— Тебе надо бы самому посмотреть на тот дом, — сказал Скотт.
Оуэн хмыкнул.
— Папа о нем никогда не рассказывал?
— О чем? О каком-то доме в лесу?
— Да.
— Мы с папой не особенно разговаривали.
— Значит, он не упоминал о доме?
— О каком?
— Никогда не говорил…
— Господи боже, старик, нет и нет, мать твою. — Оуэн замотал головой, необъяснимо взбесившись.
Скотт рассказал о доме, полностью отвечающем описанному отцом в «Черном крыле», но брату ни о том ни о другом явно нечего было сказать. Мелькали безликие мили, приемник в машине был сломан, издавал только треск статического электричества. Наконец доехали до конторы прокатной фирмы «Херц» рядом с аэропортом, и, когда фургон затормозил перед офисом, Генри поспешно выключил приставку, словно позабыл, что Скотт вернется в Милберн следом за ними. Оуэн хмуро, с надеждой и неудовольствием покосился на брата, прикрыв глаза от солнца.
— На бензин деньги есть?
— Конечно. — Скотт вытащил из бумажника четыре двадцатки, протянул ему: — Хватит?
Брат схватил бумажки, скомкал грязными пальцами. Скотт впервые заметил, что желтоватые ногти обгрызены до мяса.
— Я вот думаю: не поможешь ли выплыть? То есть если тут останешься на какое-то время. Пока мне работа не подвернется.
— Сколько надо?
— Сотню-другую на продукты и всякую белиберду.
— Заскочу в банкомат на обратном пути.
Оуэн кивнул, как бы ничего другого и не ожидая. Оглянулся на Генри, сжимавшего в руках игрушку.
— Сейчас же брось эту пакость. У меня уже голова раскалывается ко всем чертям. — Он развернул пикап, скрипнув шинами, и вылетел со стоянки, оставив за собой дымный хвост.
Скотт смотрел вслед, думая, что стиль вождения Оуэна опасен, когда сын сидит в машине, и его вдруг пронзил электрический ток. Разряд был столь неожиданным, что на секунду показалось, будто голова задела обнаженный провод под напряжением, хотя никаких проводов рядом не было. Он все-таки огляделся, потирая затылок и ничего не смысля от ошеломления. Спазм прошел через пару секунд. Скотт еще постоял перед дверью, прежде чем войти в контору.
В Круглом доме холодно.
В первый вечер Скотт натянул два свитера, побрел по первому этажу, притоптывая и обхватывая себя руками, обследуя разнообразные двери и боковые коридоры в поисках источника ледяного воздуха. Почти надеялся обнаружить распахнутое окно или дыру в стене. Некоторые двери заперты, ключ есть только от парадного. Вышел с кухни в овальный проем, попал в неимоверно старую гостиную с камином и увидел окно, выходившее не наружу, а в другую комнату размерами примерно десять на двенадцать, с двумя креслами-качалками, полками и деревянной люлькой в закругленном углу. Воздух здесь как-то особенно застоялся, точно десятки лет не двигался, и был запредельно холодным. Скотт оглядел колыбельку, пригодную только для детской куклы. Кто и когда в ней лежал?
Неужели папа сюда приезжал и писал? Мама знала об этом?
Он поднялся по лестнице на второй этаж. Там по всей длине дома тянулся извилистый коридор с закрытыми дверями, слепо смотревшими друг на друга, как застывшие за сто сорок лет трупы.
Застывшие трупы? Это еще откуда?
Рабочий кабинет, предложенный Соней, располагался в конце коридора. Дверь открыта с тех пор, как он вышел оттуда. В дом можно было войти без ключа, но большинство дверей наверху заперто.
Скотт вернулся на кухню. Привез с собой кое-что — мясные деликатесы, арахисовое масло, растворимый кофе, бутылку джина «Бомбейский сапфир», — вытащил остатки снеди, нашел в буфете пыльный стакан, сполоснул, бросил туда лед, оливку, плеснул джина. Не питая пристрастия к спиртному, приобрел бутылку на случай, если Соня вечерком заглянет, и теперь чувствовал себя странно, сидя в холодном кухонном свете, трясясь всем телом, как исследователь Арктики, выпивая в одиночку. Тем не менее сделал глоток, передернулся, еще хлебнул, постепенно изнутри согрелся.
Со временем вернулся в столовую. Почему-то разбил лагерь здесь, а не в верхних комнатах. Переноска пожитков наверх подразумевала бы некое постоянство, а хочется думать, что он тут только временно, пока не образумится и не осознает абсурдность затеи. Поэтому поставил ноутбук и чемодан в столовой рядом с прочным надувным матрасом, взятым взаймы у Оуэна вместе со спальным мешком и подушкой. Открыл чемодан, вытащил отцовскую рукопись. За неимением стола понес компьютер и бумаги к табурету, уселся и сразу почувствовал неудобство. Надо купить или взять напрокат хоть какую-то настоящую мебель. Временно или нет, за четыре недели на табуретке задницу можно стереть до крови.
Взял в руки последнюю страницу. Текст шел до самого конца, но заканчивался знаком абзаца, сделанным ручкой. Вот последнее, что напечатал отец:
Фэрклот услышал, как распахнулась дверь, оторвался от дела и поднял глаза. От увиденного перехватило дыхание, он замер в полной неподвижности.
Нечто, стоявшее на пороге, ухмыльнулось. Он сразу, в озарении от абсолютного ужаса, понял все, что здесь было до этой минуты, полностью осознал происходившее в доме и что это для него означает отныне и навеки.
Хорошо, а что там происходило?
Скотт включил компьютер, предвидя неприятности. Противно стучать по клавишам. Для поздравительной открытки требуется, как правило, не больше полусотни слов, которые всегда пишутся от руки на самоклеящихся листках, которых полно висит на пробковых досках в офисе. Особенно радует, что под хорошую фоновую музыку, создав подходящую атмосферу, можно за один вечер совершить процесс одним махом, от замысла до окончательного исполнения. Порой в игру вводится элемент самогипноза. Если надо сочинить рождественскую открытку в июле, кондиционер переводится на шестьдесят градусов,[5] надевается свитер, на стол ставится сидр. Сейчас ничего такого не требуется. Скотт с содроганием хлебнул джина.
Снова перечитал последние строки отцовского рассказа, создал новый файл, тупо уставился на пустой монитор с мигающим курсором.
Закрыл глаза, попробовал представить будущую обложку. Фрэнк Маст и Скотт Маст. «Черное крыло». На картинке темный, призрачный, слегка скругленный коридор, уходящий во тьму. Или приоткрытая дубовая дверь в углу столовой.
Он встал, пошел к той самой двери. Не за ней ли в ожидании прячется история? Взялся за холодную ручку — холодную до раскаленности, — повернул, открыл створку, глядя в пустой стенной шкаф. Почему из всех дверей в доме отец выбрал именно эту, воображая за ней потайное крыло? Скотт осмотрел царапины с внутренней стороны, прикоснулся, пробежался пальцами по беспорядочным отчаянным бороздкам.
