Запах хвои и крови.
Дэнни, хрипло всхлипывая, во весь рост растянулся на крыльце. Во рту был сильный медный привкус. Сердце тяжело колотилось в груди. Из носа тонкой струйкой текла кровь.
Он понятия не имел, сколько времени пролежал там, прежде чем распахнулись парадные двери и к нему в одних джинсах и тапочках выбежал Джек. Следом бежала Венди.
— Дэнни! — крикнула она.
— Док! Дэнни, ради Бога! Что случилось? В чем дело?
Папа помог ему подняться. Стеганые штаны оказались прорваны насквозь. Под прорехой был разорванный лыжный шерстяной носок, икру сплошь покрывали царапины… как будто Дэнни пробовал протиснуться сквозь тесно сросшуюся вечнозеленую изгородь, а ветки цеплялись за него.
Он оглянулся. Вдалеке, за газоном, за полем для гольфа, виднелось несколько смутно очерченных снежных бугров. Звери. Живая изгородь. Между ними и детской площадкой. Между ними и дорогой. Ноги Дэнни подкосились. Джек подхватил его. Мальчик расплакался.
Дэнни рассказал родителям все, умолчав лишь о том, что случилось, когда снег закупорил отверстие цементного кольца. Он не смог заставить себя повторить это и не находил верных слов, чтобы выразить медленно охватившее его чувство апатии и ужас, когда там, в холодной тьме, к нему донеслось потрескивание мертвых осиновых листьев. Но Дэнни рассказал про мягкое уханье обвалившихся снежных глыб. Про втянувшего голову в плечи льва, который выбирался из-под снега, рассекая его, как воду, чтобы погнаться за мальчиком. Даже рассказал, как, когда дело близилось к концу, кролик повернул голову посмотреть на это.
Все трое устроились в вестибюле. Джек раздул в камине ревущее пламя. Дэнни завернули в одеяла на том маленьком диванчике, где когда-то — миллион лет назад — сидели, пересмеиваясь, как девчонки, три монахини, ожидая, чтобы очередь у стойки администратора поредела. Мальчик потягивал из кружки горячий суп-лапшу. Венди сидела рядом и гладила его по голове. Джек расположился на полу, и, по мере того как Дэнни рассказывал, его лицо становилось все более застывшим и неподвижным. Он дважды вытаскивал из заднего кармана носовой платок, чтобы обтереть кажущиеся воспаленными губы.
— Тогда они погнались за мной, — закончил мальчик. Джек поднялся и стал возле окна, спиной к ним. Дэнни взглянул на маму.
— И гнались до самого крыльца. — Он изо всех сил пытался говорить спокойно — ведь, если он сохранит спокойствие, ему поверят. Мистеру Стэнджеру остаться спокойным не удалось. Он расплакался и не сумел остановиться, и ЛЮДИ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ приехали забрать его — раз ты плачешь и не можешь остановиться, значит, у тебя ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ ЗАЕХАЛИ, а когда же ты вернешься? КТО ЗНАЕТ. Парка, стеганые штаны и облепленные снегом снегоступы Дэнни валялись прямо у дверей на коврике.
(Не заплачу, не дам себе плакать)
Он подумал, что это ему по силам, но дрожь унять не мог. Глядя на огонь, мальчик ждал, что папа что-нибудь скажет. В темной каменной пещерке плясали высокие желтые языки пламени. С треском взорвалась сосновая шишка, в дымоход столбом полетели искры.
— Дэнни, поди-ка сюда.
Джек обернулся. Лицо по-прежнему было мертвенным, сжавшимся. Дэнни не хотелось смотреть в это лицо.
— Джек…
— Я просто хочу, чтобы мальчик на минутку подошел ко мне.
Дэнни сполз с дивана и подошел к папе.
— Молодец. Ну-ка, что ты видишь?
Дэнни еще не дошел до окна, но уже знал, что увидит. Обычная зона их прогулок, обозначенная путаницей следов сапог, санок, снегоступов. А за ней вниз по склону, к кустам живой изгороди и детской площадке, спускалось снежное поле, укрывающее всю территорию «Оверлука». Ровную белизну нарушали всего две цепочки следов: одна шла прямо от крыльца к детской площадке, вторая — обратно, длинная и извилистая.
— Только мои следы, папа. Но…
— Как насчет живой изгороди, Дэнни?
Губы мальчика задрожали. Он готов был расплакаться. Что, если он не сумеет перестать?
(Не заплачу, не заплачу, нет. НЕТ)
— Все засыпало снегом, — прошептал он. — Но, папа…
— Что? Не слышу!
— Джек, это же допрос с пристрастием! Ты что, не видишь, он расстроен, он…
— Заткнись! Ну, Дэнни?
— Они поцарапали меня, пап. Ногу…
— Должно быть, ты расцарапал ногу о наст.
Между ними очутилась бледная рассерженная Венди.
— К чему ты пытаешься его принудить? — спросила она. — К признанию в убийстве? Что с тобой такое?
Тут отчужденность в глазах Джека померкла.
— Я пытаюсь помочь ему уяснить разницу между реальностью и обычной галлюцинацией, вот и все.
Он присел на корточки рядом с Дэнни, так, что их глаза оказались на одном уровне, а потом крепко обхватил сына.
— Дэнни, на самом деле ничего не было. Идет? Было что-то вроде одного из тех трансов, в которые ты иногда впадаешь. Вот и все.
— Пап?
— Что, Дэн?
— Ногу я поцарапал не о наст. Там нет никакого наста. Снег пушистый-пушистый. Совсем не слипается. Даже снежки не сделаешь. Помнишь, мы хотели поиграть в снежки и не смогли?
Он ощутил, как отец весь напрягся.
— Ну, значит, о ступеньку крыльца.
Дэнни отпрянул. Он вдруг понял. Его осенило, мальчик в одно мгновение догадался обо всем сразу, как иногда бывает, как было с той женщиной, которой хотелось забраться в штаны к серому человеку. Он расширившимися глазами уставился на отца.
— Ты знаешь, что я говорю правду, — потрясенный, прошептал он.
— Дэнни, — лицо Джека напряглось.
— Ты знаешь, потому что видел…
Раскрытая ладонь Джека влепилась в лицо Дэнни со скучным, вовсе не драматичным шлепком, голова мальчика качнулась назад, на щеке клеймом выступил красный отпечаток ладони.
Венди глухо застонала.
Все на миг оцепенели, потом Джек схватил сына и сказал:
— Дэнни, извини. Ладно, док?
— Ты ударил его, ублюдок! — выкрикнула Венди. — Грязный ублюдок!
Она вцепилась в другую руку Дэнни. На миг мальчик оказался растянутым между взрослыми.
— Пожалуйста, перестаньте меня тянуть! — закричал он, и в голосе звучало такое страдание, что его отпустили. Потом пришли слезы; поскуливая, малыш упал между окном и диваном, а родители беспомощно смотрели на него — так дети смотрят на игрушку, которую разломали в яростной драке, выясняя, чья она. В камине, как ручная граната, взорвалась еще одна сосновая шишка, и все вздрогнули.
Венди дала Дэнни детского аспирина, а Джек уложил его в кроватку, под одеяла. Мальчик не протестовал. Он мигом уснул, сунув большой палец в рот.
