Хелен изо всех сил пинает мужа под столом.
— Так, — говорит она, начиная убирать тарелки, — кому пудинг?
В поле холодно, даже несмотря на костер, но остальным, похоже, все равно.
Ребята танцуют, пьют, курят травку.
Клара сидит на земле и смотрит на горящий в нескольких метрах от нее костер, ощущая его тепло и вздрагивая от пляшущих в темноте ярких языков пламени. Она чувствует себя ужасно, но не столько из-за болезни, сколько из-за того, что где-то час назад к ним подкатил Тоби Фелт и принялся окучивать Еву, накачивая ее дешевой водкой и нашептывая еще более дешевые комплименты. И каким-то образом это сработало. Сейчас они целуются, и Клара видит руку Тоби на затылке Евы — она копошится в волосах ее подруги, словно пятиногий тарантул.
А тут, в довершение всех зол, еще и Харпер. Последние десять минут он сидит, откинувшись назад, и смотрит на Клару пьяными и голодными глазами, отчего она чувствует себя еще хуже.
Желудок снова дернулся, как будто земля ушла из-под ног.
Ей надо бы идти.
Она собирается с силами, чтобы встать, и тут Ева отстраняется от Тоби, чтобы поговорить с ней. Пятиногий тарантул неохотно отваливается.
— Боже мой, Клара, ты такая бледная, — говорит Ева. Несмотря на опьянение, она беспокоится о подруге. — Пойдем? Можем вместе поехать на такси. Я вызову.
Тем временем Тоби у Евы за спиной втирает Харперу что-то ободряющее, и Клара гадает, о чем же идет речь.
— Нет, все в порядке. — Клара с трудом перекрикивает тяжелую музыку. — Я сейчас позвоню маме. Она за мной приедет.
— Я могу позвонить, если хочешь.
Тоби дергает Еву за майку.
— Все нормально.
— Точно? — переспрашивает Ева. У нее глаза пьяной лани.
Клара кивает. Говорить она уже не может. Если скажет хоть слово, ее точно вырвет. Она старается вдохнуть побольше свежего ночного воздуха, но это не помогает.
Когда Ева с Тоби снова начинают целоваться, тошнота усиливается. Внезапно к ней примешивается резкая, раздирающая внутренности боль.
Это плохо.
Клара закрывает глаза и где-то в темной глубине себя находит силы, необходимые, чтобы встать и уйти, оставив счастливых танцующих и целующихся ребят.
Пару минут спустя Клара выходит через калитку в поле. Она хочет позвонить маме, но телефон не ловит сигнал, так что она идет дальше. Но не прямо к дороге, поскольку не хочет оставаться на виду у ребят, а через поле.
Клара снова достает телефон. Антенна все еще перечеркнута.
На земле спят коровы. Это всего лишь безголовые контуры, еле различимые в темноте, словно спины китов, поднимающихся на поверхность океана. Настоящими коровами они становятся, только когда она подходит ближе — они в испуге просыпаются и отчаянно бегут прочь. Девочка продолжает идти через поле наискосок к виднеющейся вдалеке дороге; музыка и голоса веселящихся ребят постепенно растворяются в ночном воздухе.
Кларе никогда в жизни не было так плохо. А это серьезное достижение, учитывая, что она постоянно страдает от глазных инфекций, трехдневных мигреней и периодических поносов. Ей хочется оказаться в постели, свернуться калачиком и тихонько хныкать в подушку.
И тут девочку снова охватывает ужасная тошнота, настолько сильная, что ей хочется покинуть собственное тело.
Надо остановиться.
Надо остановиться и проблеваться.
Но тут она что-то слышит. Тяжелое дыхание в темноте.
Костер уже в нескольких километрах от нее, видно лишь слабое свечение за неровной изгородью из разросшихся кустов, разделяющей поля.
Она различает массивный силуэт бегущего к ней человека.
— Эй, — задыхаясь, выдавливает он. Он. — Клара.
Это Харпер. Но Кларе слишком плохо, чтобы беспокоиться насчет того, зачем он побежал за ней. Мысли у нее спутались настолько, что она уже забыла его похотливые взгляды и даже надеется, что бежит он вовсе не за ней. Или, может, она что-то потеряла и он хочет это вернуть.
— Что? — спрашивает Клара, заставляя себя выпрямиться.
Он подходит ближе. Широко улыбается и молчит. Похоже, пьян в доску. И все же ей не страшно. Харпер — кретин и хулиган, но она всегда считала его слишком бестолковым, чтобы ждать от него неприятностей. Если, конечно, Тоби не крутится поблизости со своими советами.
— Ты хорошенькая, — говорит он, качаясь, словно огромное дерево, подрубленное у основания.
От его голоса ей становится хуже, тошнота подступает к горлу.
— Нет. Неправда. Мне…
— Я хотел спросить, может, ты хочешь прогуляться.
— Что?
— Ну, просто типа прогуляться.
Клара ошарашена. Она снова задумывается о том, что ему мог сказать Тоби.
— Я пойду.
Он улыбается:
— Все нормально. Я знаю, что я тебе нравлюсь.
Кларе только этого не хватало. У нее сейчас даже нет наготове стандартного набора вежливых отказов, которые помогли бы ей выкрутиться. Она в состоянии лишь идти дальше.
Но Харпер каким-то образом преграждает ей путь и улыбается, словно кто-то из них только что пошутил. Только шутка эта может оказаться жестокой или неприятной. Клара идет вперед, он пятится задом, не давая прохода, а ей как никогда хочется, чтобы рядом никого не было. Никого, кроме мамы и папы.
Сейчас он вдруг начинает казаться опасным, на пьяном лице проступает угроза. У Клары мелькает мысль, что вот так, наверное, чувствуют себя собаки и обезьяны в лабораториях, когда до них вдруг доходит, что ученые вовсе даже не играть с ними собрались.
— Прошу, — выдавливает она, — оставь меня в покое.
Харпера это, кажется, рассердило, как будто она нарочно хотела его обидеть.
— Я знаю, что я тебе нравлюсь. Прекрати притворяться.
Притворяться.
Это слово вихрем кружится у нее в голове, становясь бессмысленным звуком. Клара уверена, что чувствует вращение земли вокруг оси.
Она пытается сосредоточиться.
Вдоль края поля проходит дорога, на которой сейчас никого нет.
Дорога, ведущая в Бишопторп.
К родителям.
Домой.
Подальше от него.
Ей надо позвонить маме. Надо, надо, надо…
— Твою мать!
Клару вырвало на кроссовки Харпера.
— Они новые! — возмущается он.
Клара вытирает рот, ей чуть-чуть полегчало.
— Извини.
Она наконец осознает, что помощи в случае чего ждать неоткуда — они уже очень далеко от остальных ребят и еще недостаточно близко к дороге.
Клара обгоняет Харпера и, ускоряя шаг, торопится под уклон к дороге. Но он не отстает.
