— Вот дурак… — вспомнил Томазо скошенное от непреходящей зависти лицо Главного инквизитора. — Всем дуракам — дурак…
Можно было прямо сейчас сфабриковать новые документы — с именами кастильских капитанов и примитивно прорисованной картой побережья. Но это следовало сделать качественно, а приличных специалистов в Парагвае просто не было.
Томазо вдруг вспомнил однокашника с перебитым позвоночником. Тот мог подделать что угодно. Но Луис умер от пролежней, да и было все это далеко отсюда, словно в другой жизни.
И тогда перед глазами возник Бруно.
Томазо давно не испытывал к этому полуграмотному подмастерью никаких чувств — ни ненависти, ни желания поквитаться. Однако то, как лихо он управился с порученной задачей, заставляло с ним считаться.
Томазо почти бегом добрался до комнат, в которых остановился, вывернул на стол все, что дал ему брат Херонимо, и пробежал несколько листов глазами.
— А он парень не промах…
Часовщик действовал так решительно и точно, словно родился в братстве Ордена.
«Может быть, с ним поговорить?»
Какая-то часть души Томазо этому отчаянно сопротивлялось, но здравый смысл твердил, что это может принести далеко не бросовые плоды.
Бруно вывели из камеры поздно вечером, когда никого никуда уже не выводили.
— Держись, брат! — понеслось вслед.
— Бог да пребудет с тобой…
Бруно выпрямил спину и, держа скованные цепью руки перед собой, шагнул за побитую дубовую дверь. И почти сразу увидел Хирона.
«Убьет?»
Главным было не попасть на костер, а Бруно при желании можно было обвинить в чем угодно.
— Здравствуйте, сеньор Томазо. Далеко идем?
— Узнаешь, — деловито кивнул Хирон, дождался, когда конвойные подведут Бруно к нему, и ухватился за цепь.
Словно бычка, он вывел его на улицу, протащил мимо отряда недоумевающих индейцев и завел во двор здания Совета — туда, где и встретил рисующим прутиком в пыли. Посадил на лавку под огромным деревом и сел рядом.
— Если мои шестеренки не выдерживают, а враг претендует на слишком уж многие из моих шестеренок, что с этим делать?
Бруно рассмеялся:
— Не пытайтесь выглядеть механиком, сеньор Томазо. Говорите как есть.
Томазо рассказал все как есть, и Бруно почти равнодушно пожал плечами, поднял так и валяющийся с момента ареста прутик и принялся что-то чертить в пыли.
— Знаете, сеньор Томазо, если я потихоньку переведу стрелки моих курантов назад, то большинство горожан этого даже не заметит.
— И что?
Часовщик улыбнулся:
— Здесь даже не надо быть мастером. Когда я работал в Трибунале, наш нотариус делал это через день.
— Что делал? — уже начал сердиться Томазо.
— Забрасывал купчие на чужие харчевни лет на десять назад. Чтоб никакая ревизия взятки от еретика не заподозрила.
Томазо разъярился.
— Ты думаешь, я об этом не подумал?! Некому здесь качественный подлог изготовить! Некому! Это — Парагвай!
Но Бруно вел себя так, словно не расслышал в его голосе ни малейшей угрозы.
— Какой срок давности по таким делам?
— Девяносто девять лет, — мрачно ответил Томазо. — После этого земля наша.
И тогда часовщик искоса глянул на него и жульнически улыбнулся.
— И что, эти ваши голландцы отличат подпись столетней давности от вчерашней?
Томазо оперся спиной на ствол огромного дерева. Он видел кое-какие бумаги из местных архивов — единственное, чем помечали их здешние писари, это день месяца и название поселка, которого касался губернаторский указ.
— Сдвиньте назад весь архив целиком, и никто ничего не докажет, — проронил Бруно, — бумаги-то все до единой будут подлинные… и связи между ними сохранятся…
Томазо оторопел. Отбросить всю эту массу бумаг лет на сто назад?
— Такой махинации я еще не проворачивал, — с сомнением покачал он головой.
— Я тоже многое делаю впервые, — усмехнулся Бруно. — Кстати, что там у нас на ужин? И знаете, я ужасно устал спать стоя.
Если честно, Томазо не верил, что ему все удастся. Однако время поджимало, и он, не мешкая, посадил на сортировку сводного архива двух соседних провинций всех, кого сумел выловить. Операция была простейшей: разделить оба архива по ведомствам Короны и уже рассортированные архивы снова спаять — поддельными указами о переименовании провинции. Этим двое суток подряд занимались каллиграфы.
В результате две провинции становились одной, но с удвоенным сроком жизни, а главное, за исключением нескольких указов, абсолютно все бумаги были подлинными! И едва работа закончилась, Томазо погрузил все это на подводы, приказал запрягать всех лошадей, которых сумел забрать у настоятелей редукций, и помчался в Сан-Паулу.
Он прибыл в последний момент. Губернатор так и не сумел противопоставить голландцам ничего существенного, и те собирались отплыть в Амстердам глубоко удовлетворенные.
— Извините, сеньоры, за опоздание, — поймал голландцев чуть ли не за полы камзолов Томазо.
— А вы кто? — удивились те.
И тогда Томазо вытащил отобранные у Бруно свои полномочия, сунул в лицо слегка раздраженных голландцев и долго, с удовольствием наблюдал, как меняются их лица — от растерянности до уважения. А потом он приказал разгружать архивы, и началось то, что не увидишь даже в представлениях бродячих фокусников.
— Вот наши отчеты более чем столетней давности, — швырнул он кипу документов на стол, — а здесь указы тогдашнего губернатора. Обратите внимание, этот губернатор назначен сто четырнадцать лет назад…
— Не может быть… — кинулись перебирать бумаги парламентеры. — У вас не может быть таких документов! Это фальшивка!
— Проверьте печати, — легко предложил Томазо, — это несложно. И вы убедитесь, что печати подлинные. А главное, посудите сами, реально ли сфабриковать такую массу бумаг?
Голландцы выглянули в окно. Подводы с архивами все подъезжали и подъезжали.
— Ну?! — усилил напор Томазо. — Положим, сто бумаг я сфабрикую… а то и тысячу, но ведь не четырнадцать возов!
Как фокусник, отвлекающий внимание на одну руку, в то время как все делается второй, Томазо не давал им ни малейшей возможности сообразить, где встроены два-три десятка действительно фальшивых указов. Эти разбросанные по архиву фальшивки «сшивали» массивы подлинных бумаг в одно целое, словно гнилые нитки — куски крепкой материи. Но отыскать эти «гнилые нитки» вот так, с налету, было немыслимо. И через несколько часов отчаявшиеся парламентеры сдались.
— Мы сообщим нашему премьер-министру о сложившейся ситуации, — сдержанно признали они полный провал своей миссии.
— Я надеюсь, на то время, пока сеньор премьер-министр будет думать, вы снимете осаду наших морских крепостей? — не дал им просто уйти Томазо.
