Увлекательна цирковая романтика, и тот, кто знаком с нею, полностью находится в ее власти.
В начале книги я уже говорил, что когда-то фокусники каждый свой трюк старались представить как что-то загадочное, сверхъестественное. Правда, и прежде бывали фокусники, отходившие от традиционных приемов, избегавшие таинственного и зловещего в своей работе.
Одним из первых это сделал французский иллюзионист Робер Гудэн (1805-1871). На своих "фантастических номерах" в Пале-Рояле, в Париже, он представал перед зрителями таким, каким был на самом деле, - живым, веселым и остроумным человеком. Детей он одаривал игрушками и сладостями, которые доставал неведомо откуда. Апельсины, например, Гудэн "выращивал" прямо на глазах у публики. Он насыпал в большую кадку землю, клал туда зернышко и поливал водой. Из земли появлялся зеленый росток, росток превращался в куст, куст покрывался цветами. Затем на дереве возникали плоды, которые фокусник срывал и раздавал зрителям. Последний апельсин разрезал пополам, и оттуда вылетали две механические бабочки, порхавшие над сценой.
Примеру Гудэна последовал "профессор магии" Александр Герман, представитель известной семьи иллюзионистов. Он также был весельчаком, балагуром, пересыпающим свою речь шутками-прибаутками. В восьмидесятых годах прошлого столетия Герман приезжал в Петербург.
Вот что я прочитал в журнале "Всемирная иллюстрация".3
"Перед тем как дать здесь несколько представлений, - говорилось в журнальной заметке, - Герман успел на днях показать свое искусство нескольким лицам, завтракая в ресторане у Дюссо.
С первых же минут завтрак принял фантастический характер.
Гарсон4 подал Герману небольшое блюдо с яйцами всмятку. Профессор провел над блюдом рукой, как бы выбирая яйцо.
- Что вы мне подаете пустое блюдо? - вскричал он, строго смотря на гарсона.
Яиц как не бывало. Растерявшийся гарсон что-то пробормотал.
Надо было видеть лицо остолбеневшего гарсона.
Все яйца затем возвратились на стол из галстука одного из
Александр Германн и трюк
присутствовавших. „Дама „ воздухе„
Проделав массу фокусов с картами, профессор в довершение всего показал следующее чудо.
- Накройте ваш бокал с шампанским шляпой, - предложил он одному из своих спутников. Сказано - сделано.
- И ваш бокал под шляпой?
- Конечно.
Он поднял шляпу, и при общем удивлении и смехе вместо бокала с шампанским на столе узрели большой ботинок на толстой подошве.
- Извините, господа! - произнес Герман, взяв ботинок и надев его на свою разутую правую ногу. Бокал с шампанским он достал из-за пазухи".
Не надо думать, будто веселое в цирке связано только с выступлениями клоунов. Почти в любой жанр можно вводить и острый гротеск, и забавную эксцентриаду. Это же относится и к иллюзионным номерам.
Есть выражение: "смешное убивает". И уж если разоблачать претенциозные попытки современных иллюзионистов выставлять себя в качестве "экспериментаторов натуральной магии", то самое лучшее делать это с помощью юмора. Буффонадные моменты, введенные в иллюзионный номер, придают ему ироническую окраску, полностью убивают какие бы то ни было бациллы мистики.
Как, очевидно, помнит читатель, я выше рассказал, что в свое время подвергся серьезной критике номер "Женщина в воздухе", подававшийся мною как "сеанс гипноза". Давно прошли времена, когда я всерьез "усыплял" свою партнершу, проделывая над ней "гипнотические пассы". Номер этот, однако, продолжал жить в моем репертуаре. Но теперь вместо женщины в нем участвовал клоун. Вот он поднимается в воздух, якобы усыпленный. Он сладко спит, посапывая, и даже почесывает "во сне" ногу об ногу. Смешно? Смешно! Чародейство, магия, чернокнижие? Какое уж тут чародейство! Все очень просто, а если и кажется необычным, так на то и иллюзия.
Клоун в иллюзионном номере появился при обстоятельствах, быть может, не столько закономерных, сколько случайных. Был у меня трюк под названием "Бак" (по-другому он называется - "Ваза фараона"). В большую, почти в человеческий рост вазу я наливал тридцать ведер воды. Одно ведро... пять... десять... Наконец, сосуд наполнялся до краев, и тогда из этой вазы я начинал вытаскивать голубей, кур, собаку, одного лилипута, другого... Последней появлялась молодая женщина. У нее были крашеные локоны и стандартная улыбка.
Так вот, случилось, что во время представления эта блондинка закапризничала. Она заявила, что ей трудно дышать в аппарате и что вообще она больше не желает играть у Кио роль какой-то "невидимки". Пусть Кио, если ему надо, сам лезет в бак, а она это делать отказывается. Стуча высокими каблучками и гордо вздернув свой носик, блондинка удалилась, а я остался, что называется, с носом.
Посылая проклятия по адресу коварной блондинки, я схватился за голову: что делать? В этот роковой момент на глаза мне попался коверный. Сейчас уже не помню, кто это был: Антонов или Бартенев. Раздумывать было некогда.
- Влезай в бак! - закричал я, судорожно вцепившись в коверного.
- Как так - влезай?
- Влезай, говорю, потом разберемся.
Коверный пожал плечами и, криво улыбаясь, полез в вазу. Помощники подхватили ее и вынесли на арену.
Когда в заключение вслед за голубями, собакой и лилипутами из бака вместо крашеной блондинки неожиданно появился сконфуженный коверный (он до сих пор не мог прийти в себя от моего нахальства), дружный смех прокатился по рядам. Весь цирк зааплодировал. Позже, за кулисами, товарищи поздравляли меня с успехом, говорили: - Вот это находка! Смелое новаторство. И как вам только пришло в голову заменить ассистентку клоуном?
Я скромно помалкивал. Помалкивал и коверный. Неожиданный успех ему тоже пришелся по душе. С тех пор я всегда вводил в этот номер клоуна.
Все, что ни делал я на глазах у публики - демонстрировал ли вылетевших из пламени голубей, или карты, сами собой вылезающие из стакана, доставал ли из воды песок, который оказывался сухим, или показывал неисчерпаемый ящик, - все я старался делать весело, чтобы все это не походило на обычные выступления иллюзионистов.
Хочется верить, что этим я способствовал утверждению нового направления в иллюзионном жанре - бодрого, жизнерадостного, оптимистического. Непринужденный, иронический характер выступлений как бы должен был говорить, что за всеми "чудесами" скрываются шутка, искусство иллюзии, ловкость артиста, умело использующего аппаратуру.
В эти годы мой репертуар пополнялся рядом новых номеров, таких, как "Гулливер в стране лилипутов", "Шахматы", "Троллейкар", "Распиливание".
Сюжет "Гулливера" был навеян замечательной книгой Дж. Свифта. На манеже устанавливали макет королевского дворца. Появлялся Гулливер, осматривал дворец, убеждался, что он пуст, перешагивал через него и ложился отдыхать. Когда Гулливер засыпал, двери дворца неожиданно раскрывались, и из них выходили крошечные люди - король и королева, сановник, духовник и прочая свита. Их изображали лилипуты. Номер этот был нарядно оформлен и привлекал внимание зрителей своей красочностью.
В этом же плане были созданы "Шахматы". На арене расставлялись в шахматном порядке восемь кубиков. Мы показывали зрителям, что они пустые, открывая и закрывая поочередно все стенки. Но кубики пустыми вовсе не были. Их стенки внезапно разваливались сами по себе, и из кубиков выходили лилипуты, одетые в костюмы шахматных фигур.
Номер "Троллейкар" был специально рассчитан на цирковую арену и служил как бы доказательством, что цирк нами освоен.
"Троллейкар" представлял собою самоходную тележку. Спереди и сзади стояли мои ассистенты, державшие стекло, - так, во всяком случае, казалось зрителям. На стекло ложилась одна из участниц нашего номера. В то время, когда троллейкар шел вдоль барьера, по кругу, я набрасывал на стекло легкое, но плотное покрывало и через секунду сдергивал его, - женщины на стекле не было, она исчезла. Этот фокус вызывал много споров и вопросов, даже многие артисты не догадывались, как же он делается. А делался он следующим образом: один из державших стекло был действительно мой ассистент, но впереди на троллейкаре стояла кукла, и, когда я накидывал покрывало, моя помощница ловко и мгновенно проскакивала в туловище этой куклы и таким образом уезжала.
Номер этот нам доставлял очень много хлопот: во-первых, я очень долго учился бросать покрывало так, чтобы оно особым образом колебалось и благодаря этому не были бы видны движения моей помощницы, а во-вторых, артистка не сразу научилась в одну секунду исчезать со стекла, чтобы очутиться в туловище куклы.
