После ухода из собаководства Степанова и Орловской на роль новых лидеров в среде любителей немецкой овчарки выдвинулись люди, пользовавшиеся известностью как ученики и последователи Евгения Яковлевича и Елены Николаевны. Однако же, безоговорочным авторитетом новые «вожди» не обладали. Значит, авторитетной должна была быть идея, которую они могли выдвинуть. И такая идея — крайне соблазнительная — легко нашлась. Концепция ее, практически осуществлявшаяся где-то с 1979 по 1985 гг. представляла собой примерно следующее:
— Единственный ориентир для нас — НО современных линий ГДР.
— Догнать ГДР мы сможем лет через «дцать», если только не будем использовать многих пригодных для разведения кобелей, но, устроив им отсев той же интенсивности, что и в Германии, станем отбирать из сотни пригодных одного «головного». И вязать почти исключительно «головных» производителей. (Стоит ли задумываться над тем, что у нас отсутствуют аналогичные немецким предварительные стадии селекции — оценка пометов, оценка молодняка, обязательная дрессировка, испытания на пригодность для разведения, «кёрунг» — и нет статистической оценки качества потомства. И весь наш выбор «головных» кобелей заключается в оценке происхождения и выставочном успехе.)
— Из Германии к нам и так идет не тот по происхождению племенной материал, что ценится на выставках в ГДР. Значит, немцы поставляют почти брак, заведомо бесперспективных собак. Пройдя же через третьи страны (Польшу, Бельгию и т. д.), к нам приходит брак из брака. Посему следует отвергнуть использование кобелей, завезенных не напрямую с родины породы, а из их потомства вязать только сук.
— А чем, спрашивается, УПГ лучше чешско-польско-бельгийских «немцев», если у нас они выведены через брак в десятой степени? Долой «упэгэшек»! Использовать только сук. (И что с того, что в любом виде животноводства генеалогическое разнообразие поголовья предпочтительно, что именно различиями определяется возможность эволюционного прогресса.)
— В Германии, получая «головных» собак, почти не обходятся без инбридинга. А наши «шефы» (так частенько называли Орловскую и Степанова) избегали инбридинга, как могли. Что ж, долой политику «шефов»! Инбридинг, инбридинг, инбридинг! (А сколько собаководы ГДР потеряли в своих овчарках из-за узкой кровной базы, кто знает?)
Да-да, история была еще та. Р-революционный держите шаг! Мы пойдем другим путем! И с нами Поливанов, с нами Гена Северин… А дедушка Крылов, между прочим, говаривал:
«Как в людях многие имеют слабость ту же,
Все кажется в других ошибкой нам;
А примешься за дело сам,
Так напроказишь вдвое хуже.»
Ну мы и напроказили. Азартные, но слепые щенки, мы вляпались в эту белиберду по самые уши. Трудно было в нее не поверить: вот каталоги выставок, вот анализы родословных, вот статьи в «Дер Хунд’е». Изучение здания немецкого собаководства мы начали с черепицы на крыше и покраски стен. Когда же добрались до устройства фундамента, было уже поздно. Собачий-то век короток. А что касается просчетов Вернера Дальма (он руководил разведением НО в ГДР после Г. Хирша), да разве мы смели об этаком помыслить? На гэдээровское разведение мы смотрели сквозь розовые очки. И, разумеется, даже не скопировали тамошних ошибок. У нас получилась, скорее, жуткая карикатура на эти ошибки.
Так начался «новый этап работы с породой». Начался не с отбора овчарок по работопригодности и не с испытания качеств характера или изучения наследственности рекомендованных для широкого использования производителей, а с массированной пропаганды престижности выставочных успехов. Мода враз двумя ногами влезла в наше разведение НО и словно на дрожжах стала расти, быстро вытесняя здоровые принципы, ради которых, собственно, эта каша и была заварена.
За каких-нибудь пять лет мы потеряли лучшую, ценнейшую часть племенного материала. В этом траурном списке те же УПГ, представлявшиеся Степанову и Орловской счастливой возможностью избежать вынужденной инбридизации и имевшие наследственность куда как чистую, сравнительно с очень многими импортными производителями. И потомки Ксеру дю Буа де Фонтенель, передававшего исключительные рабочие качества и железное здоровье через любые сочетания на две-три генерации вперед. Почти бесследно растворился богатейший набор производителей линии XIII A, одно происхождение которых было гарантией высочайшей пользовательной пригодности. Перечислять можно, увы, долго. Все это поначалу «ушло в матки», а сейчас… Сейчас клички этих собак можно встретить разве что в родословных «полукровья». Всё-то мы профукали. И ради чего?
Единственным достижением от использования производителей из новых восточногерманских «модных» линий стало определенное улучшение строения опорно-двигательного аппарата, и в первую очередь — верха. Зато вместе с прочным верхом их потомство — а вскоре это было почти все наше поголовье — обрело массу отрицательных свойств. Вслед за поздним физическим формированием (с чем, конечно, смириться было нетрудно) массово проявились и все заметнее усиливались инфантильные черты характера. Если прежде овчарка на первом году жизни, а то и сразу после смены зубов уже чувствовала себя взрослым бойцом, полноправным членом семейной «стаи» и защитником хозяина, то тут щенячье поведение могло запросто растянуться лет до двух, а то и на всю жизнь. Причем крайне неприятной особенностью оказалась болезненная чувствительность к воздействию со стороны хозяина, когда даже храбрая и стойкая в схватке с противником собака при первом подозрении на гнев «вожака» моментально «гасла» и впадала в угнетенное состояние. Дрессировать таких было противно до тошноты. За этими поведенческими признаками абсолютно не проглядывалось истинной овчарочьей сути. Но имелось однозначное сходство с характерами волко-собачьих гибридов. Впрочем, кто-кто, а экзальтированные девицы, которые вместе с натиском моды переполнили клубы «немчатников» и к тому времени составили, ввиду своего численного превосходства, мощный оплот для проталкивания очередных идейных изысков упомянутых «вождей», так вот, эти девицы считали «волчьи» аномалии поведения своих собак за проявления «интеллигентности» и ума. Тогда и началось превращение наших овчарок из служебных в «спортивных».
К злобности и смелости собак нового поколения поначалу претензий не было, а темперамента хватало через край — уже не редкостью были НО с безудержным желанием двигаться, словно педаль тормоза у них полностью отпущена, а газ выжат до предела. А вот действительный показатель способности шевелить мозгами — умение принимать верные самостоятельные решения, что у охотничьих собак называется мастерством — определенно стремился к нулю. Наряду с ним таяло главное породное качество — жажда работы. Их освободившееся место все чаще занимали маниакальные формы поведения — общее доминирование половой, пищевой и апортировочной реакций. Между прочим, с чьей-то легкой руки «чокнутость на апортиках» многими считалась даже желательной для рабочей овчарки.
Немного времени понадобилось, чтобы среди победителей крупнейших выставок появились собаки с очень слабыми характерами и даже откровенно трусливые. Мало того, среди них попадались экземпляры совсем не блестящие по экстерьеру, движениям и выносливости (достаточно вспомнить одного Затана ф.Калькбрух). Чрезвычайно интересно было наблюдать, как на Днепропетровской выставке, где год-другой назад овчарки бегали буквально на измор (и впереди тогда действительно оказывались лучшие «рысаки»), осмотр в движении прекращался, лишь только лидирующая группа выдыхалась и становилось ясно, что еще через пять-десять минут вперед придется переставлять совершенно иных собак. Результаты экспертизы беспардонно определялись по одному только происхождению собаки.
И, тем не менее, игра в гэдээровское разведение еще продолжалась. Но принимала иногда такие гротескные формы, что хотелось смеяться и плакать одновременно. Например, когда на «Днепре» в 1985 году «проверялось» поведение кобелей-призеров старшего и среднего классов, тест был настолько несерьезным, что впору было требовать выполнения его от колли. Немецкая овчарка, взятая на поводок, должна была отразить нападение фигуранта и вынести легкий удар хлыстом. А сработали, что называется, полторы собаки. Остальные, среди которых присутствовал широко использовавшиеся и тогда, и впоследствии производители, шарахались от поднятого хлыста, прятались за владельцев… Впечатление неописуемое!
Говорить об организованном разведении работопригодных немецких овчарок после такого уже не приходилось. Закономерный итог культивирования модных извращений. Короче, финиш. Приехали! Как там у Ивана Андреевича:
«Левей, левей — и с возом бух в канаву!
Прощай, хозяйские горшки!»
Ясное дело, что доведя само понятие «немецкая овчарка» до абсурда — а трусливая немецкая овчарка, использующаяся в разведении и возглавляющая выставочные ринги, есть втройне абсурд! — дальше над породой можно было измываться как угодно.
