Ознакомительная версия.
Глава 14
Куда делись мои ключи?
Давай проведем эту ночь вместе, проснемся поутру и будем жить вечно.
Из песни группы Jamiroquai
Тем весенним вечером 2013 г. я закончил несколько интервью в Беркли, сел в арендованную машину и влился в плотный транспортный поток, движущийся по автостраде 880 вдоль восточного побережья залива в сторону к Сан-Хосе. Я опаздывал и, когда поток автомобилей почти остановился, остро почувствовал, как вызванный этим стресс (вместе с загрязненным воздухом, который я вдыхал своими легкими) немного ускорил мой собственный процесс старения. В конце концов пробка рассеялась, позволив мне добраться до небольшого офисного комплекса в городке Маунтин-Вью.
Я приехал на ежемесячную встречу так называемого Салона продления здоровья (Health Extension Salon), свободного собрания обитателей района залива, интересующихся проблемами старения. До этого я присутствовал на многих конференциях и встречах по геронтологии, где собирались как серьезные ученые, так и просто самоучки-геронтологи, погружавшиеся в самые дебри современной молекулярной биологии. Большинству из них было под 60 и больше. Но, войдя в эту комнату, я с удивлением увидел совсем другую картину: здесь собралась в основном молодежь.
В переполненном помещении толпились человек 150, не меньше. Средний возраст присутствующих был намного меньше 40 – седые головы можно было пересчитать по пальцам. Вино уже закончилось, что было моим наказанием за опоздание. Поскольку это происходило в самом сердце Кремниевой долины, в атмосфере витал дух высоких технологий: несколько парней были одеты в пиджаки с эмблемами космической компании SpaceX, а быстрый взгляд вокруг давал понять, что сам офис принадлежит компании, каким-то образом связанной с робототехникой. Увенчанный взъерошенной шевелюрой организатор Джо Беттс-Лакруа пообещал, что по окончании собрания предусмотрена игра в «Твистер»[34], с чем я тоже ни разу не сталкивался на конференциях по геронтологии. Но сначала, объявил он, мы послушаем доклады о стволовых клетках и сиамских близнецах.
Основным докладчиком этим февральским вечером был исследователь из Южнокалифорнийского университета в Сан-Франциско по имени Сол Вилледа, который отлично вписывался в общую картину мероприятия. Темноволосый и коренастый, он также был намного моложе типичного ученого-геронтолога. Говорил он не как сыплющий научным жаргоном ученый, а как южнокалифорнийский серфингист, перемежая свою речь молодежным сленгом. Меня поразило, с какой легкостью он объяснял довольно сложные темы неподготовленной аудитории, и, когда мы встретились с ним в его кабинете несколько дней спустя, он признался, что отточил этот навык на своих родителях, которые эмигрировали из Гватемалы с образованием в пять классов начальной школы.
Сол родился в 1981 г. в восточном районе Лос-Анджелеса; его отец работал дворником, а мать помощницей медсестры. В конце концов им удалось скопить достаточно денег, чтобы воплотить в жизнь американскую мечту – купить свой дом. Хотя бы и в Ланкастере, штат Калифорния, небольшом рабочем городке на краю пустыни Мохаве. Сол блестяще учился в школе и проявлял склонность к наукам, поэтому его приняли в Южнокалифорнийский университет в Лос-Анджелесе, и он даже получил стипендию. Затем он поступил в аспирантуру Стэнфордского университета, где его взял в свою лабораторию известный ученый-невролог Тони Висс-Корей.
Вместе со своим коллегой по Стэнфорду Томасом Рандо Висс-Корей возродил изобретенный в XIX веке метод исследований – уже известный нам парабиоз (когда двух животных сшивают вместе, объединяя их кровеносные системы в одну). Рандо интересовался мышцами, а Висс-Корей начал исследовать влияние старой крови на мозг мышей. Вилледа оставался в его лаборатории столько, сколько мог.
Недавно он создал собственную лабораторию в новом Центре регенеративной медицины и исследований стволовых клеток в Южнокалифорнийском университете в Сан-Франциско. На тот момент ему исполнилось всего 32 года, что делает его своего рода «выскочкой» на общем фоне: из-за ограниченного финансирования сегодня большинство ученых считают удачей открыть собственную лабораторию в 40–45 лет. Но, если посмотреть на историю науки, проблема становится очевидной: большинство крупных научных открытий сделано молодыми учеными в возрасте 20–30 лет, когда они находятся на пике творческого потенциала и не боятся смелых идей. Например, Эйнштейну было всего 26 лет, когда он сформулировал свой знаменитый закон E = mc².
Одна из причин этого кроется в элементарной физиологии: у молодых ученых и мозг моложе. Он более пластичный, творческий и богатый нейронными связями, что позволяет им лучше устанавливать взаимосвязи между наблюдаемыми и даже очевидными фактами и делать «интуитивные прыжки», приводящие к большим научным открытиям. С возрастом даже у самых умных и творческих мыслителей головной мозг теряет прежнюю пластичность и их мышление становится более жестким и консервативным.
В некотором смысле именно этой теме и был посвящен доклад Сола Вилледы.
* * *
Возраст негативно отражается на нашем головном мозге. Причина всех бед кроется в том прискорбном факте, что (как и клетки сердечной мышцы) наши нейроны не восстанавливаются. По крайней мере, не в тех объемах, в которых это необходимо. Поэтому за свою жизнь мы, как правило, теряем около 10 % наших нейронов. Хуже того, мы теряем примерно четверть всех наших синапсов – соединений между нейронами, играющих ключевую роль во всех мыслительных процессах. Наконец, из-за сокращения количества дендритных шипиков[35] снижается эффективность существующих соединений между нейронами, что ухудшает нашу способность к запоминанию, творческому мышлению и наши когнитивные способности в целом.
Эта деградация поначалу происходит очень медленно, но, как показало недавнее исследование, результаты которого были опубликованы в авторитетном журнале British Medical Journal, у многих людей значительное снижение когнитивных способностей наблюдается уже в возрасте 40 лет{165}.
Мы – не единственные животные, у которых мозг деградирует с возрастом. Даже дрозофилы теряют свою память. Ученые установили это в ходе простого эксперимента: давая мушкам сливы, они подвергали их слабому удару электрическим током, а давая вишни – нет. В конце концов дрозофилы научились тому, что вишни – это хорошо, а сливы – плохо. Но через пару недель, к концу своего среднего срока жизни, дрозофилы полностью забыли, что к чему. Со мной происходит нечто подобное – несколько месяцев назад я куда-то дел свой пульт от телевизора и до сих пор не могу его найти.
Как и в человеческом головном мозге, в мозге некоторых дрозофил с возрастом начинают формироваться бляшки. Эти бляшки образуются из отходов жизнедеятельности клеток и располагаются между нейронами, сдавливая их и иногда приводя к их гибели. Именно такое «загрязнение» баварский психиатр и невролог Алоис Альцгеймер, руководивший психиатрической лечебницей во Франкфурте, обнаружил в головном мозге самой известной своей пациентки, когда та умерла в 1906 г. в возрасте 56 лет.
Ее звали Августа Д.{166}, она была женой служащего железной дороги и в буквальном смысле сошла с ума. Она была дезориентирована, не могла запомнить самые простые вещи и страдала паранойей и галлюцинациями. Она не давала мужу покоя своими приступами ревности, беспочвенно обвиняя его в связи с соседкой, а всех знакомых подозревала в желании причинить ей вред. Она считала, что сейчас идет не 1901 г., а 1800-й. «Она сидит на кровати с отстраненным выражением лица, – описывал ее Альцгеймер в своем журнале. – На обед она ест капусту и свинину. Но на вопрос, что она ест, отвечает: "Шпинат"».
После ее смерти он понял причину ее психических недугов. Вскрытие показало, что в головном мозге Августы Д. царил ужасающий беспорядок. Под микроскопом было видно, что пространство между нейронами заполнено липкими бляшками из какого-то неизвестного вещества. Внутри самих нейронов находились какие-то нитяные клубки, похожие на растрепанные мотки пряжи. Зрелище настолько поразило Альцгеймера, что он зарисовал некоторые из них (см. рис. ниже).
Альцгеймер считал, что именно эти бляшки и клубки и были причиной умственной деградации его пациентки. Через несколько лет в одном авторитетном учебном пособии этот синдром назвали болезнью Альцгеймера. Но только в начале 1970-х гг. синдром Альцгеймера был признан главной причиной распространенного возрастного заболевания, которое раньше называли просто старческим маразмом. В настоящее время Центр по контролю и профилактике заболеваний признал болезнь Альцгеймера шестой по распространенности причиной смертности в США, однако даже эта цифра не отражает истинной картины: многие страдающие этим заболеванием умирают по другим причинам, например от инфекций или инфарктов. Примерно 40 % американцев старше 84 лет страдают болезнью Альцгеймера. Согласно прогнозам Ассоциации Альцгеймера, к 2050 г. число американцев, пораженных этим недугом, может вырасти более чем в три раза, до 16 млн, а затраты на уход за ними превысят $1 трлн.
Ознакомительная версия.
