— Так это здорово, — язык у Дэннингса стал заплетаться.
— Но это меня и пугает.
— А, ерунда. Самое трудное в работе режиссера, детка, это заставить других поверить в то, что это работа трудная. Сначала я и сам этого не понимал, ну а теперь — сама видишь: все элементарно.
— Бэрк, если б ты знал, как я мечтала об этом, но вот предложили — и я уже сама в себя не верю. Трудно мне будет, в техническом отношении особенно.
— А ты предоставь это другим: редакторам, операторам, сценаристам. Найди хороших ребят, и они тебя вытянут. Главное в нашем деле — это работа с актерами, а тут ты всем дашь сто очков вперед. Ты ведь не только рассказать им все сможешь, но и — показать тоже. Вспомни Пола Ньюмана, “Рэйчел, Рэйчел” — и давай-ка успокаивайся.
Но Крис никак не могла успокоиться.
— И все же — об этой самой технической стороне. — Пьяный ли, трезвый, Дэннингс был великолепным режиссером и мог оказать ей неоценимую помощь.
— Ну например? — спросил он.
Битый час вгрызалась она в гранит режиссерской науки. Разумеется, все, о чем говорил сейчас Дэннингс, можно было найти и в литературе, но Крис уставала от книг; прочитать человека от корки до корки — вот это другое дело. От природы цепкая и любознательная, она научилась овладевать собеседником и — выжимать его до последней животворной капли. Ну а книгу не выжмешь, не кольнешь словом, не рассечешь вопросами до самой сердцевины. Там всегда все “следовательно”, “совершенно ясно, что” и “как известно”; а откуда известно и почему все так ясно — Бог его знает. Книги — они как Карл: непроницаемы и непостижимы.
— Главное для тебя, дорогая, найти отличного специалиста по монтажу. — К Дэннингсу постепенно вернулось привычное добродушие; кажется, опасный момент миновал. — Такого человека, с которым ничего не страшно.
Коротким смешком режиссер дал понять, что урок окончен.
— Прошу прощения, мадам. Вы что-то хотели? — Карл стоял в дверях; вид у него был самый что ни на есть предупредительный.
— Привет, Торндайк, — хихикнул Дэннингс, — или как тебя — Хайнрих? Никак не могу запомнить.
— Меня зовут Карл.
— Ах да, конечно. Запамятовал, черт меня подери. Слушай, Карл, ты там у себя в гестапо чем занимался — общественными отношениями или общественными организациями? Есть тут, вроде бы, разница — не понимаю, какая.
— Ни тем, ни другим, сэр. Я швейцарец.
— Да, как же, — захохотал Дэннингс. — Скажешь еще, с Геббельсом ни разу не играл в кегли? И не летал с Рудольфом Гессом?!
Карл с непроницаемым видом повернулся к Крис.
— Мадам желает чего-нибудь?
— Я уже и сама не знаю. Бэрк, ты не хочешь кофе?
— Шли бы вы все со своим кофе!..
Режиссер вскочил, прошествовал по комнате с воинственным видом и вышел из дома. Крис покачала головой; повернулась к Карлу.
— Отключи все телефоны, — проговорила она бесцветным голосом.
— Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?
— Где Рэгс?
— Внизу, в детской. Позвать ее?
— Да, уже спать пора. Хотя погоди, не надо. Лучше я сама спущусь, на птицу посмотрю. И в который раз уже, за Бэрка — прошу прощения.
— Я не обращаю внимания.
— Знаю. Это его и бесит.
Крис спустилась в прихожую, открыла дверь на лестницу в подвальный этаж и крикнула со ступенек:
— Эй ты, пыхтелка, не пора ли наверх? Птица готова?
— Ага, иди смотреть. Спускайся, все готово!
В детской было уютно и нарядно. Мольберты и картины; столики для игр и специально оборудованное место для лепки. Лоскуты красной и белой материи напоминали о недавнем детском празднестве — именинах мальчика, чьи родители снимали этот дом прежде.
— Ой, какая прелесть! — воскликнула Крис, принимая фигурку из рук дочери. Это был своего рода антипод “птицы счастья”; оранжевое существо с бело-зеленым клювом. Оно не совсем еще высохло, но выглядело уже как-то очень обеспокоенно. На головке, в довершение всего, красовался хохолок из перьев.
— Нравится? — спросила Риган.
— Очень, крошка моя, очень нравится. Назовем ее как-нибудь?
— Угу.
— А как?
— Не знаю, — Риган пожала плечами.
— Ну-ка, ну-ка, поразмыслим. — Крис кончиками пальцев побарабанила по губам. — Ну, не знаю. Ты как думаешь? Что, если… Птица-тупица? А? Вот так — Птица-тупица!
Риган прыснула и прикрыла рот ладонью, стесняясь скобочек. Закивала радостно.
— Птица-тупица, принято единогласно. Давай пока оставим ее досыхать здесь, а потом уже я отнесу ее к себе.
Крис нагнулась, чтобы поставить птицу, и тут заметила на столе уиджа-борд. Вот чудеса, она и забыла о ней совсем. Когда-то купила из любопытства — хватит только других изучать, пора бы проникнуть и к себе в подсознание! — но у нее под рукой планшетка почему-то не двигалась. Пару раз она привлекала к игре Шэрон, однажды — Дэннингса, но тот быстро наловчился получать в виде “посланий” всякие гадости, ну и, конечно, сваливать все это потом на “долбаных духов”.
— И ты играешь с планшеткой?
— Ага.
— Неужели умеешь?
— Конечно, давай покажу. — Девочка подошла и присела к инструменту.
— Слушай, крошка, по-моему, играть должны двое.
— Нет, мам, совсем не обязательно; я всегда обхожусь одна.
— А давай все-таки вдвоем сыграем. — Крис подвинула стул.
— Ну… хорошо, давай, — согласилась Риган после секундного раздумья. Затем положила пальцы на белый пластик. Не успела Крис поднести руку, как планшетка вдруг сорвалась с места и в тот же момент остановилась у отметки “нет”.
— Это значит: “Мамочка, я хочу поиграть одна”. Так, что ли? — Крис хитро улыбнулась. — Ты не хочешь, чтобы я играла?
— Нет, я-то хочу. Это капитан Гауди сказал “нет”.
— Какой еще такой капитан?
— Капитан Гауди.
— Крошка моя, и кто же такой этот капитан Гауди?
— Ну… это тот, кто отвечает, когда я задаю вопросы.
— Вот как?
— Да ты не бойся, он добрый.
Крис изо всех сил попыталась сохранить на лице улыбку; странное признание девочки ее вдруг обеспокоило. Риган очень любила отца, но внешне на их развод никак не отреагировала. Это сразу вызвало у матери беспокойство. Может быть, она и плакала тайком у себя в спальне; этого Крис точно не знала. Скорее всего, ребенок подавил в себе эту боль, и она осталась жить у нее где-то внутри, угрожая в любой момент вырваться наружу в какой-нибудь извращенной форме. Итак, начинается. Появился выдуманный друг. Почему “Гауди”? По какой-то ассоциации с Ховардом? Очень похоже.
— Как же так: для птички своей имени не смогла придумать, а тут — на тебе: откуда ни возьмись, аж целый капитан. А почему ты назвала его “капитан Гауди”?
