Линкольн Чайлд - Танец на кладбище

— Я работал как раз в том районе, где практикуют вуду и обеа.

— А?

Нора с ужасом смотрела на заголовок, не в силах произнести ни слова.

— Если ты решишь хоронить своего мужа в земле, запомни, что я тебе сказал. Появятся вопросы — я всегда к твоим услугам.

И, грустно улыбнувшись на прощание, маленький куратор исчез, оставив газету на столе.

«Роллс-ройс» с урчанием пронесся по улицам убогого городишки Керонксон, проплыл по растрескавшемуся асфальту мимо отеля «Боршт Белт» и запетлял по мрачной речной долине, густо поросшей лесом. Наконец взору открылся обветшалый викторианский особняк, рядом с которым располагалось несколько низких кирпичных строений. Все это было обнесено забором из металлической сетки. У ворот красовался знак, оповещавший посетителей, что они въезжают на территорию центра стационарной помощи и реабилитации «Уиллогби мэнор».

— Господи, ну вылитая тюрьма, — заметил д’Агоста.

— Это печально известная свалка для немощных и престарелых. Одно из самых скверных мест в штате Нью-Йорк, — сообщил Пендергаст. — Их досье в министерстве здравоохранения просто набито отчетами о случаях насилия.

Они въехали в открытые ворота с пустующей будкой для охраны и пересекли обширную стоянку для машин, где сквозь потрескавшийся асфальт пробивалась трава. Проктор подкатил к главному входу, и д’Агоста вылез из машины, неохотно оторвавшись от уютного сиденья. Пендергаст последовал за ним. Войдя в здание через двустворчатые двери из оргстекла, они очутились в вестибюле, где пахло затхлыми коврами и несвежим картофельным пюре. На деревянной стойке висело написанное от руки объявление:

Посетители обязаны зарегистрироваться!

Небрежно нарисованная стрелка указывала за угол. Там за столом сидела женщина, погруженная в чтение «Космополитена». Весила она не меньше трехсот фунтов.

Д’Агоста вынул свой жетон.

— Лейтенант д’Агоста, спецагент…

— Посетители могут приходить с десяти до двух, — пробурчала женщина из-за журнала.

— Простите, но мы из полиции.

Д’Агоста был настроен решительно. Хватит водить его занос.

Опустив журнал, женщина оглядела пришедших.

Сунув ей под нос жетон, д’Агоста бросил его в карман.

— Мы хотим видеть миссис Глэдис Феринг.

— Ну ладно.

Нажав кнопку внутренней связи, женщина рявкнула в микрофон:

— Пришли копы и хотят видеть Феринг.

Потом повернулась к д’Агосте. Безразличие, написанное у нее на лице, сменилось живейшим интересом.

— А что случилось? Какое-нибудь преступление?

Нагнувшись вперед, Пендергаст доверительно шепнул:

— Именно так.

Она широко раскрыла глаза.

— Убийство, — так же шепотом проговорил спецагент.

Женщина ахнула и зажала рот рукой.

— Где? Здесь?

— В Нью-Йорке.

— Это сын миссис Феринг?

— Вы имеете в виду Колина Феринга?

Д’Агоста негодующе посмотрел на Пендергаста. Что, черт возьми, он творит?

Выпрямившись, тот поправил галстук.

— Вы хорошо знаете Колина?

— Не очень.

— Но ведь он регулярно приходил сюда? На прошлой неделе, например?

— Вряд ли.

Открыв регистрационный журнал, женщина быстро пролистала страницы.

— Нет, он не приходил.

— Тогда, может быть, неделей раньше?

Пендергаст склонился над журналом, глядя на страницы, которые женщина продолжала листать.

— Нет. Последний раз он был здесь в… феврале. Восемь месяцев назад.

— Неужели?

— Сами посмотрите.

Она перевернула журнал, чтобы показать запись Пендергасту. Посмотрев на небрежную подпись, он стал перелистывать журнал к началу, проглядывая каждую страницу. Потом резко выпрямился.

— Похоже, он нечасто здесь появлялся.

— Сюда никто часто не ходит.

— А ее дочь?

— Не знала, что у нее есть дочь. Она сюда ни разу не приезжала.

Пендергаст мягко положил руку на массивное плечо.

— На ваш вопрос я вынужден ответить утвердительно. Да, Колин Феринг мертв.

Женщина испуганно подняла брови.

— Его убили?

— Мы пока не знаем причину смерти. Его матери об этом сообщили?

— Нет. Вряд ли здесь кто-нибудь об этом знает. А… вы приехали, чтобы сказать ей?

— Не совсем так.

— Лучше не говорите. Зачем отравлять ей последние месяцы жизни? Он ведь и так редко приезжал и подолгу не задерживался. Она даже не заметит его отсутствия.

— А что это был за человек?

— Не хотела бы я иметь такого сынка, — произнесла женщина, состроив гримасу.

— Правда? А почему?

— Он был грубиян и вообще какой-то противный. Называл меня Большая Берта.

Женщина даже покраснела от негодования.

— Какое безобразие! А как ваше имя, уважаемая?

— Джоан. Так вы не скажете миссис Феринг, что он умер?

— Вы очень добры, Джоан. А теперь мы можем увидеть миссис Феринг?

— Куда там эти санитары запропастились?

Джоан уже хотела снова жать на кнопку, но потом передумала.

— Я сама вас провожу. Пойдемте. Но предупреждаю, миссис Феринг совсем тронутая.

— Тронутая, — повторил Пендергаст. — Я понимаю.

Горя желанием помочь, женщина стала с трудом выбираться из кресла. Они последовали за ней по длинному темному коридору, преследуемые пренеприятнейшими запахами не свежей, пищи и отходов человеческой жизнедеятельности. Из комнат, мимо которых они проходили, раздавались самые разнообразные звуки: бормотание, стоны, громкие возгласы и храп.

Женщина остановилась у открытой двери и постучала.

— Миссис Феринг?

— Убирайтесь, — произнес слабый старческий голос.

— К вам, пришли два джентльмена, — сообщила Джоан нарочито бодрым голосом.

— Не желаю никого видеть, — послышалось изнутри.

— Благодарю вас, Джоан, — чарующим голосом произнес Пендергаст. — Теперь мы сами справимся. Вы просто сокровище.

Они вошли в комнату. Это было крошечное помещение со скудной меблировкой и минимальным количеством личных вещей. В обстановке доминировала огромная больничная кровать, стоявшая в центре покрытого линолеумом пола. Пендергаст проворно сел на стул рядом с этим внушительным ложем.

— Убирайтесь, — безжизненным голосом повторила лежавшая на кровати старуха.

Ее нечесаные седые волосы ореолом рассыпались по подушке, некогда голубые глаза выцвели до белизны, кожа напоминала пергамент. Сквозь редкие космы просвечивал блестящий череп. Рядом с кроватью стоял больничный столик на колесиках, на котором была свалена грязная засохшая посуда, оставшаяся после обеда.

— Привет, Глэдис, — сказал Пендергаст, беря старуху за руку. — Как дела?

— Фигово.

— Можно задать вам личный вопрос?

— Нет.

Пендергаст сжал ее руку.

— Вы помните своего первого мишку?

Выцветшие глаза бессмысленно уставились на спецагента.

— Первого мишку, набитого ватой? Помните?

Она медленно кивнула.

— А как его звали?

Последовало долгое молчание. А потом она произнесла:

— Моби.

— Какое хорошее имя. А где сейчас Моби?

Еще одна длинная пауза.

— Не знаю.

— А кто подарил вам Моби?

— Папочка. На Рождество.

Д’Агоста увидел, как в потухших глазах вспыхнула искорка интереса к жизни. Уже не в первый раз он удивлялся загадочным речам Пендергаста. К чему он клонит?

— Какой замечательный подарок, — продолжал Пендергаст. — Расскажите мне о Моби.

— Он был сделан из носков, набитых тряпками. А на шее был нарисован бантик. Я так любила этого мишку. Спала с ним. Он меня стерег. С ним никто не мог меня обидеть.

На лице старой женщины появилась лучезарная улыбка. По щеке покатилась слеза.

Пендергаст проворно вынул из кармана бумажную салфетку. Взяв ее в руки, она вытерла глаза и громко высморкалась.

— Моби, — повторила миссис Феринг мечтательно. — Ничего бы не пожалела, только бы увидеть моего старого смешного мишку.

Глаза ее наконец сфокусировались на Пендергасте.

— Вы кто?

— Ваш друг. Пришел поболтать, — сказал Пендергаст, поднимаясь со стула.

— Уже уходите?

— Мне пора.

— Приходите опять. Вы мне понравились. Такой приятный молодой человек.

— Благодарю вас. Обязательно приду.

Уходя, Пендергаст вручил Джоан свою карточку.

— Вас не затруднит сообщить мне, если кто-нибудь придет к миссис Феринг?

— Ну конечно!

Она почти благоговейно взяла карточку.

Выйдя за дверь, они оказались рядом с лихо подкатившим «роллс-ройсом». Пендергаст галантно открыл дверь перед д’Агостой. Через пятнадцать минут они уже мчались по федеральной автостраде, возвращаясь в Нью-Йорк.

— Вы заметили картину, висевшую в коридоре рядом с комнатой миссис Феринг? — промурлыкал Пендергаст. — Держу пари, что это подлинный Бирштадт, только очень уж закопченный.