Должно быть, она так и скажет дочке. Предложит: «Давай лучше прогуляемся по городу. У нас тоже интересно! Сходим в зоопарк, вот как раз повод — крысу отнесём…»
Мама думает: сколько угодно людей и в самом деле взяли бы и отнесли Крыску в зоопарк! А значит… Значит, ничего в этом такого нет. И дочка ведь не знает, что маме директор говорил. Кто ей расскажет? Директор обещал молчать, и мама не скажет ни за что на свете.
Решено — она покормит дочку обедом, а потом Крыску прямо в этой банке… Дочка попросит нести сама. И будет идти вприпрыжку, и делать вид, что ехать с классом ей совсем не хочется. Достаточно городского зоопарка.
У мамы добрая девочка. И мама от этого виноватой себя чувствует. Если бы дочка кричала, что она не хуже остальных, что она хочет ездить, путешествовать — можно было бы спросить: а деньги я, что, с неба достану…
Про Крыску мама бы совсем забыла в этой ссоре. А про дочку думала бы: ишь ты, эгоистка.
Бывают ведь такие девочки, которые ничего не желают понимать. Должно быть, с ними проще. Меньше чувствуешь свою вину.
Когда мама думает о дочке, от неё во все стороны по кухне идут волны… Как от Большой Радости шли.
Крыске от этих волн делается не по себе. Она не удерживается на банке, скользит вниз по стеклу. Мама машинально подставляет руку, забыв про полотенце. Запоздало думает: «Ну я и дурочка…», и морщится, ещё не дождавшись укуса острых Крыскиных зубок. Вот, сейчас…
Крыска осторожно ступает лапками на мамину ладонь, пальцы нюхает. Щекотно…
«Катя, я люблю тебя», — написано на хозяйственной будке — той, где лопаты и мётлы. Какая-то особая краска, буквы светятся. Они кривые, с разным наклоном, и вся строчка съезжает вниз, к самой земле. А там, где буквы ещё высоко, под «Катя», приписано — «из 7В».
Будка стоит как раз напротив крыльца. У 7В на эту сторону окна выходят на математике, физике и английском. И всем просто необходимо ещё раз взглянуть в окно, убедиться, что буквы всё ещё там — даже тем, кто не у окна сидит. Катя Ануфриева и Катя Замятина поглядывают на всех чуть смущённо. Ира, Маша, две Насти, Анжелика и другие девочки шепчутся: «Подумаешь… Чтобы расписать будку, большого ума не надо!»
И третья Катя, Полковникова, им поддакивает:
— Испортить легко. А люди старались, красили…
Так классная руководитель сказала, Марина Андреевна. А ей сказала директор, Анна Михайловна.
— Гостей ждём, — объявила она учителям. — В среду к нам приезжают директора со всего города, знакомиться с нашей школой. И классы будем показывать, и всю территорию. А значит, везде должен быть порядок…
За порядкам только и глаз… На газонах бумажки, и, мало того, кто-то притащил с улицы ящик от бутылок — теперь он валяется на дорожке. А главное — эта надпись.
Не будь Анна Михайловна директором, она, может, глядела бы на кривые буквы и улыбалась: вон как сияют на солнышке. Когда она училась в этой школе, ей тоже однажды написали «Аннушка, я тебя люблю!». Но только не на стене — на асфальте, мелом. У самого крыльца. И она так и не узнала, кто писал… А толстые буквы постепенно темнели и стирались под ногами, и до чего ей жалко было. Хотя она и виду не показывала…
— Будку сегодня же отмыть! — скомандовала она учителям. — Вот вам задание: найти, кто это сделал! А потом — тряпку в руки…
А кому тряпку-то? Классная повторяет:
— Я в последний раз спрашиваю: кто это писал?
И снова:
— Я в последний раз…
И тут она, видно, тоже что-то вспоминает. Хлопает себя по лбу:
— Я понимаю, перед всем классом никто не признается! Вы можете подойти ко мне, тихонько…
— А будку потом тоже мыть тихонько? — хихикает кто-то.
И она не может разобрать, кто, и даже не понимает, мальчик или девчонка. А кто-то ещё замечает:
— Может, это кто-то не наш написал!
И ей нечего возразить.
Скоро звонок, а они ещё не обсудили осенний бал, до которого — всего одна неделя! Вначале будет маленький концерт, и надо распределить стихи и выбрать, кто покажет танец…
И о поведении на математике не поговорили. Максимов с Пахомовым пускали самолётики, и ей завуч сказала по слогам: «Вы должны от-реа-ги-ро-вать!». И она думала — ну ладно, о математике совсем чуть-чуть. Не глупые же Максимов с Пахомовым. Может, подзабыли, что надо учиться — она им быстренько напомнит, а после объявит:
— Всем внимание! Это будет ваш первый школьный бал, — и дальше расскажет, какие в старые времена были балы у гимназистов, и как готовились к ним, и как она сама готовилась к первому школьному балу.
Но нет, куда там. Они ещё и про будку ничего не решили. Надо же кому-то было расписать её именно сейчас…
— Решено, — говорит Марина Андреевна. — Будку моют Замятина и Ануфриева!
— А чего это… — встаёт Катя Замятина, и слышит со всех сторон шёпот:
— Вы же Кати! Вам написали…
Ануфриева оглядывается на одноклассниц. Она и слова не может вымолвить от возмущения.
— А кто же ещё? — как будто извиняется Марина Андреевна. — Кого ещё я могу отправить мыть эту будку…
И тут Замятина ей кивает:
— А правда, кого ещё?
И улыбается:
— Вымоем мы её, эту вашу будку! Легко! Ведь правда, Катька?
Ануфриева ещё больше теряется:
— Катька, ты что, серьёзно?
И тут Замятина говорит как бы ей, а на самом деле так, чтобы все слышали:
— Ну, понимаешь, за радость надо платить!
— Чего? — переспрашивает Ануфриева, да и Марина Андреевна теряется:
— Катя, ты что?
А Катька Замятина, гордая, оглядывает всех:
— Никому больше не признаются в любви! Да ещё чтобы потратили столько краски!
— Что она сказала? — переспрашивает Настя Иванова у Насти Васильевой.
А Замятина уже на Марину Андреевну смотрит и улыбается:
— И вам никто на будке не писал!
— Откуда ты знаешь? — теряется Марина Андреевна. И тут же захлёбывается от возмущения:
— Как — не писали?.. Катя, выйди …
Ануфриева тоже вся в негодовании:
— Замятина пускай моет, если ей радость! Что это она будет решать за меня?
— Я, я за вас решила, — перебивает Марина Андреевна.
Нет, не успеют они сегодня поговорить о предстоящем бале!
— Тряпки возьмите у технички, и можете прямо сейчас начинать, — командует классная.
Ануфриева поджимает губки:
— А что, мы одни Кати в классе, что ли?
— А кто ещё? — теряется Марина Андреевна.
И все глядят по сторонам.
— Полковникова тоже Катя! — объявляет Ануфриева.
И тут все видят Полковникову. Она сидит, низко пригнувшись к парте, как будто её ругают и ей очень стыдно.
— Полковникову-то вы что не отправляете будку мыть? — спрашивает Ануфриева.
Несколько мальчишек смеются. И девочки тоже.
— Катя, ну, как не стыдно, — начинает Марина Андреевна.
И тут Полковникова вскакивает на ноги:
— А что? Я Катя! За радость надо платить.
Три девочки водят тряпками по стене будки.
— Трите сильнее! — кричит, проходя мимо, Андрей Прокопьев.
Ира и Настя хихикают:
— Это надолго! Позвоните, чтобы вас дома не ждали!
А сами — домой идут, значит, уже поговорили про школьный бал. И выбрали, кто будет показывать танец. А какие танцы без Кати Замятиной? На День учителя у 7В было выступление ни на чьё не похожее. Сначала все выстроились в ряд, и ведущая объявила звонко, налегая на р:
— Танец ветррра сирррокко!
И шестерых девчонок точно ветром вдруг понесло! Какие коленца выделывали они под бой барабана. А на переднем плане Замятина высоко вскидывала тонкие ножки, взлетала и переворачивалась в воздухе. А потом приземляется — и обратно идёт по сцене колесом…
Кажется, Катя умеет складываться во все стороны. И сейчас она тоже ловко сложилась, тонкие ножки согнула так, что коленки торчат над головой. Оттирает стенку у самой земли. Тряпочкой водит быстро, ловко. Намочит в ведре — и раз-раз. Вот-вот уже воскликнет: «Готово!» — и поднимется резко, прыжком. Оглянется: «Кому помогать!».
Ануфриева повыше трёт, чуть нагнувшись. Стала бы она приседать и наклоняться к земле, как эта Замятина! У Кати Ануфриевой все движения плавные. Руки грязные, но она то и дело ребром ладони отводит чёлку.
Ануфриева догадывается, кто мог написать на будке. С чего только Замятина решила, что это ей? Тоже ещё — «За радость надо платить»! У Кати Ануфриевой каждый день радость, достаточно портфель открыть или ящик в И-нете. Витька и Юрка уже надоели своими посланиями. «Катя, идём вечером в парк?» Или в кино…
И это ещё что, вторую неделю на неё один девятиклассник поглядывает. И вот — осмелел. «Ишь ты, как решил в любви объясниться, — возмущается Катя. — Мне такой радости не надо. Ещё захочу я с тобой дружить или не захочу, а уже будку мыть?» В Кате закипает обида. Она думает: «Ладно-ладно, завтра же до уроков тебе подадут записку: «А не слабо просто так подойти?» И подпись: «От кого — знаешь».
