Мы промолчали, ибо ответ был очевиден. Только Петрович позволил себе ответить тестю вопросом на вопрос:
– А беспорядок как при Ельцине – хорошо?
– Так я к тому и веду, – продолжал разговор Мессинг, – что и Хаос, если его уж маркировать плюсом или минусом, получит оценку в зависимости от ситуации, от эпохи, наконец, от личности того, кто будет оценивать.
– А, так значит, оценка все же есть? – Петрович нащупал-таки слабое место в построениях своего тестя, чему был очень рад.
Хаос и Космос – извечная антиномия
Я подумал, что даже такому мощному уму, как Мессинг, очень сложно покинуть прокрустово ложе европейского образования, согласно которому все принято оценивать, и встать на точку зрения носителя мифологического сознания, лишенного способности к оценке. На этой стадии спора мне вдруг захотелось вернуть наш разговор к изначальной проблеме, задав простой вопрос брахману:
– Ахвана, то важное, что должно случиться сегодня, оно ближе к силам Космоса или силам Хаоса?
Мне казалось, что этим вопросом я смогу примирить спорящих, ведь ответ Ахваны любой желающий, включая и меня, сможет перевести в оценочную шкалу. Скажет Ахвана, что Космос, а мы подумаем: «Хорошо». Если же скажет, что Хаос, то мы решим: «Плохо». Однако ответ нашего проводника не был столь однозначным, как, возможно, нам того хотелось бы:
– Я не могу точно сказать, но все приметы нынче направлены на то, что именно сегодня, вероятно, произойдет конфронтация Космоса и Хаоса.
– И кто победит? – с любопытством спросил Петрович.
Ахвана улыбнулся и ответил уклончиво:
– Не важно, кто победит. Скорее всего, никто не одержит победы. Однако, как водится, такого рода случаи столкновений в пределах дихотомий приводят не к превалированию той или иной составляющей как итогу, а к воцарению гармонии.
– Вот и получается, что победит Космос, – не унимался Петрович, словно забыв знаменитую формулу Киплинга о том, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток.
Ахвана совсем не желал спорить, но посчитал нужным ответить Петровичу:
– Воцарение гармонии не означает победу, но означает компромисс.
Тогда я подумал, что природа компромисса – явления, так часто нами осуждаемого, – не так и плоха. Согласитесь, порой именно компромисс позволяет примирить непримиримые крайности. Все войны в мире – результат того, что стороны не желали идти на компромисс, а упорствовали в истинности только своей точки зрения и ложности точки зрения противника. А если бы компромиссы случались, то, возможно, и конфликтов было бы меньше. Однако, судя по всему, человек устроен так, что ему противна сама суть компромисса; он рожден для того, чтобы доказать миру свое превосходство, продемонстрировать силу и мощь. И нет человеку дела до того, что и всякий другой верит в свою исключительность. Каждый хочет показать себя, но видеть других при этом не желает. Ну а если бы человек признавал не только себя, но и другого? Впрочем, история не знает сослагательного наклонения, а потому мысли мои если и способны принести пользу, то, может быть, только в будущем. Лишь грядущее может стать лучше, прошлое уже не улучшить.
Встреча с Великим Учителем
В таких мыслях пребывал я некоторое время, пока не услышал голос ушедшего вперед Белоусова:
– А вот, друзья мои, и монастырь показался!
Действительно, сквозь кроны деревьев и лапы кустарников уже можно было различить оранжевые крыши пагод той обители, где Александру Федоровичу удалось стащить фляжку с фашистской птицей. Мы остановились, любуясь открывающимся видом.
– Здесь, – нарушил молчание Ахвана, – вас ждет Великий Учитель.
Признаться, меня при этой вести охватил душевный трепет: «Что ждет нас? К чему приведет эта встреча? Наконец какое отношение наша встреча имеет к тому столкновению сил Космоса и Хаоса, о котором говорил брахман?»
Мы стали спускаться к монастырю и еще издали заметили человека, поджидавшего нас возле ворот.
– Великий Учитель, – шепнул Ахвана.
Когда мы приблизились, то увидели седого высокого старика, одетого, несмотря на довольно теплую погоды, в длиннополый черный плащ. Руки старик держал в карманах, головного убора на нем не было, а потому в солнечном свете его лицо было хорошо видно. Старик совершенно не был похож ни на буддистов из монастыря, ни на лица брахманов и йогов, встречавшихся нам в изобилии по пути из Дели и на горных тропах, – это было лицо европейца! Так значит, Великий Учитель – белый человек с севера? Что ж, неплохо для начала. Может, разговор и получится? В конце концов, это он хотел нас видеть, а не мы его…
Когда мы подошли, седой человек улыбнулся и поздоровался за руку с каждым. Только после этого старик на прекрасном русском языке сказал:
– Понимаю ваше удивление, господа. Да, Ахвана правильно сказал вам, что я хочу вас видеть и что в здешних местах меня именуют Великий Учитель. Однако вам нет необходимости называть меня так. Мое имя Эдвард.
Великий Учитель наслаждался произведенным эффектом. Белоусов, Петрович, Мессинг и я – все мы стояли, раскрыв рты от не поддающегося описанию удивления. Так и подмывало спросить: «Тот самый?», но что-то сдерживало меня от этого вопроса, пока Александр Федорович не спросил:
– Тот самый?
– Да, тот самый, – ответил Эдвард и солнечно улыбнулся. – Я знаю, что вы вели активную переписку с Вевельсбургом: оттуда близкие мне люди сообщили, что ваш человек трудится в архиве Аненербе. Из этого я сделал вывод, что вам уже знакомы мои донесения из Гессена 1943 года. Не так ли?
– Знакомы, – ответил за всех нас Мессинг.
– Я, признаюсь, не сразу понял, каковы ваши цели и кто вы. Поначалу решил, что вы какие-то проходимцы.
– Потому и хотели нас убить? Потому и подослали Ахвану, чтобы он завел нас к Мертвому озеру, где мы стали бы каменными изваяниями? – довольно резко спросил Петрович.
– Это, – отвечал Эдвард, – могло бы стать только крайней мерой. Я должен был во всем разобраться, прежде чем приказывать такое Ахаване.
– Почему же тогда меня убили? – не унимался Петрович.
– Это, господа, не моих рук дело. Вы ведь уже поняли, что здешние места контролируются не только мной: есть йоги, связанные с атлантами и хранящие озеро Прошлого, а есть каста йогов, задача которых – беречь Мертвое озеро. И если с первыми мы еще находим общий язык, то вторые живут сами по себе и кроме своего анабиоза ничего знать не желают. Именно йогин из этой касты и напал на вас. Ведь он был в красной чалме, не так ли?
– Да, этот был в красной чалме, – ответил за Петровича Белоусов, – но зато тот, который напал на меня у самого Мертвого озера, был без чалмы совсем. Из какой он касты?
– У берегов Мертвого озера, – размеренно говорил Эдвард, – могут быть только йоги, оберегающие именно это озеро, так что и ваш противник не имеет отношения ко мне. Я же, простите меня, был вынужден направить вас туда, к Мертвому озеру. Ахвана должен был сделать так, чтобы вы окаменели. После этого я планировал навести о вас справки. Конечно, окажись вы мошенниками, так и остались бы стоять истуканами; в противном случае я вернул бы вас к нормальной жизни. Миссия Хранителя не позволяла мне поступить иначе. Многие люди приходят сюда, желая получить воду ради того, чтобы потом обрести, например, власть над миром. Думаю, вы согласитесь со мной, что и в вашем случае мне нужно было все проверить.
– И вы проверили? – ехидно спросил Петрович.
– Да, проверил, – Эдвард был невозмутим. – Это не составило труда, но заняло довольно много времени. Просто нужно был найти ваши прежние отчеты об экспедициях. Они публиковались в России – пока я их заказал, пока получил, прошло время, только и всего.
– А откуда вы так хорошо знаете русский язык? – спросил Белоусов.
– Моим учителем в Гессене был профессор Николай Павлович Богоявленский, до 1917 года он служил в Российской академии наук, потом эмигрировал и до 1936 года работал в Гессене. Оттуда перебрался в Канаду, где до 1975 года – года своей смерти – заведовал кафедрой в университете Оттавы.
– Так вы ученик самого Богоявленского! – восхищенно произнес Мессинг. – Я в 69-м стажировался у него в Оттаве целый семестр. Постойте-ка, а не вы ли тот немец, который в начале 30-х годов смог в лабораторных условиях синтезировать газообразную субстанцию воды из Мертвого моря?
– Я, – скромно ответил Эдвард.
– Мне про вас рассказывал Николай Павлович! – восторг Мишеля нарастал с каждым произносимым словом. – И как же я сразу не понял, что Эдвард – это он, то есть вы! Ведь речь тогда шла именно о Гессене… Как же часто, коллеги, мы не оцениваем имеющиеся у нас факты должным образом…
После того как Мессинг «узнал» в Эдварде «того самого немца», отношения между нами и Великим Учителем были окончательно налажены. Корпоративность научного мира поистине безгранична. И это прекрасно!
Все вместе мы проследовали на территорию монастыря, где уже знакомый настоятель предоставил для нас отдельную пагоду, в которой мы смогли пообедать и выслушать рассказ Эдварда. Однако прежде всего Великий Учитель предупредил нас:
