что я сорвусь и перейду на сторону Фера Люция.
Молча полоснул по коже изменившимися когтями. Мы встали в пентаграмму и взялись за руки, смешивая тем самым кровь на ладонях. Я оглянулся на Лилит. Она наблюдала и лишь кивнула на мой немой вопрос.
Хозяин Ада медленно разрывал белый барьер руками, Лилит вздрагивала, но больше не издавала ни звука. Стиснув челюсти, она прижимала руку к ране от кинжала. Пятно крови на ее форме расплывалось, грозя поглотить весь низ пиджака.
Джена начала читать заклинание.
— Люцифер! Слушай глас уст моих силою земли и властью Бога! Я наступаю ногой на врата Ада. Этим заклинанием я запечатываю врата и засовы Ада, и тебя, Люцифер, вместе с твоей свитой, мучу, пытаю и терзаю, дабы ты ощутил всю муку проклятых и ощущал бы до тех пор, пока будут заперты врата. Силою земли и властью Бога да падет на вас проклятье, силою и властью святых имен Бога да разгорится адский огонь, да сплавит он двери раскрытые в единую твердыню. И всей мукой нашей, и страхом, и страданием — святыми именами Бога: Tetragrammaton, Adonai, Agla, Jesus Christus, Marguel, Eliba, Ai, Palenam. Да будет все это так! Аминь! [61]
Элишка встроилась и повторяла за ней, потом Ниотинский, Фил и я. Наши голоса слились в один могучий. Самый яркий луч света белой полосой просочился сквозь наши переплетенные руки и поплыл к вратам.
Фер Люций больше не рычал. Лишь неотрывно наблюдал за нашими действиями. За его спиной появлялись все новые фигуры демонов. Они стояли так близко к своему Повелителю и друг к другу, что выглядели единым многоликим чудовищем.
— Когда вы устанете пытаться, я выйду из врат и нет, не разорву вас пополам, хотя мне очень хочется. Нет. Я растяну вас на дыбах и буду медленно пытать, пока вы не сойдете с ума от боли, — его голос пробирал до костей, заставляя покрываться липкими мурашками.
Когда луч коснулся врат, и они пришли в движение, Фер Люций протянул руку и поймал его. Полоса трепыхалась, словно пойманная змея. Хозяин Ада напрягся, руки у него била крупная дрожь, и, заорав, он разорвал наш луч. Тот сразу померк, растворившись в воздухе.
Я чувствовал, как затряслись ладони Фила и Элишки в моих руках. Их полные ужаса глаза были отражением моих. Мне стало не хватать воздуха, а каменный свод грота, казалось, нависал слишком низко, буквально раздавливая решимость идти до конца. Заслон, который создала Лилит, еще стоял, зарастая, как только Фер Люций его разрывал, но надолго ли? Джена начала снова. Действие повторилось. Поймав вторую белую полосу, Фер Люций расхохотался.
— Забавно. Вы так и не поняли, что сумели запечатать врата, потому что я не стоял тогда рядом и не смог помешать. Сейчас вам это не удастся. Слишком малы силы. Фауст не тот Фауст, да и демон не демон. Да, Филипп?
Фил сглотнул так, что кадык подпрыгнул до подбородка. На лбу у него выступили крупные капли пота, а губы сжались в нитку.
В гроте поднялся ветер, швыряя пепел и дым, которые проходили сквозь барьер из врат нам в лицо. Лилит оперлась на руки и со вздохом выпрямилась. Решительно посмотрела на меня.
— Подойди и встань на одной из линий на песке, — прокричала она. — Я сама не смогу, нужна твоя сила.
Я послушался, отпуская руки Митсона и Черновой.
— Нет, Лилит. Не надо! — закричал кардинал, разрывая руки и кидаясь к рыжей.
Он натыкался на контуры пятиконечной звезды на песке и не мог пробиться к Лилит. Я же стоял беспрепятственно. Никогда не видел столь сильного отчаяния, которое буквально плескалось в воздухе между кардиналом и демоном. Тогда я осознал, что их связывало в прошлом.
Любовь.
Ниотинскому было плевать на врата, в его глазах светилось обожание. В том, как Грегор смотрел на рыжеволосую, словно только при виде Лилит он мог дышать. Кажется, единственным владыкой для кардинала являлась девушка, сидящая на песке в центре пентаграммы, а не пресловутый Бог.
Фер Люций презрительно смеялся, но сквозь смех мне послышалась настороженность.
— Ты знаешь, что она хочет сделать?
Не обращая внимания на хозяина Ада, рыжая ровным четким голосом произнесла, глядя мне в глаза.
— Ego do tibi fortitudinem, Daniel [62].
Я гортанно зарычал. Окружающий мир окрасился кроваво-красным. Волны жара от злости накатывали, собираясь поглотить мой разум. Я пытался сойти с линии, но мои ноги словно прибили гвоздями к земле. Что она задумала, дьявол ее задери!
Отвернувшись, Лилит подняла взгляд на заваленные камнями и затянутые тонкой прозрачной пленкой врата. Ее лицо заострилось, побледнело, словно с него стерли все краски.
— Лилит, ты мое самое совершенное творение. Не делай этого! — в голосе Фера Люция слышались мольба и печаль.
Демон лишь ухмыльнулась, припечатывая каждое слово, будто молотом.
— Immortalitatem. Meam. Tibi. Do. Gehenna [63].
Пентаграмма засветилась. Мое тело, казалось, пронзили сотни ножей. Кровь скрутилась в тонкий жгут, и некто невидимый вытянул этот жгут из моего тела, разрывая вены и артерии. Мышцы, суставы, сухожилия — всё в одночасье разорвалось и срослось заново. Я кричал так, что закладывало уши.
Ветер в гроте выл, кидая соль и кости мне в лицо. Лилит стонала от боли. Из ее рта и ушей струйками текла яркая кровь.
— Нет! — орал Ниотинский, разбивая руки в кровь о невидимый барьер.
Врата со стоном начали смыкаться. Напоследок мелькнуло искаженное бешенством лицо Фера Люция и бросившиеся на штурм врат, верные ему демоны. Лица на дверях хаотично плавали в камне, то выныривая на поверхность, то снова погружаясь вглубь. Пространство между створками шипело и заполнялось красной вязкой субстанцией. Врата срастались у нас на глазах, превращаясь в монолитную стену с уже бесполезными костяными ручками. Когда печать полностью вросла в них, грот содрогнулся, пол под нами прокатился волной. Послышался глухой хрустящий звук. По потолку зазмеились первые трещины. Это могло означать лишь одно: скоро здесь все обрушится.
Я почувствовал, что снова могу двигаться, и кинулся к Лилит, как и кардинал.
— Лилит! — с мукой в голосе выкрикнул он.
Он опустился на колени возле лежащей на песке рыжей. Ее пряди спутались и потеряли цвет из-за налипшего песка и пепла. Лилит не отрываясь смотрела на кардинала, и впервые я увидел нежность в ее взгляде. Словно им она хотела заменить самые крепкие объятия. Ниотинский, не сдержавшись, обвил девушку руками так осторожно, словно она была фигурой, сотканной из пепла, — прикоснись, и та развеется.
— Грегор, — слабо прошептала она. — Можешь
