— Почему ты так думаешь? — спросил Джемисон, покосившись на нее и заметив, что девочка тоже смотрит на него, видимо, ожидая его реакции.
— Да потому, что он это сделал: прыгнул со скалы на Южной Косе прямо на камни. Его выбросило на берег с изломанными костями.
— Ужасно! — Старик свернул на пустынную дорогу к дому Джилли. — И все же вы с матерью остались жить здесь, на самом берегу…
— По-моему, это потому, что она хочет в чем-то увериться, — ответила девочка. — Может быть, во мне?
Джемисон увидел Джилли, стоящую на ступенях крыльца, и остановил машину перед домом. Он охотно продолжил бы разговор, добился бы от девочки объяснения последнему, загадочному замечанию или разузнал побольше о книгах — книгах ее отца о море. Но Джилли уже шла к ним, и Энни, быстро тронув старика за плечо, попросила:
— Лучше ей не знать, что мы были у Фостеров. Если она услышит про рыбьих вшей на Джефе, опять разволнуется. — И, выходя из машины, громко сказала: — Спасибо за поездку. — И добавила шепотом: — И за то, что помогли Джефу.
Зима тянулась медленно.
Джемисон проводил часть времени в поездках, посещая окрестные маленькие города, добираясь даже до Фалмута и Пензанса. Немного помогали развеять скуку постоянные «вечера общения». Они собирались поочередно у Джилли, Тремэйнов и Джемисона. Однажды вечером старик даже подбил Джилли побывать с ним и Тремэйнами в обветшалом «Приюте моряка».
В тот раз Энни отправилась с ними. Ей по возрасту еще не полагалось пить — и даже бывать в пивных, — но хозяин ее, конечно, знал и подал ей апельсиновый сок. Так или иначе, в этом заведении не приходилось опасаться полицейской проверки.
Их столик стоял у большого камина, где стреляли и шипели поленья. Народу почти не было, так что обслуживание оказалось безупречным. Атмосфера тихого веселья, отличная сельская кухня, хлеб прямо из деревенской пекарни. Даже Джилли соображала яснее обычного и в кои-то веки воспрянула духом, а что касается Тремэйнов, то, отбросив привычный неприятный снобизм, они показали себя с наилучшей стороны.
Такова была лицевая сторона, однако имелась и изнанка. Она проявилась под конец вечера в образе рыбака Тома Фостера и его неуклюжего воспитанника Джефа, когда эта парочка ввалилась с холода и угрюмо уселась в темноватом углу. Не похоже было, чтобы они заметили компанию у камина, однако Фостер, прищурившись, внимательно оглядел зал, прежде чем направить своего подопечного и приятеля в самое укромное место.
И веселье внезапно прокисло.
— Проверяет, нет ли кого из его врагов, — тихо проговорил Тремэйн. — И я его понимаю. Боится, наверное, как бы на него не донесли.
— Врагов? — перепросил Джемисон. — Других местных рыбаков, вы хотите сказать? На что они могут донести?
— Сами видите, — ответил Тремэйн и кивнул на бармена, направлявшегося к Фостерам с подносом. — Пинта для Тома и полпинты для этого… молодого Джефа. Он разрешает мальчишке выпивать здесь — алкогольный напиток, заметьте, — а парень не старше нашей Энни. Я хочу сказать: одно дело держать этого… скажем, несчастного калеку в деревне и совершенно другое — намеренно мутить его и без того слабую голову спиртным!
Энни, заметно напрягшись, тут же заступилась за парня.
— Джеф не дурак, — сказала она. — Он не слишком хорошо говорит, и он не такой, как другие, но он не глупый. — И она послала Тремэйну острый взгляд. — И он не какой-нибудь грубиян.
Директор разинул рот:
— Ну, я!..
Он не успел опомниться, как вмешалась Дорин:
— Джон, ты сам напросился! Ты же знаешь, что Энни дружит с мальчиком. Возможно, она его единственный друг! Тебе следовало бы думать, что говоришь.
— Но я… — начал возражать Тремэйн, однако тут вступил Джемисон:
— О, оставьте это! Не будем портить приятный вечер. Мы вполне можем придерживаться разных мнений без того, чтобы из-за них ссориться. Если Том Фостер поступает неправильно, пусть так. Но я скажу: пусть парень хоть от чего-то получит удовольствие.
— Совершенно с вами согласна, — сказала Дорин, сердито глянув на мужа. — Видит бог, у него не так много радостей.
На этом они замолчали и все кончилось. Сказанные слова не возьмешь обратно, и уютный вечер и легкое веселье вдруг пропали. Они пытались продолжать, но было поздно. Джон Тремэйн принял надменный, неприступный вид, а его жена стала холодной и отчужденной. Джилли снова ушла в себя, а молодая Энни присутствовала лишь телесно, что же до ее мыслей, они блуждали неизвестно где…
С тех пор такие сборища стали реже. Их дружба — или то, что связывало Тремэйнов, Вайтов и Джемисона, — стала холоднее, сохранялась только по необходимости: будучи самозванной элитой общества, они не могли слишком свободно общаться с теми, кто стоял ниже на социальной лестнице.
Старик оказался между ними — ни то ни се. Не теряя связи с Тремэйнами, Джемисон в то же время никогда не упускал случая поддержать Джилли и Энни. Более того, временами он захаживал в «Приют моряка» и завел осторожную дружбу с обычно недружелюбными местными жителями. Тремэйны считали его то ли блаженным, то ли святым, а Джилли и Энни Вайт — обе — видели в нем посланника Божьего.
Однажды вечером в начале марта Джилли позвонила старику под тем предлогом, что у нее закончились таблетки, прописанные им для нее. Но Джемисон чувствовал, что за этим звонком стоит нечто большее. В голосе женщины слышалось одиночество, и старик догадывался, что ей нужно с кем-то поговорить… или чтобы с ней кто-то поговорил.
Он сразу же поехал к ней.
Джилли успела приготовить к его приходу стакан шерри. Получив месячный запас таблеток и предложив ему сесть, она призналась:
— Я так глупо себя чувствую… Позвонила на ночь глядя, хотя весь день помнила, что лекарство кончается. Надеюсь, вы не в обиде?
— Вовсе нет, дорогая, — ответил старик. — Разве что я чуточку беспокоюсь, не слишком ли много вы их принимаете. Видите ли, по моим расчетам у вас еще должен был остаться двухнедельный запас. Конечно, я могу и ошибиться. Память у меня уже не та, что прежде. И все же?..
— О, — замялась она. И тут же опомнилась: — Ан нет, наоборот, память у вас отличная. Это я виновата. Я как дура… ну, рассыпала таблетки, и мне не хотелось принимать те, что побывали на полу.
— Вполне разумно, — похвалил он, — и вообще, я слишком давно не интересовался, как вы себя чувствуете. Но, видите ли, Джилли, я ведь не молодею и врачебные привычки уходят. Мне очень не хотелось бы думать, что мои таблетки причиняют вам какой-либо вред.
— Вред? Совсем наоборот, — возразила она. — По-моему, я чувствую себя лучше. Стала спокойнее — может, слегка легкомысленнее, но… Вот вы, Джеймс, сейчас пожаловались на память. Ух, мне бы такую память, как ваша! Нет, я не думаю, что дело в ваших таблетках — хотя, может быть, побочный эффект, — но я то и дело на чем-нибудь спотыкаюсь. И не только в словах или в мыслях, но и чисто физически. Теряю равновесие и чувствую иногда такую слабость… Может, вы замечали?
