А каждый день становился всё чернее. Как и боялась Сандра, за несколько недель по лагерю разнеслась эпидемия тифа. Карантинный барак был переполнен, а с востока везли все новых и новых заключенных. Комендант слал телеграммы в Берлин. Он просил, умолял, не пересылать в Берген-Белзен заключённых и отправить в лагерь больше еды и лекарств. Но высокое начальство ему категорически отказало. Чего бы не опасался Химмлер, но прибывшие в лагерь уже не могли работать ни на Третью империю, ни на Советы. Их было втрое больше, чем мог выдержать лагерь. И всем им не хватало крова и еды.
Сыпной тиф был предзнаменованием конца войны, как когда-то «испанкой» закончилась Великая война. Эта болезнь походила на дьявольский мор, выпущенный из ящика Пандоры. Каждый день умирало по нескольку человек. Сандра боялась приближаться к больным, но не из страха заразиться — она понимала, что для неё это невозможно. Она боялась самих больных. За очередной раздачей обеда один из них начал что-то быстро и возбужденно говорить. Сандра прислушалась и поняла, он думает, что находится на поле боя, идёт в атаку и не станет сдаваться в плен. Сердце сжалось в страхе. Сандра понимала, ещё чуть-чуть и он накинется на неё или охрану. Болезнь захватила сознание больного. Если ему что-то сказать, он не услышит, попытаться успокоить — не отреагирует. Сейчас он в другом месте и времени. Неожиданно он кинулся бежать к выходу, но охрана успела его усмирить и раздача обеда продолжилась. А за окном играл оркестр из заключенных музыкантов. Только музыка сейчас могла отвлечь от ужаса, что царил вокруг.
В барачном госпитале не было санитаров — почти всех их вместе с лагерными докторами берлинское начальство отправило на Восточный фронт. Берген-Белзен остался без должной медицинской помощи. Охранники слегали с высокой температурой, головной болью и ломотой в спине. Потом и они начинали бредить и рваться в бой, а после — апатично лежать и не двигаться часами. А в итоге их ждала неминуемая смерть, что не различала имен и чинов.
Больных уже не изолировали от ещё здоровых — не было места. В лагере, где на каждую койку приходилось по три человека, скученность стала фатальной.
Комендант собрал весь персонал, чтобы разъяснить сложившееся положение. Но всем и так было ясно, что Берген-Белзен терпит бедствие, подобно кораблю, что попал в шторм.
— Да, мы не можем прокормить всех заключенных, — с осунувшимся лицом признавал комендант, — и вылечить больных тоже не в состоянии. Но выпустить их всех на свободу будет халатным преступлением. Мирное население и так получает минимум еды по карточкам. Освобожденных некому будет кормить. Среди них, не только иностранцы и политические преступники, здесь есть и уголовники. Голодные, они начнут воровать и убивать, а больные разнесут эпидемию в ближайшие города и это станет катастрофой для миллионов людей. Поэтому вы должны понять моё решение — никто не может покинуть лагерь: ни один заключённый, ни один охранник, и ни один служащий.
Не так далеко от Берген-Белзена стоял склад с продовольствием, но из-за идущих в окрестностях боёв, добраться туда было невозможно. Союзники приближались. А вагоны с людьми все прибывали и прибывали. Новую партию эвакуированных заключенных завезли в лагерь. Клетка захлопнулась. Никто из неё не мог выйти — ни заключенные, ни персонал лагеря.
Следующей же ночью союзническая авиация разбомбила часть железнодорожных путей вместе с вагонами с продовольствием, что шли в Берген-Белзен. Это было не последним ударом. От налета бомбардировщиков пострадал электронасос — теперь в лагере не было и воды. Оказалось, всё могло быть ещё хуже, как в одном лагере в Тюрингии. Во время авианалета и бомбардировок погибли многие заключенные. И никто не мог гарантировать, что завтра подобное не произойдет и в Берген-Белзене.
Но смерть уже воцарила в лагере. Тела ещё живых заключенных превращались в скелеты, обтянутые кожей. Каждый день от тифа и истощения умирало с десяток людей. Мертвых не успевали хоронить в промерзшей земле. Единственная печь крематория не справлялась со своей работой. Топлива в лагере тоже не хватало. И трупы стали складывать у бараков штабелями, один на другой. С каждым днём горы разлагающихся мертвецов всё росли, а к ним со всей округи сбегались крысы. Серые крысы. Сандра знала, что это значит. Где крысы, там и крысиные блохи — переносчики чумы.
С каждым днём она всё больше приходила к убеждению, что здешний тиф идёт рука об руку с некой формой энцефалита, что поражает мозг и заставляет больных апатично есть гниль, не обращая внимания на кусок хлеба в руке, а после, без причины кидаться на надзирательниц, что могли отбиться только дубинкой или овчаркой на привязи.
Что творилось в головах больных, какие образы возникали перед их глазами, Сандра не знала, ей оставалось только гадать. Что если это незримый закон природы и во время самых страшных войн из самой преисподней вырывается моровая болезнь и сражает всех на своём пути? Теперь только это приходило Сандре на ум.
В эти жуткие дни только венгерский подлагерь оставался островком благополучия в море смертей вокруг. В еде тамошних обитателей не ограничили. Им любезно оставили даже одного санитара. Судя по его отчетам, эпидемии в малом лагере не наблюдалось. Порой Сандра с завистью поглядывала за ограду на венгерский подлагерь по соседству. Она была бы не прочь побыть там заложницей — наконец перестать целыми днями стоять у плиты и бояться обезумевших доходяг. А ещё ей не хотелось больше видеть горы гниющих трупов.
Вдали гремели оружейные выстрелы. Замечтавшись, Сандра не сразу заметила, что из-за ограды венгерского подлагеря за ней уже некоторое время наблюдает молодой человек. На его некогда обритой голове уже успело отрасти с полсантиметра чёрных волос, а лицо покрывала редкая щетина. На добротном чёрном пальто была нашита желтая звезда. Он внимательно смотрел на Сандру, словно ожидая, когда же она его заметит. Было в этом заключённом что-то неуловимо странное — полуулыбка и какой-то озорной прищур. И он совсем не походил ни на еврея, ни на венгра.
— Простите, госпожа, — на чистейшем немецком заговорил молодой человек, — ведь вы из карантинной службы?
— Да, — нерешительно ответила Сандра, — я повар.
— Я всего лишь хотел спросить, не могли бы вы выдать сердечных капель или пилюль? Это нужно одному пожилому человеку. С вечера у него щемит в груди, кажется, это предынфарктное состояние.
Сандра подошла к ограде и недоверчиво оглядела молодого человека, но его это нисколько не смутило.
— А если вы ошиблись с диагнозом? — спросила она. — Ему нужен врач.
