Блестки настоящего художественного мастерства, сверкавшие в невообразимой смеси шарлатанства и знахарства, фокусов и мистических обрядов, выразительнейшей пантомимы и грубых, циничных шуток, делали выступления средневековых иллюзионистов излюбленным народным зрелищем.
Английский путешественник Кориат, описывая в 1611 году свою поездку по Италии, рассказывает:
«Я видел замечательные и чудесные вещи, проделанные некоторыми из этих монтимбанков. Я видел, как один из них держал в руке гадюку, играл с ее жалом в течение четверти часа и все же не был ею ужален, хотя всякий другой человек был бы ею искусан до смерти. Он уверил нас всех, что эта гадюка происходит по прямой линии от той гадюки, которую вынул из огня своими руками святой Павел на острове Мелита, ныне называемом Мальта, и которая не ужалила его; кроме того, он сказал нам, что гадюка эта жалит одних, а других не трогает. Я видел также монтимбанка, который резал и колол ножом свою обнаженную руку, так что жалко было на него смотреть, ибо кровь струилась из его руки в изобилии; потом же он помазал руку каким-то маслом, с помощью которого он мгновенно остановил кровотечение и так замечательно залечил раны и порезы, что, когда он затем снова показал свою руку, мы не могли обнаружить на ней ни малейшего следа шрама… Кроме того, я видел такие необычайные фокусы, что никто не поверит моему рассказу о них»[5].
Как видно, такая деятельность приносила немалый доход, потому что число бродячих иллюзионистов возрастало. В 1397 году во Франкфурт на съезд рейнских курфюрстов по случаю избрания короля явились иллюзионисты «числом не менее пяти полусотен».
Некоторые из них становились придворными фокусниками-шутами. Первый известный нам французский ярмарочный иллюзионист и родоначальник целой династии фокусников, мэтр Гонэн, был в XVI столетии взят на службу к королю Франциску I. Его сын, носивший то же имя, вновь вернулся в ярмарочные балаганы. Еще один мэтр Гонэн выступал в XVII веке на Новом мосту в Париже (его описал в своей новелле «Волшебная рука» Жерар де Нерваль). Популярность этого фокусника была так велика, что и теперь, триста лет спустя, французы говорят о ловкаче: «Это мэтр Гонэн»; существует также пословица: «Maitre Conin est mort, le monde n'est pas grue» — в смысле «Гонэн умер, теперь нас никто не обманет».
Придворный шут-фокусник Йозеф Фрёлих. Гравюра 1728 г.
Служба во дворце, где у зрителей были совсем иные вкусы и запросы, требовала от иллюзионистов не только специального отбора фокусов, но и другого исполнительского стиля. Об этом свидетельствует биография Йозефа Фрёлиха (1694–1757).
Он был мельником, но, влюбившись в дочь странствующего ярмарочного зазывалы Вентурелло, стал разъезжать с его балаганом. Научился рвать зубы, овладел искусством фокусника и, отделившись от Вентурелло, стал типичным бродячим иллюзионистом.
Мы уже говорили, что совмещение в одном лице профессии фокусника, аптекаря и зубодера было обычным еще со времен раннего средневековья. Такими универсалами изображали их еще исполнители мистерий, а позднее художники, например Герард Доу (эта картина хранится в Роттердамском музее).
Йозеф Фрёлих
Затем Фрёлих завербовался в кирасирский полк, где попал под начало к Эгону фон Рейценштейну. Офицер оказался большим любителем фокусов. Он отшлифовал программу Фрёлиха. Помог не только смягчить непристойности, которыми изобиловали сопроводительный текст и жесты ярмарочного фокусника, но и выработать новые исполнительские приемы, новую манеру игры. Благодаря покровительству начальника-аристократа Фрёлих стал придворным фокусником байрейтского князя Георга Вильгельма, а затем и шутом-фокусником дрезденского королевского двора, где прослужил тридцать лет.
Репертуар Фрёлиха состоял из хорошо известных трюков иллюзионистов того времени. Особенно ловко он показывал фокусы, связанные с появлением и исчезновением различных предметов; пользуясь своими широченными штанами, он ухитрялся извлекать оттуда даже собственного сына.
Особенность исполнительского стиля Фрёлиха заключалась в остроумных и злых шутках, которые задевали знатных вельмож. Другие придворные шуты-фокусники не могли похвастать такой смелостью.
В результате их творческой практики сложился новый, аристократический стиль, наиболее полно выразившийся впоследствии в представлениях Пинетти.
«Странствующий фокусник». Офорт с картины И. Босха (ок. 1550)
Церковь, не переставая бороться с народными фокусниками, решила нанести сокрушительный удар, восстановив против них зрителей. Для этого были использованы имена языческих богов, вошедшие в христианское Священное писание как клички злых духов. Главный вавилонский бог Ваал-Сабуб стал Вельзевулом. Постоянный эпитет египетского бога солнца Аммона-Ра — светоносный — был попросту переведен на латинский язык и сделался именем собственным — Люцифер. Индийское слово «дэва» (бог) превратилось в устрашающую кличку «дьявол». И дьявол был объявлен виновником всех народных бедствий — войн и эпидемий, голода и нужды. Иллюзионное искусство, которое, по мнению духовенства, «пользовалось дьявольским могуществом», подлежало беспощадному искоренению. Церковные соборы то признавали существование магии (Эльвирский собор 305–306 гг.), то не допускали возможности чародейства и сношения с демонами, требуя от епископов борьбы с этим суеверием (Анкирский канон 900 г.). В результате этих противоречивых «разъяснений» с течением времени стали считать искусными магами, умело использующими зловредные козни дьявола, не только странствующих артистов-фокусников и конструкторов иллюзионных автоматов, но даже и ученых-естествоиспытателей.
Так, водяные часы с автоматической музыкой, которые Гарун аль-Рашид преподнес Карлу Великому, народная молва в странах Западной Европы упорно называла «дьявольским сосудом».
Альберт Больштедтский (1193–1280), прозванный Великим, ученый доминиканский монах, богослов и естествоиспытатель, в рассказах современников предстает как волшебник. Существует, например, рассказ о том, как в январе 1249 года он принимал в саду доминиканского монастыря нидерландского короля Вильгельма. Несмотря на зимний холод, весь сад цвел. Но как только была прочтена послеобеденная молитва, цветы и листья исчезли. По мнению современников, это свидетельствовало о вмешательстве нечистой силы. Между тем подобный трюк показывал еще в IX веке иллюзионист Цедекия.
Один из учителей церкви, отъявленный реакционер-мракобес Фома Аквинский, был в молодости учеником Альберта в кёльнской доминиканской школе. Однажды Альберт пригласил его в тайную мастерскую, где занимался научными экспериментами и строил движущиеся и звучащие иллюзионные автоматы. Фома увидел фигуру женщины, приветствовавшую его поднятием руки и восклицанием. Сочтя ее дьявольским наваждением и стремясь избавиться от этого зрелища, он бросился на «женщину» с палкой. Фигура рухнула. Вошел Альберт и в гневе закричал: «Фома, Фома, что ты наделал? Ты уничтожил мою тридцатилетнюю работу!» За свои эксперименты Альберт был объявлен магом, и ему пришлось сложить с себя епископское звание.
Ярый противник магии английский естествоиспытатель Роджер Бэкон (1214–1294) был все же обвинен в волшебстве и просидел в тюрьме более десяти лет. А через двести лет выдающийся врач и алхимик Парацельс (1493–1541), заподозренный в волшебстве, был убит.
Астролог Мишель Нострадамус (1503–1566) считался величайшим магом и волшебником потому, что пользовался малоизвестным в то время аппаратом, который и по сей день называется «волшебным фанарем» («латерна магика»), и трехгранными стеклянными призмами.
Нострадамус устраивал своеобразные иллюзионные представления, чтобы нагляднее показать удивительные свойства этих оптических приборов.
Он демонстрировал свои опыты в кабинете с дубовым потолком, разделенным перпендикулярными балками на квадраты. Один из квадратов открывался, и в отверстие опускалась вниз головой кукла, сидевшая в кресле. Зрители, находившиеся за дверью, по очереди заглядывали в узкую щель, прорезанную в перегородке, куда была вставлена трехгранная призма. Тому, кто смотрел в щель, казалось, будто фигура в кресле вырастала из-под пола и затем снова опускалась туда же (куклу в это время втягивали наверх и задвигали отверстие в потолке). После этого зрителей впускали в кабинет; самый тщательный осмотр пола, естественно, не позволял обнаружить никаких следов люка, и оптический трюк воспринимался как явное чудо. Нострадамус показывал этот фокус французской королеве Екатерине Медичи, которая истолковала его как пророческое видение: ей представилось, что фигура в кресле — ее заклятый враг, соперник ее сына и будущий вождь гугенотов Генрих Наваррский, сидящий на французском троне.
