Эрик нашел другие занятия, которые понравились ему больше. Он исследовал Чикаго. И подумывал о переводе в другой колледж. Если это ему удалось в Корее, то, может, в Америке тоже получится.
Что касается Тома, тот легко освоился: он читал Вергилия. Он нашел в словаре выражение in media res и узнал, что на латыни оно значит история, начавшаяся с середины. Он все быстро схватывал и к весне начал писать работу о древнеримском поэте Катулле. Он понял, что все их шуточки – чушь и что ему нужно изучать разговорный язык.
Но он представлял себе, что могло бы быть иначе. Если б мама с папой не брали его каждую пятницу в «Barnes & Noble», если б он не глотал книги, то мог бы и не выработать привычку к ежедневному серьезному чтению. Как он понимал, без этой привычки «Вассар», несомненно, раздавил бы его. Видимо, не имело значения то, что он изучал английский язык в Геттисбергской средней школе. Видимо, не имело значения то, что он получал хорошие оценки. Ему нужно было учиться серьезнее, чем предлагалось в школе. К счастью для него, он сам это понял.
Летом 2011 г. семья Дженни переехала в центральный Нью-Джерси. Как и Ким, ей оставалось еще два года до окончания американской средней школы. Школа была гораздо более гуманной, чем в Намсане: уроки были легче, а учителя и одноклассники расслабленнее. Но были и сюрпризы.
Осенью во время первого теста по алгебре девочка, сидевшая с ней рядом, пожаловалась, что не понимает одну задачу. И тут учитель на глазах у всех подробно объяснил ей, как решать задачу, – во время теста!
Дженни онемела. Интересно, как эта девочка будет сдавать SAT без учителя? Потом учитель помог еще одному ученику. Дженни сделала большие глаза. Видели бы это ее корейские друзья!
Но ее ждал еще один сюрприз. Той весной Дженни узнала, что дети всей Америки сдают в школе «Президентский тест по фитнесу». Он проводится несколько десятилетий, и требования всегда почти необъяснимо высоки: за 8 минут пробежать милю, за минуту сделать 44 приседания, мальчикам подтянуться 13 раз, девочкам 25 раз отжаться. Ее разряд по гимнастике не учитывался. Школьники и учитель физкультуры готовились к этому серьезно, как к настоящему тесту.
Дженни это казалось невероятным. 25 отжиманий – не шутка. Почему такие высокие требования? И почему при таких требованиях в Америке так много тучных людей?
В Корее Дженни сдавала подобный спортивный тест, но требования там были ниже. На то, чтобы пробежать милю, отводилось 9,5 минуты. И результаты никого не волновали – дети просто шли по беговой дорожке. Их волновал тест по математике.
Дженни была уверена, что сдаст тест по фитнесу: она знала, что умение соответствовать высоким требованиям в основном зависит от упорства.
Белки в колесе и дети-алкоголики
Вернувшись в США в конце учебного года, я долго пыталась осмыслить то, что увидела. Я была поражена тем, сколько существует общих проблем. Везде учителя жаловались на тесты, директоров и родителей, родители же переживали за детей и плохо понимали, что творится в школе, политики сетовали на профсоюзы, профсоюзы – на политиков.
А дети везде оставались детьми: у них были любимые и нелюбимые учителя, они играли в видеоигры, писали эсэмэски на уроках и смотрели телевизор… А больше всего они различались серьезностью отношения к учебе. И уровень самоотдачи колебался, как кривая ЭКГ, в зависимости от места проживания ребенка.
Почему им не все равно? Ким задала этот вопрос в Финляндии, сведя изыскания до одного предложения. Навестив ее, я стала подозревать, что ответ был довольно прост: они серьезнее относились к учебе, потому что она и была серьезнее. А серьезнее она была потому, что все считали, что она должна быть такой.
В Финляндии, Корее и Польше существует единое мнение, что дети должны учиться мышлению более высокого порядка, чтобы преуспевать в жизни. Это единодушие порождено кризисом: экономическая необходимость мобилизовала способности народа так, как никогда бы не мобилизовали благие намерения. Этот консенсус в отношении требовательности изменил и все остальное.
Средней школе в Финляндии, Корее и Польше придают такое же значение, как футболу в средней школе Америки. В конце детей ждало большое и важное состязание, и баллы были важны. И учителя их соответствующие: образованные, подготовленные, тщательно отобранные. Они достаточно независимы, а значит, больше возможностей адаптироваться и меняться вместе со своими учениками и экономикой, что позволяло воспитывать более энергичных, самодостаточных выпускников.
В США же стать учителем может каждый, если он приходит на занятия, следует установленным правилам и имеет добрые намерения. Можно сказать, мы имеем такие школы, какие хотели иметь. Родители, как правило, не требуют задавать детям читать более сложные произведения или чтобы в детских садах их учили математике, – они жалуются на плохие оценки, а еще приходят толпами на школьные соревнования.
Так сложилось исторически. Большинству не нужно серьезное образование, и они его не получают. Достаток сделал строгость в Америке необязательной. Но все изменилось. В глобальной экономике дети должны быть целеустремленными, им нужно уметь приспосабливаться, поскольку они будут делать это всю свою жизнь. Им нужно культивировать требовательность.
В Финляндии. Корее и Польше существует единое мнение, что дети должны учиться мышлению более высокого порядка, чтобы преуспевать в жизни.
Требовательность проявляется по-разному. Корейская «соковыжималка» создала столько же проблем, сколько и решила. Учеба без удовольствия приводит в основном к хорошим оценкам за тесты, но не к жизнерадостности. Безжалостное обучение трудно выдержать, и есть факты, что знаменитое корейское рвение сильно снижается после поступления в колледж.
Тем не менее, если б мне нужно было выбирать между «соковыжималкой» и витанием в облаках, характерным для многих школ США и других стран, думаю, что неохотно, но я выбрала бы «соковыжималку». Да, она безжалостна, однако дети из стран-«соковыжималок» знают, что такое иметь дело со сложными понятиями и мыслить вне своей зоны комфорта: они знают цену упорству. Знают, что такое неудача, упорный труд и самосовершенствование. Они готовы к жизни в современном мире.
Витающих в облаках детей вводят в заблуждение. Заурядные учителя слишком долго держат их на щадящей диете банальности. Только после средней школы дети узнают, что их обманывали. Реальный мир не всегда дает второй или третий шанс, реальный мир не воздает вам должное только потому, что вы появились на свет. Когда будет трудно, твой учитель математики не материализуется, чтобы подсказать тебе ответ.
Образование стало валютой, за которую можно купить свободу. Оно не есть все, но значит больше, чем когда-либо. В этом смысле такие страны, как Финляндия, Канада и Новая Зеландия, используют основной природный ресурс. Их дети в каком-то смысле свободней, чем дети в странах-«соковыжималках», потому что они стали умнее, не жертвуя для этого всем, что есть в их жизни.
Что касается счастья, то Финляндия заняла второе место (после Дании) в отчете 2012 г. «Уровень счастья в мире», подготовленном ООН. У финнов было много причин для счастья, включая то, что образование повышало доходы, а доходы делали счастливее.
– Если вам нужна американская мечта, поезжайте в Финляндию! – сказал руководитель Лейбористской партии Великобритании Эд Милибэнд на конференции по социальной мобильности[48] в 2012 г.
В XXI веке бедному человеку было легче получить прекрасное образование в Финляндии, чем почти в любой стране мира, включая США (номер 11 по счастью).
Думая о будущем образования, я беспокоилась о таких детях, как Ким, – тех, кто годами недополучал качественных знаний и поощрения от этой системы. Меня интересовало, что будет с детьми-алкоголиками в Финляндии и Оклахоме. Но я все же была настроена более оптимистично, чем до отъезда. Стало очевидно, что ни одна страна не сняла этой задачи, везде были проблемы, и большинство из них решаемые.
Одно было ясно: чтобы дать нашим детям достойное образование, сначала нужно договориться о том, что серьезный подход важнее всего, что школа должна учить детей мыслить, упорно трудиться и ошибаться. Наше единогласие делало возможным все остальное.
Образование стало валютой, за которую можно купить свободу. Оно не есть все. но значит больше, чем когда-либо.
Я вернулась в страну, шокированную рецессией и расколотую политикой. Означало ли это, что с Америки довольно? Оглянемся ли мы на опыт Финляндии? Разоблачим ли феномен Кореи? Когда мы решим раз и навсегда, что настоящее образование – это трудное дело для всех, включая учителей, богатых и бедных детей? Политические изменения – от кампании «Ни одного отстающего ребенка» при Джордже Буше до «Гонки за первенство» при Бараке Обаме – пытались принудительно ввести строгость в американскую систему образования. Это могло поднять минимальный уровень, но не максимальный. Люди должны были поверить в строгость, они должны были решить, хоть и вынужденно, что пришло время стать серьезнее. Их можно было подтолкнуть к этому открытию, но они должны были его сделать.
