на его волосатой заднице, и он отплачивал ему тем же, прыгая на задницах, начиная с капитана Гетцеля, его лейтенантов, и заканчивая каждым чертовым надзирателем. И он говорил им всем одно и то же:
- Это неприемлемо, это, блядь, неслыханно, и лучше бы, блядь, разобраться с этим, иначе многие офицеры исправительных учреждений будут скоро жарить гамбургеры в "Микки, мать его, Ди" [39].
Гетцель попытался образумить его.
- Начальник... это странно... но Эдди Слоат продолжает предсказывать, кто это будет. Он называет их имена перед тем, как они пропадают. Он...
- Мне плевать на то, что говорит Слоат, придурок, - без обиняков заявил ему Шинс. - Эдди Слоат - гребаный псих. Ему место в психушке, но, как и любой другой дисфункциональный, разочарованный, чокнутый кусок дерьма в системе, его взвалили под мою ответственность. Я не хочу больше слышать ни слова об этой слюнявой, параноидальной, мозговыносящей луже мочи. Ты меня понял?
- Да, сэр, - сказал Гетцель, чувствуя, что его яйца сжимаются в тисках.
- Слоат - сумасшедший. Конец истории. Ты думаешь, я куплюсь на это дерьмо, которое несут зэки? Что Эдди Слоат - какой-то гребаный пророк, чернокнижник или кто там у Христа? Боооооже, капитан! Хватит уже! Займитесь этими обезьяноподобными ублюдками, которых вы называете исправительными офицерами! Я хочу, чтобы это чертово место было надежно заперто! Хочу, чтобы перевернули каждую камеру! Хочу, чтобы обыскали каждого! Предложите своим чертовым крысам сыр и заставьте их говорить, потому что кто-то должен что-то знать! А если они не хотят говорить, отведите каждого заключенного в медицинский кабинет и лично погрозите каждому пальцем! Из этого места идет подземная железная дорога, и я хочу, чтобы она была перекрыта!
- Да, сэр. Это уже делается.
- Давай действуй, парень, - сказал ему Шинс. - Потому что прямо сейчас я должен позвонить одному конгрессмену из комитета по надзору за ФБТ, который получает огромное удовольствие от использования моей прямой кишки в качестве шляпной коробки! Пошевеливайся!
В течение следующих двадцати четырех часов каждый заключенный был должным образом обыскан, каждую камеру перетряхнули сверху донизу... но ничего не обнаружили. Гриссенберг был полностью изолирован от внешнего мира семьдесят два часа подряд, но никто ничего не говорил.
По крайней мере, ничего, что имело бы хоть какой-то смысл.
6
Во сне Куган провалился во тьму, гладкую, как дымчатое стекло. Ночь вырвалась наружу угрюмой и всепоглощающей чернотой, черным похоронным крепом, серым саваном и растекающимся угольным туманом. Она выходила в виде тусклых теней, которые скапливались и оседали, жирея и раздуваясь от собственного избытка, выходили за пределы своих берегов и погружали вселенную в яму ползучей тьмы.
В этом не было никакого смысла, но вот что именно он увидел и узнал:
Его влекло по черному коридору, в котором эхом отдавался хрустальный смех, разлетавшийся вокруг него вдребезги. Осколки были очень острыми; Джонни чувствовал, как они режут его кожу. Он был не один, внутри и снаружи его теснили другие, шепча и напевая нечестивые мелодии.
Он видел глаза, похожие на зеленые драгоценные камни, горящие горячим индиго-изумрудом, как дымящиеся ядра реактора. Его понесло вперед, в зияющую бездну зеркальной серости. За ним следило множество глаз - огромные кошачьи, крошечные пузырящиеся жабьи и зрачки, похожие на желтые бриллианты. Взгляды следовали за ним группами и скоплениями. Он оказался в поле раздутых трупно-белых наростов, которые поднимались выше его талии. Они казались влажными и мясистыми, когда прижимались к нему, извивались и изгибались дугой, обвивали запястья и ползли вверх по рукам, как мясистые виноградные лозы. Они были липкими и влажными, и держали его очень крепко. Куган начал биться. Начал кричать. Он вырывал их целыми горстями... а потом, спотыкаясь, пробирался через вязкий сад нитевидных грибов, пока не упал, задыхаясь, на пороге города, подобного которому он никогда прежде не видел: огромные башни без окон из черного камня, выглядевшие не столько как построенные, сколько как выросшие, словно минеральные кристаллы, отполированные и блестящие, тянущиеся к бессолнечному и безлунному небу с люминесцентными эллиптическими зелеными облаками.
Гриб позади него шелестел, шептал и шипел из-за тайных подводных течений и приливов. Оглянувшись один раз, Джонни увидел дюжину искаженных лиц, выплывающих из зелени, словно поднимающиеся пузыри.
Перед ним было мутное овальное отверстие, ведущее в одну из башен. Внутри него была пронизанная тенями полость, не пропускающая ни лунный, ни звездный свет, ни что-либо яркое и откровенное. Высоко стоящая гробница тайн и мрачных секретов, и никакой свет не смел открыть ее темное великолепие.
Но он мог видеть, казалось, с помощью другого чувства, родственного зрению, но не столь грубого или рудиментарного.
В его поле зрения было пульсирующее прозрачное голубое свечение. Оно показывало ему комнату, которая была геометрически искажена - бесконечное, головокружительное пространство безграничной черноты, простиравшееся в самое сердце космоса. Куган осознавал огромные высоты над головой и низвергающиеся вниз глубины. Он двигался сквозь пустоту, пока не увидел двенадцать цилиндров из иссиня-черного металла, сверкавших, как полированное стекло.
Здесь Джонни остановился.
С помощью активировавшегося неведомого шестого чувства он понял, что в цилиндрах находятся живые существа, и не просто живые, а сознательные и разумные, и что каждое из них знает, что на них смотрят, потому что и они смотрели в ответ.
Куган с ужасом отпрянул, а затем покинул здание, выброшенный, как горошина из стручка, в сам город, затерянный в лабиринтообразном клубке его улиц. А над этими высокими зданиями, возвышающееся, как полная луна над суровым, мертвым некрополем... было лицо.
Огромное.
Невозможное.
Гротескное, искаженное лицо, похожее на белый кладбищенский гриб, с огромными черными кукольными глазами и зияющим овальным ртом, открытым, как кровавый нарыв. Оно подплыло к нему, эфирное и бестелесное, приближаясь, чтобы поглотить город. Он чувствовал, как от него исходит влажный холод ночных черных могильных пустот, ощущал его дыхание, разившее гниющей рыбой и застоем подземных канализаций.
Оно прошептало ему нечто сокрушительное:
- Ты будешь спасен.
7
Куган очнулся, задыхаясь. Он все еще чувствовал, как удушливая, безвоздушная пустота царапает его легкие. Смахнув пот с лица обеими руками, изучая свои влажные пальцы и блестевшие на них капли, он в конвульсиях упал на пол, его внутренности поднимались по задней стенке горла, как узловатые слизистые змеи.
- Тебе все это приснилось, дружище, - сказал ему Луис, его голос не был хриплым со сна, а ясным и мягким, как будто он наблюдал за всем происходящим.
Куган поднялся с пола.
- Мне никогда раньше не
