – спросила меня Лиз, прищурив один глаз от солнца.
– Конечно.
– Но ты не любишь его мать.
– В некотором смысле еще люблю. Но что толку? Она живет в Дареме с каким-то бородатым типом по имени Рэймонд.
Лиз кивнула.
– Понимаю, о чем ты. Я знала одного парня по имени Рэймонд. Никчемный тип. В школе он отдавал все свои обеденные деньги в «Лигу сострадания»[11], а потом ходил и клянчил у других детей бутерброды. Себя он считал святым.
– Может, он и был святым.
Лиз рассмеялась:
– Тоже мне святой. После окончания школы его поймали на крыше склада в Южном Кройдоне, когда он пытался украсть телевизоры.
Я доел бутерброд, взял бутылку вина и сделал большой глоток.
– Сегодня мне нужно будет сходить в Шанклин-Вилидж, поговорить с крысоловом. Или «спецом по грызунам», как их сейчас называют.
– Можно мне с тобой?
– Будет лучше, если ты присмотришь за Дэнни. Ты же не будешь возражать?
Лиз улыбнулась и покачала головой:
– С удовольствием. Он очень милый. Спросил меня, люблю ли я тебя. Думаю, мы поладим.
– У тебя есть младшие братья или сестры?
Ее улыбка померкла, и она откинула волосы назад.
– У меня был младший брат, которого звали Марти. Но он погиб при пожаре. Знаете, были такие старые парафиновые печки. Она опрокинулась, и он сгорел. Ему было всего четыре года. Мама и папа чуть с ума не сошли.
– Мне очень жаль, – сказал я как можно мягче.
Лиз скривила лицо:
– Уже ничто не поможет.
– Что ты думаешь о рассказе Дорис? – спросил я.
– О старом мистере Биллингсе и молодом мистере Биллингсе? По-моему, замечательная история. Но про пустые дома постоянно рассказывают такие истории. На нашей улице был один такой дом. Назывался «Лавры». Жившая в нем старуха умерла от рака. И все дети считали, что можно по-прежнему увидеть ее лицо в одном из окон на верхнем этаже. Очень бледное, с белыми волосами. И при этом она кричала на детей, чтобы те убрались из ее сада, как делала при жизни. Только через стекло ее не было слышно. И мы, глупыши, очень боялись.
– Сегодня утром я кое-кого видел, – сказал я. – Я смотрел через окно вон той часовни и увидел, как кто-то стоит примерно здесь, на лужайке.
Лиз закрыла глаза:
– Брось, Дэвид, это мог быть кто угодно.
Было приятно услышать, как кто-то произносит твое имя. Это единственная роскошь, по которой действительно скучаешь, когда ты один.
Дэнни всегда называл меня папой. И это тоже было приятно. Но не настолько, как когда Лиз назвала меня Дэвидом.
– Я лучше пойду, – сказал я ей. – Спасибо за бутерброды.
Она легла на старую занавеску и посмотрела на меня с прищуром.
– Пожалуйста, месье. Чего изволите на ужин?
– Как насчет чили, про который ты говорила?
– Хорошо. Можешь купить мне баночку фасоли, немного тмина и молотого красного перца?
– Что-нибудь еще? Чуток мяса, пожалуй, не помешает?
Она рассмеялась. Оглядываясь назад, я думаю, что именно в тот момент начали слабеть мои чувства к Джени. Я понял, что в мире существуют и другие женщины. Необязательно Лиз, но другие, которые могли смеяться и быть привлекательными. А возможно, и позаботиться о Дэнни.
– Фарш, – сказала она. – Не очень жирный.
Я оставил ее одну и направился через сад к дому. И тут заметил в одном из окон верхнего этажа бледную фигуру. Она наблюдала за мной.
Я не смог заставить себя поднять голову и прямо посмотреть на нее. Чего требовал Фортифут-хаус, так это здоровой доли скептицизма – неприятие нормальными и здравомыслящими людьми того факта, что мужчины во фраках и цилиндрах могут расхаживать спустя сотни лет после своей смерти. Неприятие того факта, что волосатые, хихикающие твари могут носиться по чердакам. А из окон могут выглядывать бледные лица.
По моим ощущениям, Фортифут-хаус был всего лишь клубком сожалений, воспоминаний и галлюцинаций. Возможно, не самое подходящее место для меня, учитывая наш разрыв с Джени и мою крайне нестабильную натуру. Но это не значит, что в доме обитало зло или призраки. Я не верил в «зло». Не верил в призраков. Я видел, как гроб с моим отцом исчез за плюшевыми красными занавесками вортингского крематория под звуки «Старого креста»[12]. И хотя я молился Богу, чтобы тот воскресил отца, больше я его не видел. Я не столкнулся с ним в брайтонской библиотеке, не видел его на пляже, выгуливающим своего бультерьера, как он обычно делал. Quod erat demonstrandum[13], по крайней мере для меня.
