Как рассказывает Эрни Г. второй, АА в Толедо появилось еще раньше: «Когда я пришел в АА в мае 1939 года, там был парень, который вернулся из госпиталя, — рассказывывает Эрни. — Он так и не протрезвел, но у него была рукопись книги, и он взял ее в госпиталь штата в Толедо. Вот как Вальтер С. получил ее».
Так или иначе, «Ч. Дж.» должен был получить от своего отца разрешение, чтобы вернуться в Толедо и поговорить с Дюком. Кэти, которая все время утирала слезы с глаз на интервью через 38 лет после этого события, вспоминает, как она тогда думала: «Какая же ты дрянь, что посылаешь своего мужа туда, в Акрон, проводить выходные с больными из лечебницы для душевнобольных?»
«Меня положили в городской госпиталь с “острым гастритом”, — рассказывает Дюк, заметив вскользь, что в те дни палаты в госпитале были дешевле, чем номера в отеле. — Но в тот вечер я пошел к Уолли Г. домой. Я был поражен — там сидела дюжина людей, которые называли друг друга пьяницами и алкашами, и не обижались. У Уолли были седые волосы со стальным отливом, и он выглядел, как Уоррен Хардинг. Казалось, что в целом мире у него не было ни одной проблемы. Хотя он был уволен из W. P. A. (W. P. A. — Администрация по обеспечению работой, была Федеральной программой обеспечения занятости, организованной во время Депрессии 1930–х годов).
На следующее утро меня пришел навестить не кто‑нибудь, а доктор Боб! Он просто излучал очарование, любовь и доверие — все те качества, которые у меня отсутствовали. Он сказал: “Дюк, все будет в порядке”. — И я понял, что все будет хорошо.
После его ухода в душе моей поселился покой. Страх ушел. Я знал, что когда я увижу Кэти, я расскажу ей все. И когда я это сделал, она знала, что я говорю правду, впервые в жизни.
В тот понедельник Кэти поехала со мной в Янгстоун, штат Огайо, — рассказывывает Дюк. — Когда я туда приехал, я познакомился с Нейлом К., которого предупредили о моем приезде. Он пригласил нас на ужин в тот вечер. Я позвонил Кэти и сказал ей об этом. Когда я вернулся назад в отель, она была в слезах. “О чем я могу говорить с этой женщиной? — сказала она. — Мы не знаем этих людей”. — “Мы должны пойти”, — ответил я. “Мы никогда ничего подобного не делали, — сказала она. — Мы не представлены”. — “Это новый стиль жизни”, — объяснил я.
И конечно же, мы не пробыли там еще и пяти минут, как уже называли друг дружку по имени. Я даже сделал Двенадцатый Шаг в тот вечер. Они привели нового человека, и мы уселись на веранде. Он нервничал и был возбужден, и я начал с ним разговаривать — я, 36–часовой “ветеран”! Он сказал: “Вам хорошо, вы так давно друг друга знаете”. Он не мог поверить, что я был для них точно таким же полным незнакомцем, как и он».
Так же, как и другие немногочисленные участники АА из Янгстоуна и других городов Огайо, по вечерам в среду Дюк и Кэти ездили из Толедо в Акрон, чтобы участвовать в собраниях в Королевской школе. «За пять минут, прямо со своего места, доктору Бобу удавалось передать нам с Кэти такой заряд вдохновения, чтобы мы продержались до следующего раза.
А потом, в Кесслер Донат Кафе, мы старались сесть поближе к доктору Бобу, если нам это удавалось. Он обычно потчевал нас историями. Если находилось какое‑нибудь выражение на сленге, чтобы заменить обычное слово, он его использовал. Долларовая бумажка у него была лягушачьей шкуркой. А когда вы задавали ему вопрос, он обычно говорил: “К чему спрашивать меня? Я не оракул”. Мы проводили там многие часы.
Он делал жизнь такой приятной и увлекательной, — говорит Дюк. — Он был для вас как отец, или дядя, и он любил всех. Но особенно он любил Билла Уилсона.
Он очень беспокоился о Билле. “У меня все в порядке, — говорил он, — время от времени я делаю операции. Мы должны сделать что‑нибудь для Билла”. А Билл говорил: “У меня все в порядке, но мы должны сделать что‑нибудь для Смита”. Между этими людьми была такая же любовь, как между Давидом и Джонатаном. Это так здорово, оглядываясь в прошлое, думать обо всем этом.
Анна дарила нам ощущение надежности, — рассказывает Дюк. — Она всегда говорила правильные вещи, о чем бы ни шла речь. Вы просто не могли злиться, или чувствовать враждебность к кому‑либо в ее присутствии. Она всегда говорила, что для того чтобы узнать, как человек себя чувствует, вы должны пройти милю в его ботинках».
«Я помню, как она советовала мне не удивляться, если Дюк начнет пить снова, — рассказывает Кэти. — “Почему вдруг?” — спросила я. “Он еще не испытал всех тех проблем, которые испытали другие — ответила Анна. — У него еще не было настоящих проблем”. — “Мне кажется, что у него постоянные проблемы, все время”, — сказала я».
Дюк больше никогда не пил. Через несколько месяцев, в сентябре 1940 года, он и другие АА–евцы из Толедо организовали собственную группу. Дюк вспоминал, что на первом собрании в большом доме Т. Рут у реки было 13 человек. Восемь из них были алкоголиками. Среди участников были также Рут и Эрни Г., которые недавно переехали из Акрона. Кстати, даже собрание было отложено на неделю, чтобы они могли на нем присутствовать.
Эрни вспоминает, как доктор Боб сказал тогда: «Я ужасно рад, что вы едете в Толедо, потому что им там нужна помощь». И добавляет: «А Анна посоветовала нам уделять больше внимания духовной стороне собраний, и тогда мы добьемся успеха.
По субботам мы ездили в Акрон повидаться с доктором Бобом. Мы обсуждали все, что происходило, и если у нас возникали проблемы, он молился об этом. “Опирайтесь на духовность, — говорил он. — Если вы опираетесь на принципы, а не на личности, если вы активны и делитесь своей программой с другими людьми, она будет работать”. Еще он говорил: “Алкоголь — великий уравнитель людей, но и АА тоже”».
По воспоминаниям Дюка, был еще один парень, Чет М., который также находился в госпитале штата. Чет забирал пациентов у доктора Кайзера в госпитале, оставлял расписку и возил их на собрания в Толедо. «Таким образом мы получали своих первых новичков вплоть до декабря 1940 года, — рассказывает Дюк. — Прямо из психушки».
Группа в Толедо собиралась в доме Рут Т. до января, а затем они наняли зал за 10 долларов в месяц. «Владелец был очень рад сдать его АА, потому что он очень уважал атлетические ассоциации, — рассказывает Дюк. — “У меня есть правило, — сказал он нам. — Я не разрешаю крепких напитков в этом зале. Я ничего не имею против полбочонка пива иногда, но у меня полный запрет на крепкие напитки”. И вы знаете, он так никогда и не узнал, что АА не было атлетической ассоциацией.
Кэти была нашим первым казначеем, поскольку были возражения против того, чтобы это делал АА–евец», — говорит Дюк. Он также отдал должное своей жене за введение “лучшего 24–часового плана”:
«Это было связано с парой, которая находилась в таком конфликте, что в воздухе просто ощущалось электричество. Кэти сказала мужу: “Ты дал обещание оставаться трезвым в течение 24 часов. Хорошо, а теперь как насчет того, чтобы пообещать любить Грейс в течение 24 часов?” Затем она предложила то же самое Грейс. В следующую пятницу эта пара пришла на собрание, держась за руки.
Еще у нас тогда был мужчина по имени Боб, которого привели в программу как раз тогда, когда он готов уже был покончить с собой. Через несколько дней после этого Боб поехал по вызову Двенадцатого Шага с Вальтером С. Потенциальный новичок выслушал их и сказал: “Все, что вы говорите, очень интересно, но я не думаю, что это мне подходит. Однако у меня есть друг, чей брат действительно может воспользоваться вашей помощью”.
— А кто он такой? — спросил Боб.
— Я не знаю его имени, но его сестру зовут Эдит М.
— Погоди, это же моя сестра, — сказал Боб, которому только что посоветовали исполнить Двенадцатый Шаг для самого себя!
Первым местом госпитализации, организованной АА–евцами в Толедо, оказалось отделение акушерства Женского и Детского госпиталя, — рассказывает Дюк, добавляя, что это было единственное место, куда они смогли пристроить новичка. — Его выводили из запоя, давая унцию виски каждые пять часов. Спустя некоторое время, когда он попросил свою очередную дозу, медсестра сказала: “Мистер Б., Вы не хотите обратить хоть какое‑нибудь внимание на то, что эти люди Вам говорят? Давайте попробуем, сможете ли Вы отказаться от следующей порции”. И после этого он уже в рот не брал спиртного.
Настал болезненный момент, когда мы выросли настолько, что пришлось создавать больше групп, — рассказывает Дюк. — Один парень даже напился из‑за этого. “Вы собираетесь разделиться”, — сказал он. Но это не было разделением, это было распространением. У нас был план, мы поделили деньги и организовали собрания по территориальному принципу. Это не было расколом на почве негодования или обид, хотя обиды все равно бывали. Когда мы (Дюк и Кэти) уезжали из Толедо на Пасху в 1942 году, там было уже несколько групп.
