Приспело время хлеб убирать. Старик серпы наточил:
— Завтра, старуха, пойдем пшеницу жать!
В ту пору поднялся сильный ветер, набежала черная туча и выпал на старикову полосу крупный град. Тем градом начисто выбило всю пшеницу, ни одного колоса не осталось.
Закручинился старик, голову повесил, а старуха ругается:
— Всю жизнь я с тобой, с бесталанным, горе горевала! Ни в чем тебе удачи нет! В кои-то веки разжились семенами да вырастили пшеницу — и тут лихо пристигло, беда стряслась! На иных полосах и колоса не попортило, а у нас и зерна не осталось.
Утешает старик:
— Не плачь, старуха, не горюй! Слезами да руганью убытков не воротишь. Тучу ветер пригнал — пусть ветер и убытки возместит.
Еще пуще старуха заругалась:
— Совсем старик ума лишился! Мелет языком, чего слыхом не слыхано! Ищи-ка теперь ветра в поле!
А старик все твердит:
— Пойду с ветра спрашивать: ветер виноват — ветер и в ответе. Обулся, оделся, взял в руки батажок и тронулся в путь-дорогу. Шел он долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли и добрался до высокой горы. Возле горы стоит большая изба. В избе четыре крыльца: одно выходит на восход солнца, другое — на полдень, третье — на запад, а четвертое крыльцо — на полночь.
В ту пору загремели ведра, спустилась к колодцу старуха, старая-престарая — чуть только на ногах держится. Зачерпнула воды.
Поздоровался старик:
— Здравствуй, бабушка! Дай-ка подсоблю тебе воду донести.
— Здорово, добрый человек! Спасибо тебе на приветливом слове. Проходи в избу, отдохни с дороги, а с ведрами и сама управлюсь: я еще могутная.
Поднялись на крыльцо, вошли в избу. Старуха стол накрыла, гостя накормила, напоила, на печь спать уложила и стала выспрашивать:
— Куда, добрый человек, идешь, куда путь держишь? По своей ли воле к нам попал или неволя-нужда привела?
— Ох, бабушка, не знаешь ты моей беды! Вырастили мы со старухой пшеничку, да пригнал ветер тучу с градом, и выбило все начисто — зернышка не осталось. Нечем нам жить, хоть по миру ступай! И вот пошел я по белу свету управы искать.
— Ну, коли так — дело поправимое. Я ведь мать всех четырех ветров, и сыновья из моей воли не вышли. По всему видать, обидел тебя озорник Полуночник, мой меньшой сын, — горазд он на такие дела. Повремени немного. Воротятся сыновья домой — заставлю виноватого тебе убыток воротить.
Через малое время послышался шум с восточной стороны, распахнулись двери с восточного крыльца — прилетел восточный ветер. Вслед за тем пахнуло теплом с полуденной стороны — и слетел в избу с полуденного крыльца ласковый Полуденник-ветер. И в ту же минуту из тех дверей, что на закат солнца выходят, явился Запад-ветер. Как вдруг загремело, зашумело кругом, изба заходила ходуном — и с хохотом да с присвистом ворвался в избу с полуночной стороны Полуночник-ветер.
— Ох и задал я сегодня страху судам в море! Наигрался, натешился, есть хочу!
Старуха тем временем на стол собрала, накормила, напоила сыновей и говорит:
— Ну, кто из вас, сынки, недавно беду натворил? Позвала старика:
— Ступай, говори, не бойся ничего!
Старик спустился с печи и рассказал все, как дело было. Присмирел Полуночник, голову опустил.
— Видно, ты, Полуночник, виноват, — сказала мать, — тебе и ответ держать.
— Ничего, мама, — Полуночник головой тряхнул, — все дело поправится!.. А ты, гость дорогой, смел да напорист — этаких я люблю! Коли не побоялся на меня управу искать да всю правду в лицо сказать, будь мне братом названным, а о потере не печалься.
Достал из-за пазухи сверток и подал старику.
— На вот тебе скатерть-самобранку — во всякое время будешь сыт. Только скатерть разверни да скажи: «Попить, поесть!» — и ешь, пей, чего душа пожелает. Только, чур, уговор: пойдешь домой — на постоялый двор не заходи.
Старик поблагодарил своего названного брата да мать четырех ветров за ласковый прием, за угощение да за подарок, со всеми распростился и отправился в обратный путь.
Шел, шел, шел и так крепко притомился, совсем из сил выбился: сам думает: «Придется и эту ночь в пути переночевать, сегодня домой все равно не попасть. Чего это Полуночник не велел мне на постоялый двор заходить? Ведь не в поле мне ночь коротать! Хлеб свой — хоть у попа стой». И зашел на постоялый двор. Сел у стола, отдыхает, а сиделец спрашивает:
— Может, поужинать собрать, да и водочки с устатку выпьешь? Заказывай!
— Ничего мне покупного не надо, все у меня свое есть. Достал из-за пазухи скатерть, развернул и говорит:
— Попить, поесть!
Батюшки-светы, откуда чего взялось: наставились кушанья разные, меда душистые, вина сладкие, закуски, заедки разные — стол ломится! Пей, ешь — душа мера!
Сиделец остолбенел, глядит во все глаза, слова вымолвить не может. Эдакого дива век не видел. И старик рад-радехонек:
— Будет теперь нам со старухой что пить, есть! Будет чем и добрых людей потчевать!
И на радости зовет сидельца:
— Садись со мной ужинать и своих всех, кто у тебя есть, зови — угощенья на всех хватит!
Сиделец крикнул жену да ребят — и подсели все к старику за стол. Сидят угощаются. Старик выпил сладкого вина да крепкого меду, и зашумело у него в голове: песню затянул.
Тут сидельцу и запала дума:
«Вот бы эта скатерть мне пригодилась!»
После ужина старик повалился на лавку и крепко уснул. Сиделец подменил скатерть-самобранку точь-в-точь такой же по виду простой скатертью.
На другое утро старик пробудился ни свет ни заря и скорым-скоро пошел домой.
Старуха встретила его бранью;
— Где тебя только леший носит? Дома ни зерна хлеба, ни полена дров нету, а ему и горя мало!
— Молчи, старуха! Садись за стол, угощайся, чего только твоя душа пожелает, пей, ешь вволю!
Усадил старуху за стол, развернул скатерть:
— Попить, поесть! Что такое? Нет ничего…
Старик еще раз скатерть встряхнул, развернул, рукой прихлопнул:
— Попить, поесть! Опять ничего.
Старуха не вытерпела, вскочила, схватила сковородник:
— Ох ты, пустомеля, шутки шутить да насмехаться вздумал! — И — раз, раз сковородником:
— На вот, на тебе, постылый!
Насилу вырвался старик из избы — да наутек. Остановился за околицей:
«Тут что-нибудь да не так. Видно, Полуночник обманул меня. Ну, да не на того напал! Теперь мне дорога знакомая». И пошел к матери четырех ветров.
Шел, шел и поздним вечером пришел к высокой горе, к большой избе с четырьмя крыльцами. В ту самую пору братья-ветры со всех четырех сторон домой бежали. Подхватили гостя и снесли в избу.
Поздоровался старик с матерью четырех ветров да с братьями и говорит ветру Полуночнику:
— Не по-братски ты, брат названный, дело делаешь. Твоя скатерть-самобранка всего один раз меня напоила, накормила, да на том дело и кончилось. Гоже ли так надо мной насмехаться?
— Погоди, погоди, — говорит Полуночник. — Заходил ты на постоялый двор?
— Заходил.
— Ну, вот сам себя во всем и вини, коли меня не послушался. Достал кошелек из-за пазухи:
— Возьми этот кошелек и ступай. Никогда у тебя ни в чем нужды не будет. Что понадобится, потряси кошелек — и сколько надо денег, столько и натрясешь. Да смотри, помни мое слово: никуда дорогой не заходи.
Гостя напоили, накормили, и отправился он домой. Сказка скоро сказывается, а еще того пуще старик домой торопится.
Шел, шел и дошел до того постоялого двора, где раньше останавливался.
«Совсем я отощал, да и ноги больше не гнутся, все равно мне до дому сегодня не дойти. Зайду переночую у знакомого сидельца».
Зашел, поздоровался. Хозяин постоялого двора узнал старика, ласково встретил:
— Садись отдыхай, добрый человек! Коли не побрезгуешь нашим угощением, заказывай попить-поесть с дороги.
А старику и холодно и голодно. «Дай попробую, чем меня наградил Полуночник!» Велел подать ужин, да и вина спросил. Выпил рюмку-другую и захмелел с устатку. Зовет сидельца:
— Садись, хозяин, и своих всех зови, да что есть у тебя в печи, все на стол мечи! За все рассчитаюсь, в убытке не останешься.
Хозяин засуетился, наносил разных кушаньев да всяких напитков, позвал жену да детей, и все стали угощаться.
Пьют, едят, а сидельцу не терпится узнать, какая у старика диковина есть. Все новых и новых кушаньев требует, а чем станет рассчитываться?
Терпел, терпел сиделец и говорит:
— Ну, добрый человек, спасибо за угощение, пора отдыхать. Завтра ведь рано, чай, пойдешь — рассчитаемся за все сегодня.
Старик достал из-за пазухи кошелек-самотряс. Тряхнул раз, другой — и посыпалось серебро да золото. Натряс, насыпал полное блюдо денег:
— Бери, хозяин, все твое — у меня этого добра хватит!
А сиделец уставился на старика, сидит молчит. Потом схватил блюдо, стал деньги руками перебирать: деньги правильные, золото да серебро настоящее.
