Луна пробилась сквозь облака, придав его глазам необычный блеск. – Неприятный человек, – сказал Томас. – Но не отщепенец. Такой же, как все. По крайней мере, вот что многое о нём говорит: всё, чего он добился, он получил благодаря своему жизненному опыту. Он не виноват, что привык тщательно обдумывать свои действия.
– О чём вы говорите? – спросила она, сбитая с толку.
– Морячок вспомнил прошлый день, когда он отправился порыбачить к доку в Тарпон Спрингс. Клёв был отличным, но он не обращал внимания на свою рыбалку; его только что отвергла девушка по имени Дороти, и он был слишком занят планами хладнокровной мести.
Разговор становился странным. Она подождала, надеясь, что он продолжит объяснение.
Томас сел рядом с ней, и Терезе пришло в голову, что он выглядит таким необычным отчасти потому, что не использует ничего из обычного спектра невербальных выражение. Нет пожатий плечами, или вздохов, или любого другого вида жестов. Только неизменная слабая улыбка.
– Я прочитал много книг, – сказал он.
– Вот как?
– Да. У меня хорошая библиотека на борту, классика и различные современные серьезные писатели. И потом, мы меняемся книжками в мягкой обложке с другими экипажами, так что я прочел и немало однодневок. – Томас говорил тяжеловесно и монотонно. – Недавно мне попалась небольшая антология научно‑фантастических рассказов. Они неравноценны по качеству, большинство из них забывается. – Последние слова он произнес очень тихо. – Но, по крайней мере, в одной истории был любопытный эпизод. Главный герой в космическом пространстве рассматривает большой орбитальный рекламный щит. Это реклама химических стимуляторов памяти. Надпись на щите гласит: «Теперь и вы сможете вспомнить те важные вещи, которые произошли, пока вы слишком тупили, чтобы их заметить».
– Что?
– Большинство людей таковы, вы же знаете. Они пропускают мимо себя многие важные вещи. Хотя это не глупость, не это является источником их неспособности замечать. Вы не глупый человек, Тереза.
– Какое это имеет отношение к Морячку? – Её раздражение от того, что она принимала за преднамеренное и издевательское напускание тумана, всё больше возрастало.
Томас посмотрел на нее и, хотя выражение его лица никак не изменилось, её внезапно охватило сильное чувство ожидания. – Я что‑то вроде такого стимулятора памяти.
– Не понимаю. – Но понимание начало уже брезжить; она вспомнила слова Линды в кафе, о том, что это Томас показал ей все краски её жизни. – Кто вы?
– Вы имеете в виду, не пришелец ли я с другой планеты? Мутант? Некое мифическое существо, вампир, пьющий кровь незамеченного опыта? – Хотя язык его выражений стал экстравагантным, голос остался неизменным. – Я устрица. Или, точнее, рачок‑прилипала[17]. Надежно закрепленный в своей оболочке, моей хорошей «Розмари», я выражаю себя осторожно в потоке жизни, и мой способ существования служит мне фильтром от её проявлений. И в этом смысле вы правы.
У Терезы сложилось сильное впечатление, что Томас уже произносил подобную речь много раз прежде; и что это изложение своей сущности было сокращено для неё до необходимых для понимания пределов, а формулировки он старается делать ясными настолько, насколько это только возможно. – Вы… едите опыт? Воспоминания людей?
– Нет. Истина чуть более утонченная. То, что я «ем» – это разница между богатством событиями жизней моих жертв и бедностью и блеклостью их восприятия. Я замечаю то, что они пропустили мимо себя, и осознание этой информации кормит меня.
– Жертв? Почему вы назвали их жертвами?
– К сожалению, поиск потерянной памяти это разрушительный процесс. Мои жертвы вспоминают вместе со мной, возвращая утраченное время, но, в конце концов, когда эти переживания добыты из недр подсознания, они умирают. Хотел бы я быть симбионтом, но я паразит. А Морячка я только коснулся. Он будет немного не в себе день или два, так что его служащие могут воспользоваться этим, пока его потрясение длится. Когда мы прибыли сюда, я убил цаплю – скудная пища, но необходимая в тот момент. Мой голод был слишком велик, и я не смел взять больше от Линды.
– Почему же вы не высаживаетесь на берег? Там, несомненно, изобилие всех этих жертв, которые вам нужны.
– Я, к сожалению, не в состоянии выжить в толпе. Для меня это все равно, что суп для мухи. Или лучшая метафора: как если бы суп под высоким давлением подавали из шланга прямо мне в горло. Я не могу сходить на берег, за исключением пустынных мест. Когда большие круизные лайнеры проходят мимо нас, я задыхаюсь.
Если Томас монстр, то он был удивительно откровенен. Но… она представила своё обращение в полицию с этой историей: да‑да, неудачливого насильника остановил вампир, пожирающий память. Неудивительно, что Томас говорит так свободно.
– Как Линда? – спросила она в поисках смены темы разговора, и испытала необоснованное смущение от того, что не подумала спросить об этом раньше.
– Она умирает.
Тереза попыталась изобразить шок, но на самом деле ничего не почувствовала. Ее позор усугубился, также как и её смущение.
– Но… почему же она здесь? Почему не в больнице?
Томас кивнул красивой головой. – Хотите её увидеть?
Она последовала за ним по трапу в кают‑кампанию. Внутри он сказал: – Я зажгу свет. – Масляная лампа вспыхнула золотом; он потянулся рукой, чтобы помочь ей. В свете лампы его глаза казались бездонными, глазами животного.
Линда лежала на широкой поперечной койке в кормовой каюте. Обложенная подушками, она была бледна, как будто ее загар исчез в одночасье. Она выглядела очень молодо. Ее глаза были широко открыты, пристальный взгляд устремлен в потолок каюты, и в первое мгновение Тереза решила, что она уже мертва. Но на её смятённый вздох, Линда отреагировала легким движением глаз.
Томас плавно прикрыл дверь отсека, оставляя Терезу наедине с седоволосой женщиной.
– Тереза? – Голос Линды был тихим и мягким, как дыхание. – Ты здесь?
– Да, – ответила Тереза и села на край койки.
– Хорошо. Я думала о тебе. Я говорила Томасу, что ты придешь.
Тереза изучала лицо Линды; оно совсем не было похоже на лицо страдающего человека. – Это правда? Это он «съел» твою жизнь?
Призрачная улыбка коснулась бледных губ. – Как драматично. Я догадывалась, что ты писатель. Можно было увидеть характерные приметы. Нет… Томас не пожирает меня.
– Но ты… – Тереза хотела сказать: «Ты умираешь», но вместо этого произнесла: – Тебе так плохо.
– Томас не всегда хорошо объясняет. Послушай. Он дал мне мою жизнь, он позволил мне взять из неё все радости и печали, которые в ней содержались. Я никогда не замечала их, когда они происходили в моей реальной жизни.
