Например, числа мы обозначаем либо арабскими цифрами (0, 1, 2, 3, 4, 5...), либо римскими (I, II, III, IV, V...), хотя истории известны и многие другие цифровые знаки. Долгое время у славян, в том числе и на Руси, употреблялись буквенные обозначения чисел: "A"-один, "в" - два, "г" - три, .д. - четыре, ? - пять, ? - шесть и т. д. Они были столь же условными (но не произвольными), как и принятые сейчас арабские и римские, поэтому их и можно было заменить другими.
Чтобы выразить согласие, русские делают движение головой сверху вниз, болгары же - из стороны в сторону, то есть используют тот жест, которым мы привыкли выражать отрицание. В сильном недоумении мы обычно разводим руки, а египтяне в этом случае ударяют ладонью о ладонь. Указывая на что-либо рукой, мы держим ее ладонью вниз, японцы же - ладонью вверх, что очень похоже на наш жест просьбы. Условность знаков и делает возможными все эти различия. Чтобы правильно понимать и использовать знаки, нужно знать "условие", то есть принятую в данном коллективе условную связь знака и его содержания. Без этого определить содержание знака по одной лишь его внешней форме (и наоборот), конечно, нельзя. О произвольности речи и вовсе не приходится говорить: звучание и состав каждого слова определяются связью с другими единицами того же языка, в них отражаются свойства обозначаемых явлений, они передаются каждому новому поколению как обязательное условие единства с другими членами общества. Кроме того, внешний облик слова и содержание слова связаны в нашем сознании так тесно, что эта связь представляется совершенно естественной.
Ну, кажется, как еще можно называть воду, если не водой; разве для глаз и рта, для сказки и песни, для неба и земли могут быть более естественные названия, чем глаза, рот, сказка, песня, земля, небо? Разве такие слова, как подснежник и одуванчик, белок и желток, низина, вершина и подобные самим своим составом и связью с родственными словами не указывают совершенно определенно на то, ч го они обозначают?
Проиггольности пет, но элемент условности есть и здесь.
Это сразу делается заметным, как только человек узнает, помимо родного языка, какой-нибудь другой или когда он знакомится с историей языка, на котором говорит. Достаточно взглянуть хот бы на приведенные ниже названия рта и глаза в некоторых из распространенных языков, чтобы убедиться в условности этих названий.
Рус. Франц. Англ. Нем. Тат. Фин.
рот bouche mouth Mund авыз suu
глаз ceil eye Auge куз silma
Только кажется, что у таких "прозрачных" названий, как дневник или подснежник, и не может быть иных значений, кроме нам известных. Представим себе человека, который изучает русский язык. Допустим, что он уже неплохо владеет русской речью, но с некоторыми словами еще не встречался. Сумеет ли он самостоятельно понять значение слова дневник, если слышит это слово впервые, хотя и знает, что такое день и дневной, ночь, ночной и ночник, полдень и полдник, утро, утренний и утренник, месяц, месячный и месячник и т. д.? Едва ли.
Конечно, он может предположить, что дневник - это предмет, как-то связанный с днем. Но какой предмет? Утренник - утренний мороз. Значит, дневник - мороз дневной? Но утренникэто еще и спектакль или детский праздник, устраиваемые днем.
Когда же проходят спектакли-"дневники"? Быть может, дневник - это еда днем, как полдник"? Не лампа ли это, которую зажигают днем? Ведь ночник светильник для слабого ночного освещения! А может быть, так называют дорогу, по которой ездят только днем, как только зимой пользуются зимником? Или это работа в течение дня (сравните значения слов субботник, воскресник, месячник)?
Но почему мы думаем только о неживых предметах? Вечерник - это учащийся вечерней школы или вечернего отделения техникума, вуза. Тогда дневник тот, кто учится днем, и все первоклассники - тоже дневники?
Поляк, изучающий русский язык, мог бы догадаться, что дневник - это тетрадь, журнал для подневных записей, потому что такое значение имеет польское dziennik (dzien - "день", dzienny - "дневной"). Но в польском dziennik означает еще и классный журнал, и газету (поэтому польское dziennikarz - "журналист", a dziennikarka - "журналистка"). Можно ли поручиться, что то же значит и русское дневник? Пожалуй, нельзя.
Известно ведь, что польское ukrop называет не огородное растение, а кипяток, слово nagfy не имеет того отрицательного смысла, какой мы находим у родственного ему совре?ленного русского слова наглый, и по-польски это "срочный", "неожиданный, внезапный", urok - не школьный урок, а "обаяние, очарование". Да и мы с вами без посторонней помощи едва ли определим, что значит, например, польское trawnik, хотя сразу сообразим, что оно родственно русским словам трава, травник и называет какой-то предмет. Но какой?
Может быть, легче решить, что значит kolec или zujka (произносятся колец, жуйш)? Не торопитесь, подумайте.
Решение готово? Ну что ж, ответ приведен в рамке на с. 24.
Проверили? Не правда ли, до чего просто и естественно названы эти предметы! И вместе с тем названы, конечно, условно.
Поэтому не огорчайтесь, если не справились с заданием. Догадаться можно было только случайно. Нетрудно сказать, почему газон назван "травником", а жвачка - "жуйкой"; понятно, отчего колючка - "колец". Однако даже то, что "жуйку" жуют, "колец"
колет и что "травник" действительно связан с травой, мы узнаем лишь по условию, овладев словом как целым.
В основу названия обычно кладется один из признаков того явления, которое выделяют словом ("то, что жуют", "то, что колет" и т. п.). Но созданное слово употребляют для обозначения явления в целом, со многими другими его свойствами, и признак, использованный при образовании названия, со временем часто затемняется, становится неважным, ведь до конца значение слова он все равно не определяет. Так, говорящие по-русски сегодня уже не замечают, что слово плюшка связано с плющить, рубль с рубить, смелый со сметь, мышца с мышь. Поэтому и слово со звуковым обликом дневник могло бы обозначать и что-то не обязательно "дневное".
Маленькая школьница, вернувшись после занятий домой, с гордостью сообщила: "А у нас в школе ввели полное самоуправство!" Ее ошибка легко объяснима: значения частей, из которых состоят слова самоуправство и самоуправление, одинаковы, а точная связь звучания и значения, как мы знаем, имеет элемент условности. Не овладев еще в полной мере условными значениями этих слов, школьница понимала их на основе сходства с известными ей словами сам, управлять, управление и потому не чувствовала разницы между ними. Вот она и употребила одно вместо другого. Знаки этикета также не произвольны (их нельз менять по своему желанию, они подчинены традиции, имеют свою историю, связаны с другими этикетными знаками, отражают специфику общества, использующего эти знаки), но и они обладают условностью.
trawnik - газон
kolec - колючка
zujka - жвачка
Условность этикетных знаков объясняет возможность различных способов передачи одного содержания.
Ученые накопили множество наблюдений над тем, как своеобразно выражаются одни и те же этикетные значения у разных народов и в разные исторические периоды жизни одного народа. Устанавливая отношения с новым коллективом, человек обменивается с его членами одним из самых главных этикетных знаков - знаком приветствия. И если формы приветствия не совпадают, это замечается сразу. Так, выдающийся русский ученый и путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай (1846-1888) писал о приветствиях у папуасов Новой Гвинеи: "Папуасы подают друг другу руку, касаются руки другого, но не жмут ее... При моем посещении деревни Богати меня ожидала большая толпа папуасов, которые, как только моя шлюпка подошла к берегу, все почти сели и не встали до тех пор, пока я не выскочил из лодки и не обратился к одному старому знакомому с просьбой помочь мне привязать ее. Этот обычай приседать на корточки перед почетным гостем в знак приветствия я встретил также на островах архипелага Довольных людей".
Мы привыкли к тому, что при встрече почетных гостей встают, а протянутые руки пожимают, однако эти способы приветстви имеют столь же условный характер, как и у тех народов, которые обходятся без рукопожатий, и, с точки зрения людей других типов культуры, принятые у нас знаки приветствия могут представляться странными и неестественными. "Почему европейцев,- рассуждал известный советский писатель Илья Эренбург,изумляют нравы Азии? Европейцы, здороваясь, протягивают руку, и китаец, японец или индиец вынуждены пожать конечность чужого человека. Если бы приезжий совал парижанам или москвичам босую ногу, вряд ли это вызвало бы восторг".
Убедиться в различиях приветствий, принятых разными коллективами, можно и не покидая своей страны, не обращаясь к другим временам и культурам: пионерский салют не спутаешь с тем, как отдают честь военные; семиклассник, встретивший на улице приятеля, здоровается с ним, не обнажая головы, тогда как взрослые мужчины нередко приподнимают шляпу: женское приветствие вообще не включает в себя действий с головным убором, а если девушки, встретившись, начнут дружески похлопывать одна другую по спине, мы увидим в этом нечто им не свойственное, мужеподобное.
