— Не нравится мне это, — сказала она. — Это ухудшение.
Джек не ответил.
Венди кротко, без гнева, без улыбки взглянула на него.
— Хочешь, чтоб я извинилась за то, что назвала тебя ублюдком? Ладно, извини. Прошу прощения. Все равно, не надо было его бить.
— Знаю, — пробормотал он. — Это я знаю. Что, черт возьми, на меня нашло?
— Ты обещал, что никогда больше его пальцем не тронешь.
Он с яростью взглянул на жену, но ярость тут же улеглась. Внезапно, с сожалением и ужасом, Венди поняла, каким Джек будет в старости. Раньше она ни разу не видела его таким.
(?каким?)
Потерпевшим поражение, ответила она на свой вопрос. У него побитый вид.
— Я всегда полагал, что умею держать слово, — сказал он.
Венди подошла и положила ладонь Джеку на руку.
— Ладно, проехали. А когда спасатель приедет проверить, как мы тут, скажем ему, что все хотим спуститься вниз. Идет?
— Идет, — ответил Джек и в этот момент (по крайней мере) имел в виду именно это. Так же искренне он думал, глядя наутро после попойки в зеркало на свое бледное, измученное лицо: Брошу. Завяжу раз и навсегда. Но утро сменял день, а днем Джек чувствовал себя чуть получше. День же сменялся вечером. Как сказал кто-то из великих мыслителей двадцатого века, вечер — пора грехопадений.
Он обнаружил, что хочет, чтобы Венди спросила его насчет живой изгороди, спросила бы, что имел в виду Дэнни, когда выговорил: Ты знаешь, потому что видел… Сделай она так, Джек все бы ей рассказал. Все. Про кусты, про женщину в том номере. Даже про пожарный шланг, который как будто бы менял положение. Но на чем следовало остановить признания? Можно ли сказать ей, что выбросил магнето? Что, не сделай он этого, все они могли бы уже сейчас быть в Сайдвиндере?
Она же сказала вот что:
— Хочешь чаю?
— Да. Чашка чая была бы очень кстати.
Венди направилась к двери и помедлила на пороге, растирая под свитером предплечья.
— Я виновата не меньше твоего, — сказала она. — Что мы-то делали, пока мальчик переживал этот… сон, или что это было?
— Перестань, — ответил Джек. — Все прошло.
— Нет, — ответила Венди, улыбнувшись странной, беспокойной улыбкой. — Не прошло.
И вышла заваривать чай, оставив Джека сторожить сына.
Очнувшись от неглубокого беспокойного сна, в котором за ним по бесконечному снежному полю гнались огромные силуэты непонятных очертаний, Джек поначалу решил, что сон продолжается: во тьме раздавались невнятные механические шумы — звяканье, щелканье, гудение, дребезжание, треск и шорох.
Потом рядом с ним в постели приподнялась Венди, и он понял: это не сон.
— Что это? — Холодные, как из мрамора, пальцы жены охватили его запястье. Джек подавил страстное желание стряхнуть их — откуда, черт возьми, ему знать, что это такое? Часы со светящимся циферблатом сообщили с ночного столика: без пяти двенадцать.
Опять что-то загудело. Громкое, равномерное гудение, совсем незаметно меняющее тон. Оно прекратилось, последовал щелчок. Дребезжащее «бум!» Глухой удар. Гудение возобновилось.
Лифт.
Дэнни сел в постели.
— Пап? Папа? — Голос был сонным и испуганным.
— Док, я тут, — сказал Джек. — Залезай-ка к нам. Мама тоже проснулась.
Зашелестели простыни — это Дэнни забрался на постель между ними.
— Это лифт, — прошептал он.
— Правильно, — подтвердил Джек. — Всего-навсего лифт.
— То есть как это всего-навсего? — потребовала ответа Венди. В голосе прозвучала леденящая нотка истерии. — Середина ночи. Кто в нем катается?
Жжжжжжжж. Клик-клак. Теперь — над головой. Дребезжит, захлопываясь, дверца, открываются и закрываются двери на площадках. Потом опять гул мотора и тросов.
Дэнни тихонько заскулил.
Джек спустил ноги с кровати на пол.
— Может, короткое замыкание? Я проверю.
— Не смей выходить из комнаты!
— Не глупи, — сказал он, натягивая халат. — Это моя работа.
Венди тут же выскочила из кровати следом за ним. За собой она волокла Дэнни.
— Мы тоже пойдем.
— Венди…
— Что такое? — угрюмо спросил Дэнни. — Что случилось, пап?
Тот вместо ответа пошел прочь с сердитым застывшим лицом. Возле двери он подвязал халат поясом, отворил ее и вышел в неосвещенный коридор.
Венди на миг замялась, и вышло, что первым с места двинулся Дэнни. Она быстро догнала его, и в коридор они вышли вместе.
Джек не потрудился включить свет. Она поискала выключатель, который зажигал четыре лампы под потолком ведущего к основному коридору ответвления. Джек, обогнав их, уже сворачивал за угол. Выключатель на этот раз нашел Дэнни. Он поднял вверх все три рычажка. Коридор, ведущий к лестнице и шахте лифта, осветился.
Джек стоял на площадке, окаймленной скамейками и плевательницами, — неподвижно стоял перед закрытой дверью лифта. Он показался Венди какой-то абсурдной версией современного Гамлета — выцветший клетчатый халат, коричневые стоптанные кожаные тапочки. Нерешительная фигура, которую так загипнотизировала надвигающаяся трагедия, что отвести ее или как-нибудь изменить положение дел этому человеку не под силу.
(Иисусе, перестань, что за безумные мысли…)
Ее ладонь больно сжала рука Дэнни. Мальчик настойчиво глядел на нее снизу вверх, лицо напряглось и выражало тревогу. Она поняла: Дэнни уловил течение ее мыслей. Невозможно было сказать, как много — или мало — из них ему понятно, но Венди покраснела, чувствуя себя почти так же, как если бы сын застиг ее за мастурбацией.
— Пошли, — сказала Венди, и они двинулись по коридору к Джеку.
Гудение и щелчки с ударами здесь были слышны громче, они вселяли ужас, разобщая, парализуя энергию. Джек с горячечной настойчивостью глядел на закрытую дверь лифта. Сквозь ромбовидное окошко в середине двери Венди удалось различить тросы, они тоже тихонько гудели. Лифт, щелкнув, остановился под ними, в вестибюле. Донесся стук распахнувшейся дверцы. И…
(вечеринка)
Почему она подумала «вечеринка»? Слово влетело ей в голову безо всяких причин, просто так. В «Оверлуке» царила полная, напряженная тишина — вот только из шахты лифта поднимались странные звуки (вот это, должно быть, вечеринка!)
(???КАКАЯ ВЕЧЕРИНКА???)
На какую-то долю секунды в голове у Венди возникла такая реальная картина, что ей показалось, будто она вспомнила это… это было не рядовое воспоминание, каких полно, но сокровище из тех, какие хранишь для совершенно особых случаев и редко делишься ими вслух. Огни… сотни, может быть, тысячи огней. Огни и краски. Хлопают пробки шампанского. Оркестр — сорок человек — играет «В настроении» Глена Миллера. Но Глен Миллер загнулся от своей сигареты с марихуаной еще до того, как Венди родилась, откуда она может помнить Глена Миллера?
