К упражнениям следовало специальным образом подготовиться. Это были такие упражнения, к которым нельзя было приступить с пустыми руками и с невооруженным глазом. Руки следовало загрузить метровой линейкой, а глаз вооружить специально приобретенными для этой цели плюсовыми очками. Вдобавок необходимо было изготовить из картонки табличку с щелкой под стать линейке и наклеенной поверх картона газетной буковкой. Объединив все это вместе с каким-либо нетвердо видевшим ребенком (в данном случае со мной), можно было получить занятное приспособление, напоминавшее отчасти самодвижущуюся чертежную рейсшину, а отчасти электрофорную машину для демонстрации электрических опытов. В любом случае, что бы оно ни напоминало, проку приносило не больше, чем укроп, таблетки или сидение за первой партой. Хоть бы и все вместе, а хоть бы и взятые по отдельности. Изо дня в день я двигал табличку от себя и к себе, фокусировал через плюсовые очки свой взгляд на газетной букве и записывал снятые при помощи линейки замеры в специальную тетрадочку. Клянусь, это не я придумал, всему этому меня, тогда совсем еще ребенка, научили в поликлинике. Не знаю, возможно, они долго хохотали после того, как я вышел из кабинета. Врать не буду — не слышал. Если же это не было розыгрышем, то я не в силах найти тому какое-либо объяснение. Зачем все это? Неужели так трудно было сказать: "Мальчик, оставь нас в покое. Мы не знаем, как лечатся глаза". И все. Я же тогда тоже не знал, я бы их понял и оставил в покое. В конце концов, человеческий организм — такая сложная штука. Поди разберись в нем.
Если бы мне тогда так сказали, то я бы не обиделся. Но мне так не сказали. Впрочем, скоро мои отношения с детской поликлиникой закончились, а вместе с ними закончились и упражнения. Я вырос, и пришла пора поступать в институт. Учился я хорошо, и проблем с поступлением у меня не было, за исключением разве одной. Профессия, которая казалась мне на тот момент наиболее привлекательной, а именно океанология, требовала стопроцентного зрения. Точнее говоря, этого требовала не профессия, а приемная комиссия, и если говорить еще точнее, то она требовала не самого зрения, а подтверждающей его справки. Зрения у меня не было, а справка была. Этого оказалось достаточно, и я сделался океанологом. Собственно, кто и зачем выдумал этот запрет на близоруких океанологов, я так и не понял, но на всякий случай до третьего курса очков не носил. Мало ли чего. К третьему курсу мне выписали очки для постоянного ношения, и моя жизнь обогатилась новыми деталями. Это не были детали вновь обретенного мира, увиденного мною после стольких лет разлуки. Нет. Это были детали совсем иного свойства. Большей частью это были детали очков. Я узнал теперь, что такое короткие, никак не достающие до ушей заушники, вечно отвинчивающиеся и безвозвратно теряющиеся на полу винтики, сдавливающие переносицу и оставляющие на ней зеленые купоросные пятна носовые упоры и отсутствующие в продаже линзы с малопопулярными диоптриями. В самом деле, первые очки, которые мне выписали, должны были иметь силу –1,75 диоптрий, в то время как в продаже были стекла только –1; –1,5; –2; –2,5 и т. д. Бедные мои родители до колен стоптали собственные ноги, бегая по всевозможным оптикам, салонам и мастерским и лелея в душе надежду заказать для своего сына нужные очки. Заказали.
Когда заказ наконец был выполнен, зрение мое сделалось хуже и врач выписал мне новые очки. На этот раз –2,25. Я не шучу. Конечно, радости очкарика на этом не заканчивались. Когда я приобрел очки и начал носить их постоянно, я столкнулся с новыми проблемами. Очки регулярно бились, ломались, терялись, падали на пол, забывались дома, безжалостно запотевали в студеную зимнюю пору и всякий раз норовили оказаться лежащими на диване именно в тот самый момент, когда кто-либо из моих домашних решал присесть или прилечь после тяжелого трудового будня. Случались и другие казусы.
Иногда, забыв по рассеянности очки дома, я тем не менее испытывал желание что-нибудь разглядеть. Чаще всего какую-то надпись. В таких случаях я обычно оттягивал пальцем уголок века по направлению к уху, словно бы изображал китайца, и, таким образом, черт его знает почему, умудрялся прочитать нужную мне информацию. В самом деле, становилось виднее. Однажды я, в очередной раз забыв очки дома, решил ознакомиться с содержанием одного из указателей метрополитена. Шрифт был недостаточно велик, и я, по своему обыкновению, растянул пальцами свои глаза. Именно в этот момент мне навстречу вынырнула целая стайка настоящих китайцев, с любопытством разглядывавших все вокруг и, кажется, принявших мои раскосые гримасы на свой собственный счет. Думается, каким-то только чудом удалось избежать международного конфликта. Как есть — форменный конфуз. Между тем шли годы, принося с собой новые и новые поголовные увлечения. Пришла пора — и мода на контактные линзы расцвела пышным развесистым кустом. Примерно к этому же моменту у меня лопнули две вещи — левое стекло на моих очках и последнее мое терпение. Я решил заказать линзы. У меня были два-три приятеля, уже ходивших к тому моменту в контактных линзах, и я поддался их уговорам. Сказать по правде, уговоры эти были недолгими. Я же не знал тогда, что меня ждет новый букет свежих офтальмологических сюрпризов. А сюрпризы были. И не все они оказались, прямо скажем, приятными. Началось все прямо у врача, решившего, кажется, выяснить, как долго может мучиться пациент в безуспешных попытках вставить контактные линзы себе в глаза. Оказалось, что долго. Очень долго. Примерно столько же, сколько стоило мне выцарапать их обратно. В этом деле я, кажется, поставил рекорд, и врач остался доволен. При этом я все-таки остался доволен в меньшей степени. Пытки с линзами продолжались для меня и дальше. Каждое утро я до четверти часа стоял перед зеркалом, таращил и косил глаза, чтобы наклеить себе на зрачки два кусочка прозрачной пленки. Каждое утро я чертыхался, ронял линзы на пол, искал, находил, полоскал в специальном растворе, снова ронял, снова чертыхался. Глаза мои отнеслись к линзам тоже без особого восторга. Они раздражались и делались на весь день красными, как у кролика. (Я знаю, что бывают цветные контактные линзы, в том числе и красные, но мои глаза меняли цвет совершенно по иной причине.) Конечно, были и плюсы, говорившие в пользу контактных линз. Прежде всего это отсутствие оправы, сужавшей мой кругозор и перекрывавшей доступ воздуха через нос. Опять же в метро, магазинах и других пространствах, куда мне доводилось заходить с мороза, линзы не запотевали. И это было удобно. Однако ж линзы не были панацеей, и звучавшие тут и там призывы излечиться от близорукости иными способами все еще привлекали мое внимание.
Громче всех трубили глазные хирурги. Потрясая своими остро отточенными скальпелями и ярко горящими лазерами, они грозились сделать из меня абсолютно здорового человека. Что-то меня останавливало. Может, их грозный вид, а может, настораживающий пример моего приятеля, исправившего себе косоглазие и чуть было не лишившегося при этом зрения. Около недели он пребывал в кромешной темноте и перемещался по квартире при помощи своих домашних. Конечно, я слышал, что глазные хирурги творят чудеса и возвращают зрение обреченным с рождения людям. Однако ж сегодня на каждом шагу можно встретить и такую медицину, которая работает исключительно по принципу "заплатите — и мы отрежем вам все, что угодно". Увы. Впрочем, помимо вооруженных до зубов хирургов на мою близорукость покушались также и книги. Большей своей частью безобидные и безвредные, но и в той же степени бесполезные. Все эти книги, кажется, переписывались с одного первоисточника и всегда начинались с наукообразного рассказа о строении глаза. Как будто бы люди со здоровыми глазами хорошо видят только потому, что знают их строение. Открою этим авторам маленькую тайну: пользоваться глазами, печенью, селезенкой, желудком и головным мозгом можно, не имея об их строении ни малейшего представления. Многим божьим созданиям это прекрасно удается. Причем безо всякой инструкции. Ну да ладно. В конце концов, наличие в книге инструкции по пользованию глазами — не такая уж большая беда. Мне кажется, главная беда всех этих книг в другом. А именно в том, что они написаны людьми, никогда близорукостью не страдавшими, никогда от нее не избавлявшимися, а, стало быть, не до конца понимающими, как и что. Не буду спорить — возможно, все эти приспособления, системы тренировок, моральноволевые установки и оздоровительные диеты очень хороши. Я сам подпадал под их обаяние и некоторую часть своей жизни прожил в ожидании чудесного исцеления.
Каждый раз я загорался, как ребенок. Вырезал, клеил, расслаблялся, налегал на морковку (опять же, будто бы хорошо зрячие едят морковку чаще близоруких).
