Воронин не пытался возражать или оправдываться — упорно молчал, напружинившись на стуле. Выжидал благоприятного поворота событий.
Граев продолжал говорить, ни на секунду не прекращая малозаметного глазу движения. Воронин был битым волком и знал, что этот змеиный танец в любую долю секунды может взорваться выстрелом, ударом, длинным прыжком в любую сторону.
— Про Раевского и его шайку-лейку ты все знал. Нашел я твоих клопов в офисе. Но ты молчал — вам было выгодно, что фирма развалится, что люди, владеющие кусочками следа, ведущего к вашей поганой тайне, разбредутся кто куда. А на случай, если шашни Раевского всплывут, заготовил приманку с токсикологией и сестрой в Швеции… И соседей Колыванова в поисках потенциальных врагов проверял ты и твои люди — но ничего не сказал про Костикову, выводящую напрямик на ваших алхимиков…
Черт! Время шло, а Воронин мертво молчал. Надо взвинтить темп, надо заставить заговорить эту суку. Сейчас ты у меня затанцуешь, голуба…
— Но я бы спустил все на тормозах, черт с вами и с вашими оборотнями… Но ты, гнида, убил Марина!!!
Последние слова он прокричал, пистолет в руке дернулся, нацелившись уже не в лоб, а в то место, где ноги Воронина кончились, а живот еще не начинался. Лицо у Граева было бешеное.
— Ты несешь чушь, Граев! Чушь, которую нигде и никому не докажешь! — Дима тоже сорвался на крик, повернувшись вместе с креслом в сторону Граева. Молодец, хорошее движение, естественное, замотивированное. Граев, не переставая двигаться, подался назад, к стене — увеличил дистанцию и сектор обстрела. Ну ладно, клиент открыл рот, пускай поговорит, сейчас стоит чуть сбавить обороты… Но чтобы не расслаблялся.
— А зачем кому-то доказывать? — поинтересовался Граев спокойно и холодно. — Мы не в Гаагском трибунале. Поступим, как вы со своей лаборанткой — маленькое служебное расследование и естественная смерть. От тромба в мозгу. От свинцового.
— Да никто не убивал Костикову! Сама, сама под тот джип наладилась! Психованная была, дура просто!
— Та-а-к. Я это расцениваю как косвенное признание в убийстве Марина… Вот он уж точно психованным не был. И заточкой сам не зарезался. — Голос Граева звучал тихо, страшно и внезапно взорвался криком. — Где был позапрошлой ночью?! Молчать!! Имел я твое алиби! Сидеть, сука!!! Твоя работа! Не гулял он ночами, не было такой привычки! Ты, ты, гнида, его выманил! От моего имени!!
Лицо Граева искривилось болью, ритм движений сбился, рука с пистолетом потянулась к правому рукаву — и тут же, словно опомнившись, он восстановил прямую линию, проходящую через мушку, целик и живот Воронина. Заговорил снова через несколько мгновений — тихо, медленно, с трудом:
— Что ты ему сказал, чтобы он поверил? Сказал, что я раскопал что-то важное… Приоткрыл какой-то кусочек тайны… вашей вонючей и гнусной тайны… вашего ненаглядного оборотня…
Воронин почувствовал слабину. И решил перейти в контратаку. Пока в словесную.
— Ты идиот, Граев! Ты не понимаешь, с чем и с кем связался! Тут не один человек, не банда и не шайка! Против тебя Контора! Государство, идиот!
— Не блефуй, Дима… — устало сказал Граев. — Какое, к черту, государство. Одна-две начальственные задницы, боящиеся расстаться с теплыми креслами… И пара отморозков вроде тебя для мокрых дел. А может быть, и ты один… Больно уж много всего ты сам делал…
— Не храбрись, Граев… Ничего ты с одной рукой не навоюешь — в порошок сотрут. Арестуют вполне законно посторонние люди, за любую мелочь, за неправильный переход улицы. И — в камеру. В общую, по ошибке. А там шепнут, кто ты такой, — живым не выйдешь… Послушай меня внимательно, Граев! Ты так глубоко влез в это дело, что отойти в сторону и остаться при этом в живых уже не сможешь. Выход один — присоединиться. Да, нам позарез нужны люди! А что нужно тебе? Деньги? Сам знаю, что деньги… Будут. Вылечишь свою руку и…
— И буду ловить с тобой по кустам сбежавших из вашего милого зверинца оборотней?
— Да при чем тут оборотни! Колыванов — досадный прокол, несчастный случай, накладка, неизбежная в любом грандиозном деле… Лекарства! Вакцины! Сыворотки! Чего только нельзя извлечь из… Ты знаешь, сколько людей в мире страдают болезнью Паркинсона? Известных, богатых — нефтяные короли, миллиардеры, бывшие президенты… Им всего-то и не хватает, что вырабатывающих двигательный гормон клеток в мозгу… У ликантропа мозг на четверть из этих клеток… И со стопроцентной приживляемостью! Это не миллионы, Граев, это миллиарды! А регенерация? Да твоя рука через час была бы как у младенца! Да что я, я дилетант, тебе бы поговорить с Эскулапом…
— Поговорю, — зловеще пообещал Граев, и Воронин сразу осекся.
Ну вот и все. Слово сказано, и пора заканчивать, времени не остается. Ладно, парень, почему бы не дать тебе шанс. Небольшой, но шанс.
— Да ты гуманист и идеалист, Дима. И твой Эскулап тоже… Но маленький вопрос: скольких вы уже убили и скольких вылечили? И сколько лет все это тянется? Короче: твоих работодателей можно вычислить и без тебя. Наверняка, конечно, они не сидят там, на Петроградской, там пешки, знающие лишь кусочки мозаики… Но они сильно наследили, использовали втемную много самых разных структур — и вычислить, откуда ветер дует, не так уж невозможно. А можешь сдать их ты — и избежать пули в голову. Решай. Быстро. Времени нет.
Дима не сломался. Он почти уверился, что Граев блефует и не выстрелит, а доказательств никаких нет и не будет никогда. И никто никому ничего вычислять не позволит. За Ворониным стояли большие люди и большие деньги, а у Граева была всего лишь одна рука. И зажатый в ней пистолет Макарова.
— Ты тоже идеалист, Граев, а? Никогда не брал взятки, не убирал из дел доказательства? Не отпускал виновных за деньги?
Граев скривился, не удержав вырвавшийся сквозь зубы стон. И заговорил быстро, торопливо, словно желая заглушить нарастающую боль:
— Да не брал взяток, Дима, не брал… Кубышку один раз взял, был грех, жирную кубышку… Так ведь тогда в казну нести было… разворовывали все на корню… И гадов, Дима, убивал, тоже есть грех, когда доказать ничего нельзя было… Помнишь такого генерал-майора Трепольского… у-у-у…
Глаза Граева закатились, он вцепился в правый рукав, чуть не выронив пистолет. Дима помнил загадочно убитого генерала, подозреваемого в связях с мафией, и понял одно — такие слова Граев мог сказать только без пяти минут трупу. Понял — и среагировал мгновенно, распрямившись со скоростью пружины и пулей пролетев расстояние, отделявшее его от скорченной болью фигуры.
Выстрел грохнул запоздало, когда от этого расстояния ничего не осталось.
