Но Мэгги продолжала хмуриться:
– Есть надо вовремя, Джесси.
– Есть вещи важнее, чем вовремя есть, – мягко возразила Джесси. – Или ты не согласна?
Мэгги снова взглянула на монитор, обреченно вздохнула и кивнула головой. А когда она заговорила, это был тон человека, который ради приличия готов смириться с какими-то общепринятыми условностями, в которые он сам лично не верит:
– Да, пожалуй. Но даже если и не согласна, то здесь ты хозяйка.
Джесси кивнула, впервые поняв, что теперь это уже не условность, а нечто большее.
– Да, наверное.
Мэгги опять выразительно приподняла бровь.
– А если я принесу сандвич сюда и тихонько поставлю на край стола?
– Продано! – улыбнулась Джесси.
На этот раз улыбнулась и Мэгги. А когда минуты через три она вернулась и принесла сандвич, Джесси уже сидела перед компьютером, полностью погруженная в работу, и медленно набирала на клавиатуре свое письмо или что она там сочиняла. В отблесках экрана ее лицо казалось нездорово зеленоватым. Маленькая ирландка даже и не пыталась не шуметь – она была из тех женщин, которые, наверное, физически не способны пройти на цыпочках, даже если от этого будет зависеть их жизнь, – но Джесси все равно не слышала, как та вошла. Она оторвалась от компьютера, достала из верхнего ящика письменного стола пачку газетных вырезок и принялась их просматривать. В основном это были фотографии – фотографии мужчины с необычно узким лицом. Острый маленький подбородок; высокий выпуклый лоб, нависающий над бровями. Глубоко посаженные глаза – круглые, черные и абсолютно пустые. Эти глаза ассоциировались у Джесси одновременно и с Донди, бездомным бродягой из комиксов, и с Чарлзом Мансоном[31]. Толстые пухлые губы, похожие на дольки разрезанного плода. Тонкий, как бритва, нос.
Мэгги на секундочку задержалась за плечом у Джесси, явно желая быть замеченной, потом хмыкнула и удалилась. Минут через сорок пять Джесси случайно взглянула налево, на миг оторвавшись от клавиатуры, и увидела поджаренный сандвич с сыром. Сандвич давно остыл, сыр превратился в неаппетитную массу, но она все равно проглотила его за пять укусов. Курсор опять заплясал по экрану, медленно, но верно уводя Джесси все дальше в лес – в самую чащу.
Я слегка успокоилась, но потом подумала: «Он мог наклониться, чтобы его не было видно в зеркале». В общем, я кое-как развернулась, хотя такой слабости, как тогда, я вообще не испытывала никогда. Я даже не знала, что бывает такая слабость. При малейшем движении руку пронзало болью, словно ее протыкали раскаленным железным прутом. Разумеется, там никого не было; и я пыталась себя убедить, что я ничего и не видела – только тень… что это были лишь тени и игра моего воспаленного воображения.
Да, я пыталась себя убедить. Но я сама в это не верила, Рут… пусть даже был светлый день, и я была без наручников, и благополучно выбралась из дома, и сидела теперь у себя в машине, закрытой на все замки. Я себе вбила в голову, что если его нет на заднем сиденье, значит, он прячется в багажнике, а если его нет и в багажнике, значит, он притаился снаружи, у заднего бампера. Иными словами, меня не покидало жуткое ощущение, что он где-то рядом. Что теперь он всегда будет где-то рядом. Я хочу, чтобы ты это поняла – ты или кто-то другой. Главное, чтобы хоть кто-то понял. Он был где-то рядом. Пусть даже умом я понимала, что все это бред, что скорее всего это были лишь тени и лунный свет… но он был где-то рядом. Или, может быть, правильнее сказать – оно. Когда светит солнце, мой ночной гость «человек с белым лицом», но когда наступает ночь, он превращается в «существо с белым лицом». Но так или иначе – он или оно, – на рациональном уровне я сумела избавиться от его призрачного присутствия. Но оказалось, что этого недостаточно. Потому что всякий раз, когда в доме что-то поскрипывает по ночам, мне кажется, что он вернулся. Всякий раз, когда странные тени танцуют на стене, мне кажется, что он вернулся. Всякий раз, когда я слышу незнакомые шаги у себя за спиной, мне кажется, что он вернулся – вернулся, чтобы закончить начатое. Он был в «мерседесе» в то утро, когда я очнулась, и почти каждую ночь он приходит ко мне в дом на Восточной набережной… может быть, прячется за занавесками или в кладовке, и этот кошмарный плетеный короб стоит на полу у его ног. Настоящих чудовищ не убьешь банальным колом в сердце, и знаешь, Рут, я ужасно устала.
Джесси оторвалась от компьютера, вытряхнула переполненную пепельницу в корзину для бумаг и прикурила новую сигарету. Медленно и осторожно. Руки слегка дрожали, и ей не хотелось обжечься. Докурив сигарету почти до самого фильтра, Джесси раздавила окурок в пепельнице и снова вернулась к работе.
Я не знаю, что бы я делала, если бы в машине сел аккумулятор – наверное, сидела бы там, пока меня не нашли, пусть даже мне бы пришлось просидеть весь день, – но он не сел, и двигатель завелся с первого раза. Я отъехала от сосны, в которую впилилась ночью, и кое-как вырулила на дорогу. Меня подмывало взглянуть в зеркало заднего вида, но я боялась туда смотреть. Боялась, что снова увижу его. Не потому что он там был, понимаешь – я знала, что его там нет, – а потому что я могла бы его увидеть.
Но когда я выехала на асфальтированную дорогу, я все-таки посмотрела в зеркало. Просто уже не могла сдержаться. Разумеется, на заднем сиденье никого не было, и мне стало легче. Значительно легче. Я выехала на шоссе и доехала до ближайшей заправки. Там же был бар. Ну, знаешь… такой небольшой, незатейливый барчик, куда ходят местные, когда им лень ехать в город. Обычно они заседают у стойки, едят пончики с сахарной пудрой и похваляются друг перед другом, чем они якобы занимались в субботу вечером. Я остановилась на парковке за газовыми колонками и минут пять сидела и просто смотрела на людей. Мне не верилось, что они настоящие… ну разве не бред?! Мне все представлялось, что это бесплотные призраки, и когда мои глаза привыкнут к яркому свету, они станут прозрачными, и я буду видеть сквозь них. Мне опять захотелось пить, и всякий раз, когда кто-нибудь выходил из бара с такой белой пластмассовой чашечкой кофе, пить хотелось все больше и больше, но я все равно не могла себя заставить выйти из машины… и пойти к ним, к этим призракам.
Я так думаю, что в конце концов все-таки вышла и пошла бы в бар, но прежде чем я набралась смелости открыть замок на дверце, приехал Джимми Эггарт. Он запарковался рядом со мной. Джимми – бывший бухгалтер-ревизор из Бостона, теперь на пенсии. Живет на озере круглый год с тех пор, как у него умерла жена в 87-м или 88-м году. Он вышел из машины, взглянул на меня, узнал и улыбнулся… но тут же изменился в лице. Сначала как будто встревожился, а потом попросту испугался. Подошел ко мне и наклонился к окну, чтобы взглянуть повнимательнее. Знаешь, он был просто в шоке – у него даже морщины разгладились на лице. Я это очень хорошо помню: Джимми Эггарт так поразился, что даже помолодел.
