Казалось: все погибло, жизнь вымерла. Но нет! Упрямый дух казака возрождал былое, станицы отстраивались заново. И вот уже на спуске, у самой речки построена водяная мельница. Какие чувства она мне навевала!
Вечность. Я сидел у нее, любовался журчанием воды и ждал чего-то необычного… Вот сейчас придет мельник, откроет дверь, и потянутся к нему со всей округи обозы с мешками пшеницы…
Но мельница молчит, и я вижу заброшенный старый дом на обочине хутора. Окна его заколочены крест-накрест досками, забор повален. Не в город ли поспешили хозяева, перекрестив досками не только окна, и но и всю прошлую жизнь на природе? Как им там живется?
Вероятно, есть жилье с удобствами, модная одежда, продукты питания из магазина. Все есть, а душа — не на месте. Высокие дома, восхищавшие их после приезда, теперь заслоняют от них такие красивые зори над полем. Обилие встречных, с каждым из которых хотелось поделиться радостью переезда в город, превратилось в бесконечную толпу. От нее спешишь укрыться в квартиру-клетку. Казавшиеся такими красивыми болгарские помидоры, словно выращенные по шаблону, лишь жалко напоминают по вкусу о мясистых сладких домашних великанах…
По преданию, Антей терял силу, когда его отрывали от земли… Не поэтому ли чувствуют себя уехавшие хозяева временно живущими в городе? Хотя лет пошло и немало, а не приходит в сознание ощущение вечности бытия, такое естественное во Вдоволове и на этой дороге детства…
Идешь дальше по обочине прихоперского леса. На лугах встречаешь пасущихся коров. Далее — подъем в Краснояровку, рядом с которой, на высоком песчаном берегу Хопра, покоятся уже твои предки… Минута молчания…
Впереди — хутор с историческим названием Форштат. По преданию, Петр I основал его, направляясь в Воронеж на строительство своего южного флота… Михайловская церковь уже во весь свой возвышающийся рост притягивает: давай быстрей. Заходишь по пути к деду Антону и бабушке Наташе, которая "как сейчас" помнит своего легендарного брата Петьку. И вот она, Первомайская улица, на которой стоит срубленный дедом еще в пору звенящей юности дом…
Забег сжимает впечатления до размеров справочника-путеводителя. Восходящее утреннее солнце ласкает с правой стороны. День еще не вошел в силу. В Краснояровке встречаешь молодую цыганку и спрашиваешь: "Скажи, красавица, повезет ли мне сегодня?" Она, улыбаясь, отвечает: "Да".
В доме у деда я достаю из вещей приехавших родственников две майонезные баночки. В первой из них — мое дневное сегодняшнее питание мед. Его я выпью сейчас без бутербродов за парой чашек чая. Во второй - куриный жир. Им я разотрусь перед заплывом, у Краснояровки, у могил предков. Расчетное время старта — 11 часов. Это позволит мне, плывущему со скоростью 3,5 км/час (2,3 км/час — моя скорость; 1,2 км/час — скорость реки), преодолеть 35 километров реки за 10 часов — и быть дома засветло, в 21 час. Забегая вперед, скажу, что куриный жир держался на мне две трети маршрута. На плаву проведешь ладонью по коленке еще скользит…
После чая зашли к родственникам, живущим в станице. Один из них, Алексей Никитин, только что справил шестидесятилетие. В войну был разведчиком, чудом взбежал расстрела. Сейчас готовился к путешествию на машине по местам героической юности.
От него зашли к местному писателю Борису Лощилину. Это колоритная фигура. Еще в тридцатые годы он навещал земляка Шолохова в качестве корреспондента "Комсомольской правды". Патриот станицы Михайловская, он и летом и зимой хранит свою монашескую обитель — дом в зарослях клена и черемухи, в которых в майскую пору поют соловьи.
Постучишь громко в калитку и ждешь. Хозяин, громадина под метр девяносто, зимой в фуфайке на голое тело, летом — с обнаженным торсом — неторопливо идет открывать. Усадит гостеприимно и приготовится внимать своим добродушным, с чуть раскосыми глазами лицом. Вдруг откуда-то важно, походкой хозяина, появляется громадный пушистый рыже-белый кот. Степенно, без звука усаживается на колени хозяина, не удосуживая нас взглядом…
Выслушав мою затею с плаванием, не стал отговаривать. Своим громадным житейским и писательским опытом понимал: предприятие неотвратимо, как судьба. Бескрайне человеческое самоутверждение. Даже на мой подсчет, что за десятичасовой заплыв я совершу около 20 тысяч гребков-толчков, резонно провел параллель. "Твой дед, плотник Александр Александрович, своими руками построил столько домов в округе. Разве он, махая от зари до зари топором, меньше делал движений?"
Вместе с тем Борис Степанович привел несколько примеров из своей молодости, тактично повествовал на тему опасностей маршрута. Он начал с того, как однажды сам напоролся на перемет — притопленную поперек реки веревку с привязанными к ней крючками… "Любят иногда рыбаки-браконьеры часть реки перегораживать и сетями. На плаву ее не заметить: она сантиметров на двадцать ниже поверхности воды, а на быстром течении в ней легко запутаться…"
Хрестоматийным для местных жителей стали и случаи с корягами притопленными корневищами деревьев. Бурные весенние воды отмывают с окраины леса пенек или целое дерево и кувыркают его вдоль по течению. В каком-либо месте, чаще у берега, набухшею от воды дерево заякоривается. Его нижнюю часть заносит песком, а верхняя, бывает, колом стоит под поверхностью воды, навстречу течению. Разбегается паренек по весне прыгать с этого, еще прошлым летом безопасного обрыва, и печальной вестью по всей округе расходятся круги от рокового прыжка…
Однако главной опасностью Лощилин все же считает переохлаждение: мыслимое ли дело 10 часов кряду болтаться в воде. Что-то не припомнит он сходного случая из своей долгой жизни. Резонно возражаю. Хопер это не море. Вышел из воды и иди пешком по дороге детства…
Последняя фраза писателя; "Когда ходили катера, с нас брали деньги за 55 километров пути" — не раз вспомнится мне потом на плаву.
…В беседах не заметил, как отодвинулось время старта. Он пришелся на 14 часов 33 минуты. Простой подсчет показал бы, что минимум два часа придется плыть в темноте, на ощупь. Но солнце стояло в зените, красноярский песок сиял своей белизной, зеленовато-стальные воды Хопра манили: вперед!
Стиль плавания на таком продолжительном маршруте имеет особое значение. Перепробовав четыре известных (вольный, "дельфин", на спине и брасс), остановился на последнем. В отличие от других видов брасс гармонично нагружает сгибательные и разгибательные мышцы рук и ног. Вольный, "дельфин" и на спине используют прямые руки и ноги. Это перегружает мышцы-разгибатели и недогружает мышцы-сгибатели. Темп трех первых стилей по сравнению с брассом — высокий. В них трудно организовать длительную фазу отдыха-скольжения.
Брасс начинается вытянутыми вперед руками с гребка ими в стороны (вдох). Выполнив его, прижимаешь кисти к груди, а согнутые в локтях руки — к бокам. Во время гребка руками ноги кратчайшим путем подтягиваются "в позу сидения".
Затем выполняется мощный толчок разгибающимися ногами назад в сторону с их последующим сведением вместе. Руки выпрямляются вперед. Если понаблюдаете за плавающим лягушонком, обнаружите аналогию с описанной второй фазой. Третья фаза — скольжение прямого тела с вытянутыми вперед руками (выдох). Если ее не комкать, то получается приятный, кратковременный отдых. Вода мерно журчит по кончикам ушей. Нос выдувает пузырьки. Все тело расслаблено, иногда даже покачивается на течении.
В зарослях брассом вязнешь, переходишь на кроль. На заплыве-марафоне не стоит часто погружать голову в третьей фазе — скольжении: через несколько километров голова начинает мерзнуть. Если ее все время держать приподнятой, устают шейные мышцы.
Выход был найден простой. Во время четырех гребков руками я клал голову на левое ухо, рассматривал правый берег реки. Четыре гребка голова держится прямо, вода скользит по рту. Четыре следующих гребка голова ложится на правое ухо, рассматриваю левый берег реки. Затем снова смотришь прямо, и все повторяется сначала.
Может ли быть скучным такое путешествие? Ты рассматриваешь берега реки не сидя в лодке. Лодка приподнимает тебя над водой, отделяет от нее. Поле зрения окаймляется бортиком лодки. Скрип и плеск весел заглушают журчание воды, шелест прибрежных кустов, пение птиц.
Погрузившись в воду, ты растворяешься в природе. Глаза-свидетели наблюдают за ней в каких-нибудь пяти сантиметрах от поверхности воды. Происходит "съемка скрытой камерой". Одна за другой открываются тайны, дотоле тебе неизвестные.
Вот речка, сверху кажущаяся ровной гладью, вдруг приподнимает тебя над собой. Руки и ноги чиркают по промытому бело-желтому бархатистому песку. Поднимаешься, с удивлением бредешь по колено в журчащей воде, вдоль середины реки. Стаи рыбок с любопытством подплывают к твоим ногам, рассматривая такое редкое в этих местах диковинное существо. Набожной старушке со стороны это может показаться шествием святого после прошедшего праздника — ильина дня…
